Наши танки дойдут до Ла-Манша! - Морозов Владислав Юрьевич - Страница 4

В Англии, как оказалось, не только в деревнях, но и в крупных городах до 1980-х сохранилась древняя привычка топить печи дровами или углём. Поэтому у местных сельских жителей был некоторый шанс на выживание, разумеется, при наличии достаточных запасов топлива, жратвы и тёплой одежды. Правда, при длительном, стоявшем неделями, сорокаградусном морозе выживших всё же оказалось немного в прежние времена в Англии температура 0 градусов считалась холодной зимой, -5 — очень холодной, а -10 — вообще нереальной и аномально холодной. Так что бриттам пришлось избавляться от своих многовековых заблуждений. Интересно, что за время Длинной Зимы к нашим бойцам прибилось десятка два местных баб, которым было некуда деваться, — они бы просто сдохли, если бы их не подобрали и накормили-обогрели наши патрули. А потом они предпочли остаться у нас на правах обслуги. Были из-за этой обслуги и драки, случалась и разная любовь-морковь, из-за которой мне, как последней инстанции, представляющей на этом обледенелом побережье «советскую власть», пришлось зарегистрировать девять браков моих солдат и сержантов с местными бабами. У пятерых потом родились вполне здоровые дети, а две бабёнки вместе с детьми и мужьями затем даже вернулись домой вместе с нами.

В Англии поначалу оставалось ещё два наших, каким-то образом не уничтоженных очага сопротивления — остатки 48-й мотострелковой дивизии, закрепившиеся между Шрусбери и Стаффордом, и то ли балтийские, то ли североморские морпехи на прибрежном плацдарме у Нориджа. Однако морпехи, у которых, похоже, оставалось целым что-то из кораблей и был какой-то, явно отличавшийся от нашего, последний приказ, предпочли ещё до начала Длинной Зимы эвакуировать свой плацдарм. Подняли якоря и, видимо, ушли к родным берегам (или ещё куда), невнятно попрощавшись с нами по радио. Может, они куда и приплыли.

А вот радиопередатчик пехоты окончательно замолчал к середине Длинной Зимы. Мы, естественно, забеспокоились. Тут стоит вспомнить, что у нас на базе, в числе прочих трофеев, стояло несколько не шибко новых, но исправных и, как говорят, надёжных (мол, их ещё сам гениальный «Дядя Игорь» Сикорский спроектировал, а он плохого отродясь не строил) вертолётов «Уэссекс». Пару этих аппаратов мы с самого начала довели до лётного состояния и, намалевав на них красные звёзды, иногда производили воздушную разведку за периметром нашего расположения. Лётные кадры тоже нашлись приблудный вертолётчик-энтузиаст со сбитого «Ми-8» капитан Левыкин со своим борттехником старлеем Ферапонотовым, пилот «Миг-23» лейтенант Хлыстов и пилот военно-транспортной авиации майор Ремизюк. Эти четверо с самого начала выступили с идеей начать полёты на трофейных «Уэссексах» (летуны они такие, слегка психи — хлебом не корми, а дай хоть на палке, но слетать), и они же предложили «трансполярный перелёт» к пехоте, чтобы посмотреть, что там у них стряслось. А лететь туда было неблизко — километров двести в один конец, в условиях очень холодной зимы, перемежаемых темнотой сумерек и заснеженной пустыни с руинами вокруг. Мы всё-таки, как могли, подготовили один вертолёт, выкинув с него всё лишнее, проверили двигатели и установили дополнительные ёмкости для горючки. Второй борт решили держать наготове, на случай чего-нибудь нештатного и нехорошего. С поисковой партией тогда полетел я сам. Как ни странно, всё прошло более-менее. Мы долетели-таки до места, но по прибытии обнаружили, что никакой пехоты на этом самом месте уже нет. Только пустые окопы и покинутые жилые укрытия. Они похоронили мёртвых, подорвали всю неисправную технику и, видимо, на оставшихся исправными машинах ушли в неизвестном направлении, забрав все запасы с собой. Куда именно — ушли не сообщили. Что направились к нам на соединение — вряд ли, поскольку на нас никто из них так и не вышел. А если они двинули ещё куда-нибудь, то точно неизвестно куда. Местные часто говорили, что Ирландия почти не пострадала от ядерных ударов, и многие инглишмены тянулись туда, но сколько добралось большой вопрос, ведь неизвестно, как и на чём именно они пересекали зимнее море, поскольку полностью Северный пролив, пролив Святого Георга и Ирландское море не замёрзли. Назад на континент пехоте возвращаться точно не было смысла, так что где теперь те мотострелки — никто не ведает. А вести поиск двух десятков машин с воздуха на единственном вертолёте в снежной пустыне, да ещё и в полутьме, для нас было равносильно самоубийству, поэтому мы этим вопросом больше не занимались. Причём то, что мотострелки не подорвали, оказалось тщательно заминировано ими же. То есть пользы от той спасательной операции нам не было вообще никакой. Что тут скажешь — нам самим тоже было несладко, поскольку и голод, и холод, и эпидемии, и прочие подобные «радости» в нашей тогдашней жизни присутствовали, куда же без них. Причём хвори были очень странные. Я сам ни с того ни с сего свалился и чуть не помер, так и не знаю от чего. Почти месяц провалялся в бреду, гадил с кровью, волосы на голове вылезли (правда, потом опять отросли лучше прежнего) — что это такое было, никто так и не понял, тогда народ дох от совершенно непонятных причин. Типа — лёг спать и проснулся мёртвым. Или пошёл солдат на пост, приходит к нему смена, а он мёртвый. Причём следов насилия никаких и сам он ни на какие болячки перед этим не жаловался. Мы, конечно, всё больше грешили на облучение. Такие подозрения имели основания, тем более что у нас оставалось всего пятеро толковых медиков (не считая, разумеется, санитаров и санинструкторов), но они, умея сносно штопать раны и дыры, не имели практически никакого понятия о радиации и последствиях её воздействия на человека. Как и абсолютное большинство из нас.

К началу Длинной зимы у меня было двести восемьдесят девять бойцов (и моих, и приблудных, вроде тех же сбитых лётчиков), а через одиннадцать месяцев, к весне, осталось всего шестьдесят девять, не считая приблудных местных. К этому времени из волн радиоэфира была выужена информация о том, что какая-никакая советская власть сохранилась только на Урале и в Сибири, и, таким образом, ловить в Англии нам было уже совершенно нечего. Спрашивается — и что было делать? Сидеть дальше? Лично мне эта Англия за зиму однозначно опротивела. И большинству нашего личного состава — тоже. В общем, мы привели в порядок, стоявший на консервации в одном из ангаров базы четырёхмоторный Бристоль «Британия» в варианте патрульного «Аргуса». К счастью, наш Ремизюк успел немало полетать на «Ли-2», «Ил-14» и, в общем, сходных с «Британией» «Ил-18» и «Ан-12». Да и кое-какие навыки авиамеханика он не утратил. В общем, наши четверо летунов рулили процессом восстановления самолёта, а все остальные (то есть мы) им в этом помогали чем могли. Выкинули из самолёта всё лишнее, поставили внутренние и внешние дополнительные баки, проверили движки и навигационное оборудование. Потом мы проголосовали, и, в итоге, со мной ушли пятьдесят пять человек, включая меня, двух местных бабёнок с народившимися за длинную Зиму детьми и одного молодого англичашки по имени Сэм Спейд, который прижился у нас в гарнизоне настолько, что практически обрусел. Восемнадцать наших бойцов во главе с комроты Дружининым, которые сочли, что возвращаться им больше некуда и незачем, лететь отказались и остались там, со всеми оставшимися запасами, оружием, транспортом и прочими вертолётами (радиосвязь с этой «советской колонией на территории Англии» поддерживалась по сей день, и всё у них вроде бы было нормально).

Перелёт наш прошёл не без осложнений, над Среднерусской возвышенностью у нас остановился левый крайний мотор, но непоколебимый Ремизюк всё-таки довёл машину до уцелевшей полосы под Бугурусланом (координаты этой ВПП нам сообщили по радио) и благополучно посадил её на последних литрах горючего. Начальство потом думало даже наладить регулярное авиасообщение с Англией, да всё время для этого не было ни подходящих машин, ни, что самое главное, топлива. Кстати, Ремизюк стал большим человеком в наших нынешних, если их так можно назвать, «ВВС».

А я и мои люди с момента того героического перелёта считались незаменимыми специалистами по разведке и выживанию.