Похождения авантюриста Гуго фон Хабенихта - Йокаи Мор - Страница 3

• Предыдущая
• 3/54
• Следующая

Независимо от анахронизмов, вполне допустимых в беллетристике, интересен исторический фон приключений «протагониста». Конец семнадцатого века. Решительный крен европейской цивилизации в сторону позитивизма и просвещения взбудоражил всю общественную жизнь; резкая критика христианских догматов и глубокий пиетизм; распри религиозные, философские, военные, социальные, политические; расцвет флибусты, тайных обществ, ересей всевозможного толка; страшный удар по геоцентризму и прыжок антропоса в пропасть неведомой бесконечности; открытия Лейбница и Ньютона, озаренные пламенем аутодафе. И блуждающий в этих лабиринтах примечательный авантюрист. Актер, играющий собственную жизнь. Наблюдатель.

Мор Йокаи (1825–1904) — классик венгерской литературы, писатель, широко известный за пределами своей родины. Друг Шандора Петёфи и участник революции 1848 года. Автор многочисленных исторических и социально-масштабных романов. На русский язык переведены: «Черные алмазы», «Сыновья человека с каменным сердцем», «Венгерский набоб». Роман «Похождения авантюриста Гуго фон Хабенихта» впервые был издан в 1879 году.

Герой этой вереницы авантюрных историй — констаблер. Речь идет отнюдь не о почтенной корпорации, призванной в наши дни напоминать кучерам «стоять справа, объезжать слева» у въезда и выезда будапештского Цепного моста. Речь идет о командире группы, обязанной разрушать и только разрушать: чем больше опустошений, тем громче слава и почести. Короче говоря — об артиллерийском офицере.

В хронике обозначено лишь его имя — Гуго. Хроникер воздержался от намеков на происхождение и родословную.

Во время осады французами Кобленца — в 1688 году — Гуго командовал батареей башни Монталамбер — крайней башни Эренбрейтштейна.

Кобленц и Эренбрейтштейн лежат по обоим берегам Рейна друг против друга, как Буда и Пешт на Дунае. Гора Геллерт взирает на Пешт подобно тому, как цитадель Эренбрейтштейна на Кобленц. Город хорошо укреплен. Кто только ни осаждал его — и французы, и пруссаки, и австрийцы, и шведы. На сей раз французы подвергли старый город беспощадному обстрелу и нанесли жесточайший урон. Удивительная вещь: зажигательные снаряды весьма точно находили штаб-квартиру коменданта и князя. Бесполезно было менять местоположение: хотя французы не видели городских зданий, их ядра тем не менее попадали в цель.

Непонятно, прямо-таки сверхъестественно.

Башня Монталамбер защищала опаснейший пункт крепости Эренбрейтштейн с наиболее уязвимой ее стороны. Тем выше честь оборонять это место. Ведь башня эта — отнюдь не хлипкое сооружение вроде деревянного острога, но хитроумно связанная редутами и стенами геометрическая фигура, где одна сторона защищает другую, где из всех углов и со всех краев грозно смотрят пушки, а замысловато сконструированная барбетта[1] на верхней площадке выдерживает груз тяжелых орудий.

А обращение с пушками в то время требовало куда больше хлопот, нежели с нынешними изделиями Круппа или Ухатиуса.

Попробуйте-ка вытащить из печи добела раскаленное ядро и вбить его в чрево фельдшланга!.. Но на этом искусство артиллериста вовсе не кончалось. Если пушка почему-либо не выстреливала, и ядро застревало в стволе, его следовало извлечь каким-нибудь огромным штопором или клещами-пеликаном; после каждого выстрела пушечный ствол досконально проверялся специальным инструментом, напоминающим кадуцею Меркурия — не оставило ли небрежное ядро впадины или дыры. Меж тем вовсе не обязательно быть гением, чтобы постигнуть все эти приемы. По ходу дела привыкали даже к «слону», а если умели использовать квадрант, то палили тяжелыми бомбами не совсем понапрасну. Куда больше ловкости и опыта требовал от констаблера «огненный щит». Здесь нелегко избежать конфуза, ведь из тридцати пяти отверстий «огненного щита» вылетало на приближающегося врага тридцать пять ядер. Еще более изощренной диковиной была «штурмовая бочка» — два набитых порохом колеса на цилиндре, утыканном острыми ножами. Предполагалось, что заряды обоих колес должны взорваться одновременно, и тогда разъяренным быком кидалась на врага «штурмовая бочка»: одному подпаливала бороду, другому выжигала глаза, а третьего кромсала ножами. Впрочем, если отскакивало лишь одно колесо, то вся механика, покуда хватало пороху в оставшемся колесе, кружилась каруселью, разгоняя чужих и своих. Если же второе колесо взрывалось моментом позднее первого, коварная штука обращалась вспять, прогоняя с поля брани самих артиллеристов.

Вряд ли стоит долго объяснять фокус с двумя сцепленными ядрами, потому что легко представить, как два цепью соединенных ядра влетают в гущу врагов: цепь обматывает шею первого солдата, ядра вращаются, разбивая тому нос, другому затылок и так далее, покуда инерция не ослабеет. Истинно жаль, что вышли из моды «поварешки». Вообразите себе две железные кухонные ложки, ручки которых скреплены между собою кольцом. Выстреленные в противника, они поражали зараз не одну живую цель, и счастлив был тот, кого угораздило попасть между двух ручек, и у него оказывалось всего лишь стиснуто горло. Зато два солдата пообок, чьи головы застревали в самих ложках, хорошенько стукнувшись лбами, не забывали этой шутки до конца дней своих. Однако подлинно революцией артиллерия (ее тогда называли аркелея) обязана двум изобретениям — немецкому и французскому.

Немецкая затея — она принадлежала как раз Гуго — это знаменитая «свинья с поросятами». Большая мортира — жерло размером с пятидесятифунтовую бомбу; а кроме того, восемь отверстий поменьше для пятифунтовых ядер. Одним зарядом посылали девять подарков. Можно себе представить настроение французов: слышался один залп, а на головы им обрушивалась не только чугунная «свинья», но и восемь «поросят». Этой шуткой забавлял Гуго осаждающих французов.

Враги не остались в долгу и также приготовили интересный сюрприз. так называемый «огненный кувшин».

По виду это обыкновенный кувшин — наши крестьяне берут такой на косьбу хранить в прохладе питьевую воду. Только французский кувшин содержал не воду, а огонь. Железный сосуд наполнялся какой-то адской смесью. Кроме того, у него было четыре ручки вместо одной, и в каждой ручке дыра, из которой хлестало шипящее пламя. Куда ни попадали капли этой раскаленной жидкости — все, что могло гореть, превращалось в пепел. У немцев тоже были зажигательные снаряды, но этот «огненный кувшин» имел еще одно прекрасное качество, так как хорошая бомба должна обладать двумя преимуществами. Во-первых, долго выплевывать негасимый огонь в целях пожарной опасности; во-вторых — взрываться, разрушать, убивать. Оба преимущества заслуженно прославили «огненный кувшин».

Вообще говоря, осажденные успешно боролись с зажигательными снарядами. Подобно Илоне Зрини, защитнице крепости Мункач, немцы знали кунстштюк: когда пламенеющий монстр приближался, его встречали, держа наготове мокрые звериные шкуры, и тушили на месте приземления, а поскольку огнедышащему снаряду, как любой живой твари, нужен воздух, его гибель казалась неизбежной.

Однако с огненным кувшином фокус не удался. Стоило немцу заткнуть четыре его ноздри звериными шкурами, чудище взрывалось и немец — здесь сапог, там голова — разлетался в разные стороны.

Так что пропало у немцев желание заигрывать с огненным кувшином. Но однажды случилось так: кувшин залетел в окоп, истек своим горючим ядом и… не взорвался.

Артиллеристы подождали, пока он остынет, и принесли к Гуго.

— Теперь-то я наконец распознаю начинку этого опасного снаряда, — сказал констаблер, — сделаю такой же и поприветствую французских куманьков.

На шейке огненного кувшина сидел колпачок, как на солдатской фляжке, и его требовалось открыть. Гуго пригласил на торжество открытия коменданта крепости, обер-капитана, князя, губернатора, начальника артиллерии, городского старшину, синдика[2] и княжеского алхимика. Каждый сказал себе примерно так: «Хватит присутствия остальных, я там не нужен. Вдруг проклятый кувшин взорвется!» Вот и пришлось Гуго заглянуть в кувшин в полном одиночестве.

• Предыдущая
• 3/54
• Следующая