Поющий тростник - Галахова Галина Алексеевна - Страница 25

• Предыдущая
• 25/46
• Следующая

– На марле? – удивился отец.

– На марле! – сказал Федя, глядя ему прямо в глаза, как тот всегда требовал.

Слышишь, мать, вышьет тебе сын поздравление ва марле!

Любовь Ивановна умилилась:

– Господи, дожили до хороших подарков!

– Я тебе говорю – на марле вышивать будет. Разве на ней вышивают? Век прожил, а про такое не слыхал.

Федя стал нервничать: отец во всем разбирается, еще побежит узнавать к соседям, к Вадику Васильеву, про марлю.

Но его спасла мама:

– Нынче чего только не придумают! Раз ребенка в первом классе алгебре учат, то по марле вышивать тоже научат. Это мы с тобой отсталые, а он пусть по марле вышивает! А вдруг это новая какая вышивка?

Помалкивать нам надо, как бы нас не засмеяли по серости нашей.

Но отец был упрямый и ни за что не согласился с матерью.

Стали обедать. Мать наложила Феде целую тарелку капусты:

– Кушай, родной!

У Феди, как назло, аппетиту на нее не было, полазил, полазил вилкой по тарелке и отодвинул.

– Всё!

Мать испугалась:

– Не заболел ли, Феденька, опять?

А тут запищал мышонок в банке. Отец, как услышал тот писк, выскочил из-за стола:

– Мыши у нас завелись!

Мать ему:

– Какие мыши? Выпил лишнего, вот тебе и почудилось! Нет у нас мышей. Слава богу – в новой квартире, откуда им взяться?

– Откуда им взяться? – как эхо повторил Федя.

– Я слышал мышиный писк, – повторил отец и стал прислушиваться, но умный мышонок не выдал себя на этот раз.

– Я спать пойду, – сказал Федя, – мне завтра в Школу все-таки.

– А хоккей как же? Игра сегодня будет, зарубка!

– Спать пойду!

Федя лег в кровать, банку с мышью поставил рядом с собой и накрыл ее одеялом. Благополучно проспали они ночь. А наутро спрятал он банку в мешок для обуви. Портфель в руке, мешок на плече, солнца за спиной – отправился в школу.

Был утренний заморозок, лужи, затянутые тонким стеклянным льдом, лопались, трещали под его ногами, вода натекала ему на ботинки, и скоро они намокли, но Федя не обращал внимания на мокрые ноги, он знал, что теперь не заболеет, незачем теперь ему болеть, все хорошо с ним, и мышонок болтается у него в банке на плече. На голых деревьях (просто не верилось, что они скоро будут зелеными!) чирикали воробьи – смешные птицы, из домов, как горох, выкатывались школьники – зеленые горошины, по улицам бежали горошины покрупнее. Гончаров шел по улице и свистел и чирикал, как воробей. Он остановился около Жирафиного дома подождать, когда она выйдет, но вышли только ее родители и помчались на автобусную остановку. Гончаров еще подождал: наверное, она одна пойдет в школу. Но Жирафа не показывалась. Тогда он взял осколок льдинки и запустил ею в Жирафино окно. Осколок угодил точно, звякнул по стеклу и вернулся на землю, разбившись вдребезги.

В белой ночной рубашке с длинными рукавами, с перевязанным горлом, появилась в окне Жирафа, совсем белая при солнечном свете. Она распласталась по стеклу, как плакат о зиме, и безучастно посмотрела вниз.

Тогда Гончаров закричал, показывая на портфель:

– Эй, пошли в школу!

Но она даже не изменилась в лице, будто его не узнала, будто забыла про него навсегда.

"Растрепала все Ленка! И зачем я ей сознался?" – пожалел он.

Так и смотрели они друг на друга молча, и Гончаров решил было отойти без ничего, без ответа. Но не смог он отойти от нее без ничего. Он отбросил портфель и мешок в сторону, перекувырнулся через голову и, уцепившись руками за скамейку, сделал стойку на голове, болтая ногами в разные стороны. И когда, облепленный липким снегом, он взглянул наверх, то увидел, что Жирафа смеется. Вскочил он на ноги, подхватил портфель и мешок и помчался в школу. Но по дороге мышонок запищал, радуясь, что остался жить после всех потрясений, и Федя вспомнил про подарок. Он повернул назад, добежал до знакомого дома, взлетел на третий этаж и позвонил. Ему открыла Жирафа.

– Ты чего? – удивилась она.

Он достал банку и протянул ей:

– Держи! А ты чего?

– Я заболела гриппом! А это что?

– Подарок! – крикнул он ей снизу и побежал сломя голову в школу. А внутри у него все пело, и только непонятно было, откуда пришла к нему та музыка.

Жирафа развязала банку, и из банки, приподнимаясь на задних лапах, передними скользя по стеклу, выглянул живой мышонок. Засмеялась Жирафа, разглядывая мышонка, а он запищал, разглядывая ее. Увидела Жирафа его острые зубки и розовый язычок. Мышонок влез на остаток котлеты и продолжал смотреть на Жирафу глазами, похожими на черные бусинки. – Здравствуй! Давай играть!

Стали они играть, и незаметно пролетел день и наступил вечер.

Маша сидела в кровати, а банка стояла с нею рядом.

– Ну, не скучала? – спросила мама, входя в комнату.

– Я не скучала, – ответила Маша. – Я не одна была!

– А с кем же ты была? – улыбнулась мама, и не предполагая, кого же придумала сегодня себе в друзья Маща.

– С мышонком играла!

– С мышонком? – удивилась мама ослаблению Машиной фантазии.

– С живым! Посмотри! Он в банке сидит!

Мама наклонилась, чтобы посмеяться дочкиной шутке, но отпрянула в ужасе, когда на нее уставились черные глазки.

– Мышь! – закричала мама в панике. – Откуда она у тебя, боже мой?!

Чувствовала Маша, что не надо говорить правды, и не сказала.

– Я поймала ее! – услышала мама сквозь пелену тумана, который невесть откуда взялся и залез ей в уши.

– Где поймала? – простонала мама, оглядываясь по сторонам, ожидая увидеть скопище мышей.

Она села на диван, поджала ноги и так и сидела скорчившись, пока Маша не рассказала ей правды.

Как услышала мама, что мышь не местная, а занесенная, прыгнула она на пол и закричала:

– Мало нам твоего гриппа, ангины и воспаления легких, еще и желтухой заболеешь! Давай сюда мышь, я ее сама выброшу, а завтра пойдем анализы сдавать! Что мне с тобой делать, как я устала!

И тут мама хотела заплакать, но зазвонил звонок и зашла к ним Нелли Николаевна, мать Пини Глазова, их соседка по площадке, проведать Машу. Она принесла ей для поправки здоровья клюкву, а также домашнее задание.

Маша посмотрела на Нелли Николаевну и ахнула – какой у нее ни с того ни с сего живот вырос, все время ходила нормальная, и вот живот вырос. Маша инстинктивно схватилась за свой живот – тот ли он самый? – и нечаянно опрокинула банку на бок, а мышка хвостиком махнула ей на прощанье и побежала по комнате. И надо же такому случиться – не нашла она лучшего себе места, как остановиться на домашней туфле Нелли Николаевны. Нелли Николаевна, как увидела мышь на своей туфле, выронила банку с подснежной клюквой, вскрикнула и задрожала большим своим телом, как будто рябь прошла по озеру. И сейчас же сказала:

– Ой, у меня схватки!

Мама бросилась ее провожать, а мышка, недолго думая, выбежала в раскрытую дверь.

Максим Петрович, придя с работы, застал семью свою в большом волнении и в тревоге. Во-первых, Маша сказала ему, что теперь долго она не поправится, так как ей не с кем играть с живым. Жена, во-вторых, сказала, что она дома ни минуты не останется, пока не будет точно известно, есть ли в квартире мышь. А в-третьих, Максим Петрович засмеялся и сказал, что из живых можно с ним играть, а что касается мыши, то он, если она здесь, обнаружит ее немедленно.

Весь вечер он возил мебель по комнате, а мыши не нашел.

– Может, она играет со мной в кошки-мышки? – сказал он, вытирая со лба пот.

– Вечно у тебя дурацкие шуточки! – сказала сердито мама, боясь идти на кухню.

– Откуда мышь-то взялась? – спросил он деловито.

– Мне ее Гончаров подарил! Помнишь, это он котят погубил!

– Ну и друзья у тебя, Машка, мне бы таких! засмеялся Максим Петрович. – С такими друзьями не пропадешь!

– Ты хоть в руки ее не брала? – с надеждой спросила мама.

– Брала! Я ее гладила, когда она пищала, то есть он, мышонок, пищал.

– Нет, это не моя дочка! – сказала мама. – Мне, наверно, подменили ее в самом начале! Я боюсь мышей!

• Предыдущая
• 25/46
• Следующая