На золотом крыльце 4 (СИ) - Капба Евгений Адгурович - Страница 10

Но оно как-то обидно стало: меня и вправду за такого дурачка держат?

— Что вы сказали? — не знаю, сколько лет было этой королеве фей, но глазами она захлопала вполне натурально и даже на «вы» перешла.

— Я сказал — «так, ять», — повторил я. — Кстати, вам в платье и босоножках не холодно, зимой-то?

— Нет, благость Авалона хранит меня… Что значит, «так льяць?» — из ее уст это звучало не комично даже — противоестественно.

— Крайняя степень недоумения, — пояснил я.

— Но не отрицание? — она подняла бровь.

— Отрицание звучит по-другому. Обычно в русском языке в случае отрицания крайней формы обозначают направление, и я уже подумываю…

— СЛОВО И ДЕЛО ГОСУДАРЕВО!!! — раздался дикий рев со всех сторон, окна лопнули, дверь взорвалась и магазинчик оказался до отказа полон лихими демонами в черной броне, с белыми эмблемами собачьих голов и метелок.

— У меня дипломатическая неприкосновенность! — панически зазвенел голос эльфийки.

— Твою ма-а-ать! Тогда свали нахер отсюда, вместе со своей неприкосновенностью! — раздался свирепый рык из-под шлема.

— Вот, — пояснил я, даже не пытаясь вырваться из цепких лап опричников. — Это и есть крайняя степень отрицания.

* * *

Глава 5

Начало пути

Опричники отвезли меня обратно, к самому кафе «Альфа», и теперь мы сидели внутри и обсуждали происшествие. Посетителей как сквозняком сдуло: десяток парней в опричной броне одним своим видом у кого угодно аппетит отобьют! Однако персоналу заведения было грех жаловаться: бронированные громилы заказали себе покушать и теперь рубали тушеную капусту с сосисками, рис с котлетами и рассольник, по две порции, с явно видимым энтузиазмом. Я пил кофе «три в одном» и слушал, что говорят штабс-капитан и поручик.

— Нет, определенно — ее нужно объявлять персоной нон-грата! — кипел Барбашин. — Совсем островитяне офонарели, вербуют нашу молодежь прямо у ворот учебного заведения! Это подумать только, а? Дипломатическая неприкосновенность, проклятье!

— Как будто впервые, — пожал плечами Голицын. — Норма-а-а-ально. Видели — у Михи в руках уже свинорез был. Он бы ее выпотрошил, если б она давить попробовала.

— Не стал бы я никого потрошить! — возмутился я. — Что за идея? Нет, если б она там колдовать принялась или еще что-то — то секанул бы по руке или по ноге, для острастки. Но прям потрошить… Фу! Девчонка же!

— Фу? Она — природная ведьма, страшное чудовище похуже Аспида! — заявил поручик. — Хотя, конечно, красивая, зар-р-р-раза. Понятно, почему к парню ее послали, а не этого их Гилдора… Но ты, Миха, у нас кремень, да? У тебя же девчонка была, черненькая такая, тонкая-звонкая…

— Чего это — была? Есть! — с немалой долей гордости откликнулся я. — А эти эльдарки, они как… Ну… Как из рекламы майонеза. Такие приторные, аж противно. Хотя если говорить с точки зрения эстетического объекта — то да, очень красиво. Но тошно.

— Тошно ему… Увели бы — и пиши пропало! — Барбашина передернуло, в его глазах на секунду появилось выражение вселенской тоски. — И всё, конец нам всем.

На секунду в глазах этих героических мужчин и великолепных воинов сквозанула такая черная тоска, такая безысходность, что мне стало предельно ясно: они знают!

— КТО Я ТАКОЙ⁈ — неожиданно даже для самого себя рявкнул я, хлопнув обеими ладонями по столу.

И вдруг все опричники вскочили — по стойке смирно, и жахнули бронированными кулаками в левую сторону груди. А Барбашин, моргнув несколько раз ошарашенно, не отнимая кулака от грудной бронепластины, проговорил странным голосом:

— Михаил Федорович, Христом-Богом прошу, скажите, что вы ничего не спрашивали, и нам послышалось? Ради всего святого!

Мне стало его жалко. И его, и Голицына, и Оболенского, и Вакутагина, и Соколова, и остальных. Блин, мужики — на службе, а я тут со своими личными моментами и проблемами отцов и детей. Им и так сложно: похоже, дежурят черт знает сколько часов в сутки именно из-за моей персоны! Подобраны-то один к одному, каждого из них я знаю, каждому — доверяю! Эх, Барбашин, а говорил, мол — закончилось кураторство…

— Ладно, ничего я не спрашивал, — кивнул я через силу. — Это была слуховая галлюцинация. Все равно, как я понимаю, очень скоро многое прояснится.

— Ху-у-у-у… — раздался слитный вздох, и опричники уселись на свои места и снова заработали вилками и ложками.

— Вообще-то эльдарка — не первая, — сказал я, хмуро глядя в стакан с отвратительным кофе. — Меня уже звали в кланы.

— И кто же? — поинтересовался Голицын. — Радзивиллы?

— Почему — Радзивиллы? — удивился я.

— Так у них там это… Демографическая яма, — ухмыльнулся он. — Семь лет как.

— Я бы сказал даже — проплешина, — кивнул Барбашин. — Выжженная земля. Им теперь не до чистоты крови и дара, готовы в клан любых великих волшебников принимать хоть с улицы, только на условиях принятия кровной клятвы и смены фамилии… Не смотри на меня так, это твой знакомый полесский интеллигент постарался.

— Пепеляев, что ли? Он же вроде адекватный! — засомневался я. — Или как?

— Ага, если дело детей не касается, — пояснил Голицын. — У него тогда сразу все клеммы срывает… И у дракона — тоже. Кто звал-то?

— Клавдий Ермолов и Афанасий Вяземский, — пожал плечами я. — Думаю — не последние. Все-таки с этим мостом я здорово засветился.

— Твою ма-а-а-ать, князюшко, представь, какие у них будут лица… — опричники переглядывались и давились со смеху.

Наверное — это было нервное.

— Не соглашайся, Миха, — посоветовал Барбашин. — Даже если предложат полцарства и принцессу.

— Полцарства мне и нафиг не нужно, принцесса — тоже, у меня девушка есть. А вот снаряжения — нет! — развел руками я. — Что делать-то?

— Снаряжения? — на меня синхронно повернулись и поручик, и штабс-капитан.

— Ну да, да… В этом «Рыбацком дворике», говорят, можно было достать опричную снарягу, которая выглядела бы как земская! А теперь мне в чем в Хтонь идти? У нас сутки на сборы… — развел руками я. — И «Рыбацкий дворик» на ремонт закрылся, после того, как ваша милая компания бронированных носорогов там погостила.

— Так… — Голицын побарабанил пальцами по столу. — Это решаемо. Сколько вас будет?

— Двое. Я и Эля.

— Э-э-э-эля, то-о-о-чно! — щелкнул пальцами он. — Ермолова!

— Кантемирова, — поправил его Барбашин.

— Бывает, — кивнул поручик. — Значит, два комплекта, плюс нелетальные средства. Извини, Титов, «татариновы» я тебе через «Гуси-Лебеди» не отправлю. Зайди лучше в тамошнюю «Орду», назовись вольным сталкером, попросись в Общество Хтонической Самопомощи, они с оружием поспособствуют…

— Там есть Орда? — обрадовался я. — Это многое упрощает! Я знаю одного тролля…

— Да его полстраны знает, — вздохнули опричники. — В общем, вперед, Федорыч, иди, выполняй свои боевые задачи, а мы свои продолжим выполнять. Кстати — про магазинчик тот забудь, нет его больше в природе. Помещение — есть, магазина — нет. Шагай, Титов, шагай, а мы тут доедим и отчеты составлять станем… Эльдары ведь вой поднимут, что мы тут их дипломатиху угнетаем! А мы и не угнетали вовсе…

— А хотелось! — гыгыкнул кто-то из бойцов с соседнего столика. — Дипломатиха-то ого-го! Там есть чего поугнетать, ух, я б поугнетал!

Это, наверное, какой-то прикол у них был, про «дипломатиху». «Директриса» слышал, «авторка» — тоже слышал, «дипломатиха» — никогда не слышал.

— Гущенко! — рявкнул поручик. — Я твоей Наташке ка-а-ак расскажу!

— Господь с вами, поручик! Чего вы сразу…

Опричники загоготали, я попрощался с офицерами и двинул в колледж в полном смятении.

Они знали! Знали про меня кое-что, и я сделал что-то такое, что чуть не заставило их посыпаться! «Выдох Силы» — вот как это называлось. Самая первая интуитивная техника любого менталиста. Но не у меня, потому как я менталист не очень такой настоящий… А тут — прямое подавление воли, приказ, который действует на уровне инстинктов. И они вскочили с мест и стали звать меня по имени-отчеству! Нифига себе, а?