На золотом крыльце 4 (СИ) - Капба Евгений Адгурович - Страница 42

— Они не бессмертны, — вздохнул я. — Эльфы — не бессмертны, хоббитцев не существует, дружба между парнем и девушкой невозможна. «Атлас» — не инопланетный корабль, а комета.

— Что? — удивился носферату. — Какой «Атлас»? Облачный? Географический? Геркулесовы столбы?

— Значит, в Сети вы так и не полазили, — обрадовался я. — Хотите, фокус покажу?

— Какой фокус? — Чарльз Говард Карлайл выглядел озадаченно. — Майкл, плиз, би э гуд бой, донт мэйк э мистэйк…

— Вам нужен Михаил Федорович с онемевшими верхними конечностями? — спросил я. — Он у вас будет. Гангрена начнется, атрофия мышц и растяжение связок. И бычий цепень. Спускайте меня отсюда, пожалуйста. Кровь от рук совсем отлила, сил нет терпеть.

Он, с большим подозрением глядя на меня, зашел мне за спину, что-то там такое сделал и цепь потихоньку стала опускаться.

— А почему ты думаешь, что дружба между парнем и девушкой невозможна? — вдруг спросил он. — У меня была подруга, мы переписывались много лет…

— Мы, мужчины, не хотим заняться сексом со своим другом, — беззаботно ответил я. — это же бредятина! Не знаю, правда, как с этим обстоят дела на Авалоне, всякое может быть, но в нашем богохранимом отечестве такое не принято. А если парень и девушка дружат — обычно кто-то один хочет другого. Хотя бы чисто гипотетически. Если оба хотят — мы же не станем называть это дружбой, правда?

— Это что же, Флёр меня хотела?.. — изумлению Карлайла не было предела. — Но она же…

— Дайте угадаю: страшненькая! — перебил его я. — Видите, иногда и трехсотдевяностооднолетний граф может кое-что новое узнать у восемнадцатилетнего головотяпа. Хотите еще что-то интересное покажу?

Он снова оказался напротив меня и смотрел во все глаза. Ну, надо же… Что — реально в чудо поверил? Будет ему чудо!

— Оп-ля, — как только к рукам более-менее вернулась чувствительность, я снял проклятое кольцо с пальца.

Долгое висение с руками кверху сделало свое дело. Опухоль немного сошла, и кольцо — снялось.

— Смотрите, какая штука, Чарльз Вильямович, — я подбросил кольцо, и оно замерло в воздухе. — Вы вот поймали моего папашу на дурня. Развели его, можно сказать. Переться в Хтонь с одним волшебным мечом, без пулемета, фальшфейеров и верного напарника — идиотская затея, да?

— Что происходит? — он не сводил глаз с замершего в воздухе колечка. — Как?

— Я — горькое разочарование всей династии, господин граф. Досадное недоразумение…

Он пребывал в ступоре и не видел, как цепи ползут по пещере, не касаясь пола. Как вывинчивается из стены за мной магический светильник. Как противоестественным образом шевелится его собственный костюм — уже новый, без дыр и следов плесени. А я продолжал трепаться:

— И на старуху бывает порнуха, и в династии Грозных может родиться ля инфант террибль, выродок. Говенный из меня менталист, понимаете? Я бы даже сказал — скорее отсутствие менталиста…

— Но как? Оракул… — он сделал шаг назад, черты его лица и вся фигура стали искажаться, носферату приобретал боевую форму — и это было страшно.

— Оракул не ошибся, я и вправду прошел через инициацию второго порядка. Только ментал здесь ни при чем! Н-н-на!!!

Цепи скрутили обвили его плотно, как удав — кролика, светильник врезал ему по башке, потом — еще и еще! Стены пещеры затряслись: я чуял их неоднородность, видел, как серебряные нити тянутся к валунам и самородкам, похороненным в толще горы — и шатал, дергал… Ощущения от хлынувшей в меня со всех сторон маны были своего рода катарсисом, сродни тому, как если долгое время находишься под водой, а потом выныриваешь — и вдыхаешь полной грудью, и не можешь надышаться.

— Р-р-р-ра!!! — одна из цепей разлетелась, носферату освободил ноги, которые теперь напоминали скорее лапы какого-нибудь ящера.

Страшная его морда стремительно зарастала после ударов светильником, и я вдруг решил: если он такой прочный, почему бы не пробить себе путь на свободу… Вампиром?

Телекинезом я прочно ухватился за уцелевшие цепи и за одежду графа и принялся колотить Карлайла головой о стенку, ровно в том месте, где я чувствовал пустоту. Не знаю, сколько нужно было приложить усилий чтобы убить упыря, но первой сдался казавшийся монолитным камень: за рухнувшим участком стены я увидел проход. Башка графа представляла собой кровавое месиво, он не подавал признаков жизни. У меня не было осинового кола под боком, и дюссака тоже, так что вогнать ему что-нибудь в сердце или отрубить часть тела, именуемую головой, возможности не представилось.

Я завалил его камнями со всем усердием, припечатывая обломками упыриную тушку и надеясь, что превращу его в блин или типа того. Закончив — побежал в сторону прохода, потому что гора тряслась и ходила ходуном. Что-то я там нарушил, так что теперь приходилось придерживать свод телекинезом. Бежалось тяжко — обезвоживание, избиение и подвешивание до добра не доводят, у меня в боку закололо и дыхание сбилось очень быстро. Я пер на морально-волевых, хромая, ругаясь и спотыкаясь.

И дошел. Как водится в таких случаях — в последний момент! Я вышел на свет Божий, который оказался самой настоящей ночной тьмой, сделал пару шагов от входа в пещеру упыря — и невысокий пригорок, которым оказалась моя темница, дрогнул в последний раз и осел примерно метра на три вниз, хороня под собой Чарльза Говарда, первого графа Карлайла.

Я очень надеялся, что он сдох окончательно, потому что никаких сил противостоять ему у меня не осталось. И с этим нужно было что-то делать!

Усевшись под высокое дерево, я прикрыл глаза. Библиотека, родная — она была тут, передо мной! Голова варила плохо, но книгу я помнил: «Салернский кодекс здоровья», великого средневекового арагонского медика, целителя-пустоцвета и алхимика Арнольда де Вилланова. Среди многочисленных описаний свойств растений, минералов, ядов, противоядий и снадобий имелись и целительские ритуалы. В том числе — один «плохой». Не прям, чтоб запретный, но порицаемый и относящийся к самой границе дозволенного.

На данный момент мне было наплевать на моральную сторону вопроса, тем более — я ведь не котят собирался для него использовать, а дерево, каких в тайге — тысячи!

Рисовать было особенно нечем: пришлось использовать острый камень, царапать символы того самого Великого Делания, Трансмутации, Обмена и Жизни — не руны в привычном понимании, а алхимические пиктограммы. Работалось трудно: кусок горной породы — не лучший резец по дереву, да и пальцы на правой руке слушались плохо, а точнее — почти никак. Ночь и хтонь вокруг тоже не способствовали концентрации. Благо — всегда имелась возможность подсмотреть в первоисточник. Сколько понадобилось времени — сложно сказать, но с задачей я справился на «удовлетворительно».

— Da mihi vitam tuam! — просипел я, помещая открытую ладонь на завершенное начертание.

Огромный кедр, с которым я сотворил нечто, с ужасом застонал. Лес как будто встряхнуло, кроны деревьев заходили ходуном, сверху на меня посыпался целый дождь из хвои и град из шишек, ствол некогда зеленого исполина стал стремительно высыхать, чернеть, скрючиваться.

И вместе с тем я чувствовал, как через ладонь в мой организм вливается жизнь. Бурным потоком, горячим, даже — жарким, она прошлась по моим жилам, по энергетическим каналам, нервам… Требовалась невероятная концентрация, чтобы направить эту волну в нужное русло. И снова я добрым словом вспомнил Голицына — до сих пор мне «батареечная» практика жить помогает. А тогда я знатно бесился, что бредятиной какой-то занимаемся…

Хрустнули пальцы, стал на место нос, жутко зудя, заживали раны на лице, срастались сломанные ребра. Мне жалко было кедр, да. И я понимал, почему ритуалистские практики Арнольда де Вилланова считают «плохими». Не существовало никакой принципиальной разницы — на кедре ты начертишь положенные знаки или, скажем, на спине у лошади. Или… На чьей-нибудь еще спине. Оно сработает. Немного иначе — но эффект будет!

Я сплюнул под ноги слюну с привкусом хвои, отряхнулся от мусора, похлопал по высохшему стволу мертвый кедр…