Курс на СССР. Трилогия - Тим Волков, Андрей Посняков (СИ) - Посняков Андрей - Страница 3

Мужик замер, почувствовав мою стальную уверенность. Почесал затылок, смутился, потом буркнул:

— Слов много, толку мало… Ладно, давай, дед, отгони своё корыто. Мне на работу опаздывать нельзя.

Он повернулся и пошел обратно к машине. Я молча смотрел ему в спину. Толпа снова оживилась — кто-то хмыкнул, кто-то усмехнулся. Дедушка посмотрел на меня с удивлением и даже чем-то вроде благодарности.

— Спасибо, Александр… — тихо сказал он. — А то я что-то… растерялся.

— Всё в порядке.

Я обернулся. Наташа смотрела на меня. Но теперь в её взгляде было не просто сочувствие или вежливый интерес. Там было что-то другое — неожиданная теплота, уважение… и, возможно, лёгкий восторг. Как будто я внезапно оказался совсем не тем, кем она считала меня минуту назад.

Она не отвела глаз, наоборот — словно изучала. Сначала взглядом пробежалась по моему лицу, потом — по осанке, по жестам. Её губы чуть дрогнули в сдержанной улыбке.

— Что? — спросил я.

— Знаете, — сказала она негромко, — я сначала подумала, что вы… ну, странный. Слишком растерянный, будто с луны свалились. А сейчас смотрю — вы очень даже… не с луны.

— А откуда же? — спросил я, чуть улыбаясь.

— С места, где за себя и за других постоять не боятся.

Я ухмыльнулся. Молодая еще! Не знает, какой на самом деле мир!

— Пойдёмте, Александр, — дедушка уже открывал дверь «Жигулей». — Присядьте. Нужно отдышаться, и вообще, может воды… Или даже чаю. У меня термос как раз имеется… свежего заварил сегодня, с ромашкой.

Я кивнул и пошёл за ним. Наташа двинулась следом. Мы подошли к машине, и я уже взялся за дверцу, но… на секунду замер. Повернулся к боковому зеркалу. Всего лишь мельком — проверить, нет ли следов удара, ссадин, чего-то еще.

Взглянул — и замер как вкопанный. И даже дышать перестал от увиденного. В отражении… Нет, там был не чужой человек. Вполне знакомый. Там был я.

Но только лет на сорок — сорок пять младше самого себя…

Только когда смотришь на себя молодого, осознаешь, как быстро летит время. А еще как сильно постарел, как много не успел в своей жизни…

Вот и сейчас я смотрел в зеркало и думал обо всем, но только не о том, почему я отражаюсь молодым. Видимо шок был настолько сильным, что последние капли рационального мышления растворились в голове.

— Александр… — мягко сказала Наташа. — Все в порядке? Вы просто замерли…

— Я… все в… порядке… — выдохнул я, с трудом отрываясь от зеркала.

Это прикол какой-то что ли? Программа «Розыгрыш»? Тогда как они с зеркалом так ловко придумали?

Я вновь взглянул на себя. Моргнул. Скривился. Повернул голову — влево, вправо. Отражение сделало то же самое.

— Александр…

— Я… я лучше пойду…

И не дожидаясь ответа, направился прочь. И сделал это весьма вовремя, потому что готов был прямо сейчас заорать во все горло — настолько велико было мое состояние растерянности и шока.

Шел, не разбирая дороги. Просто уходил — подальше от людей, от гудков, от голосов, от «Жигулей».

Что, черт возьми, произошло? Я же умер. Меня подстрелили. Я видел белый свет, чувствовал, как кровь заполняет легкие. А потом — этот город, пыльный асфальт, советские вывески, пятиэтажки, газировка в граненом стакане…

Я шел быстро, почти бежал, будто надеясь, что можно будет просто сбежать из этого сна. Или из бреда. Или из комы. Может, я лежу в больнице, где-нибудь в Склифе, и это всё — предсмертный бред мозга, отчаянно пытающегося уцепиться за образы детства, за последний островок сознания перед тем, как всё уйдёт в небытие? Такая версия хоть что-то объясняет.

Я не оглядывался. Наташа, дедушка, толпа — всё осталось позади. Только вперед. В голове шумело. Мысли сбивались в кашу.

И вдруг…

Я узнал улицу.

Словно кто-то щелкнул тумблер в темной комнате — и память озарилась светом. Не резким, не ярким — тёплым, мягким. Почти забытым. Запах хлеба, гулкий топот по асфальту, шум листвы во дворе, эти пятиэтажки…

Я знал это место. Я вырос здесь. В этом самом Зареченске. Это Зареченск! Мой город детства, где я родился!

Но… как? Я же был в Москве. Совсем недавно. Разговаривал с информатором, флешка, выстрелы…

Это невозможно.

Я остановился, глубоко вдохнул. И вдруг понял — это не просто Зареченск. Не сегодняшний. Это Зареченск моего детства. Я не был здесь больше тридцати лет. А теперь всё вокруг — будто вырезано из воспоминаний. И даже лучше. Чище. Ярче.

Я замер. Это было… безумие.

Что же это получается? Если предположить, что это никакой не розыгрыш, если на минутку поверить в то, что все это не фантазия умирающего мозга и если допустить — хотя бы на одно коротко мгновение, — что такое бывает, то…

— Я умер и переместился в собственное тело на… на сколько лет назад?

Мне стало смешно.

Вот оказывается как человек сходит с ума!

Или… Не сошел?

В голову пришла безумная идея — а что если, сходить в родительский дом? Туда, где прошло мое детство. Дом, в котором я вырос. Там на все вопросы и получу ответ. Уверен, этому всему есть вполне рациональное и логичное объяснение.

Ноги понесли меня сами.

Мимо улиц, знакомых до боли. Мимо качелей, на которых я когда-то раскачивался до неба. Мимо лавочки у дома, на которой сидели старушки и обсуждали, кто с кем и когда. Я всё это помнил. А может, даже больше — чувствовал.

Мать.

Я вдруг понял, что думаю о ней. Она умерла десять лет назад, в холодном октябре. Я держал её за руку, когда она сделала последний вдох. Седая, с тонкой, почти прозрачной кожей, с глазами, в которых уже не было страха. Она сказала: «Сашенька, не плачь», — и всё.

С тех пор я её часто вспоминал. Не с болью, нет — с тоской. Тихой, липкой тоской по прошлому, которого уже не вернуть.

Я подошёл к дому.

Пятиэтажка с выбеленным фасадом прямо по облупившейся штукатурке. Всё как было. Входная дверь тяжело скрипнула. Подъезд — тёмный, с запахом краски, с обшарпанными ступенями.

Третий этаж. Четыре пролёта. Правая дверь.

Сердце заколотилось. Я не знал, что ожидает меня за этой дверью. Ничего уже не казалось невозможным. Если я попал в прошлое — почему бы и нет?..

Вот и она — дверь. Наша. Коричневая, с облезлой краской, с вмятиной внизу — я помнил, как пнул по ней коньком от злости, когда меня загнали домой, не дав доиграть в хоккей, когда был очень важный матч — между нашим двором и соседским. И вот теперь снова стою перед дверью. В шоке. Не веря.

Я нажал на слегка залипающую кнопку звонка.

Звук слабый, будто надтреснутый. Тот самый, как в детстве. Я замер, затаив дыхание. Наверное, всё это зря, никого за этой дверью нет… Может, всё это наваждение сейчас разрушится, и я проснусь…

Щёлкнул замок. Дверь приоткрылась.

И я увидел её.

Мама.

Она выглядела… молодой. Совсем молодой. Как в альбомах, что я пересматривал после её смерти. Те же волосы, убранные в аккуратный пучок. Те же глаза — карие, тёплые. Та же улыбка, усталая, но добрая. Она была живой. Нереально живой.

— Саша?.. — произнесла она. — Ты чего это так рано? Вроде погулять собирался. Обедать будешь?

У меня подогнулись колени.

Я стоял, глядя на неё, не в силах вымолвить ни слова. В горле ком, в груди — что-то тяжёлое, пульсирующее, будто зажатое в тиски.

— Сашка, ты чего? — её голос дрогнул. — С тобой всё в порядке?

Я не смог ответить. Только кивнул. Слёзы сами подступили к глазам — не от боли, не от страха… от того, что я снова видел её. Живую. Мою маму.

Я вернулся. Не знаю как. Не знаю зачем. Но я стоял у порога, как мальчишка, который сбежал погулять, а теперь пришёл домой…

Она распахнула дверь шире.

— Проходи… Ну чего ты, разулся хоть бы. А то грязи натащишь, как всегда. Да я ж только полы помыла…

Я вошёл в квартиру. Её запах. Всё её. Суп на плите. Радио бубнит на кухне. В коридоре валяются мои старые ботинки, школьный портфель.