Поющий тростник - Галахова Галина Алексеевна - Страница 23
- Предыдущая
- 23/46
- Следующая
Там, в квартире, одному неизвестному человеку было очень плохо. Этот человек метался от боли и от удушья и на глазах жены и детей уходил из жизни, и они ни криками, ни любовью своей не могли его удержать. Его влекла к себе крепкая и могучая сила, и эта сила гасила в нем разум и вычеркивала его из списка живых. С той силой, вечной и враждебной, вступила в схватку Ольга Сергеевна, бывшая троечница и мечта мальчишек одной ленинградской школы. Время. Сначала она отметила время, крайне важный фактор, пока еще союзник. Осмотрела больного, выслушала сбивчивый рассказ жены. План наступления, всегда наступления. В комнате было много народу. Попросила уйти. Кроме жены, военного и бригады, Никого не осталось. Часы стучали, она считала пульс – сердце останавливалось. Майор Травкин оставался невольным свидетелем захватывающего поединка. Он испугался, когда взглянул на умирающего, ведь он никогда не видел смерти в глаза в свои тридцать лет, хотя она была непременной спутницей его профессии. Ему просто везло пока в жизни, что он с ней не встречался. Стоя у стены, он почувствовал, что сейчас Упадет, он, военный, не ведавший страха в трудном своем деле.
Ольга Сергеевна мерила толщину нити, связывавшей человека с жизнью, толщины не было, но она еще Подразумевалась. О эта минута полного осознания, когда все видишь отчетливо в черно-белых тонах, минута ясной головы, грохочущего своего сердца, когда, вместо того чтобы закричать от страха и тоски, ровным обычным голосом, рабочим голосом диктуешь свой ход: "Кислород, глюкоза!" – и дальше лекарства, еще не самые последние, ведь нить жизни еще как бы есть. Проходит час. Давление семьдесят на сорок. Снова атака. Целый набор других лекарств – другой калибр, Снова ждать. Скоро двенадцать. Сегодня первый вызов, а сколько таких вызовов за ночь?
Майор Травкин с восхищением следил за Ольгой Сергеевной. Ольга Сергеевна, поймав на себе его взгляд, опомнилась, а майор сказал ни к месту:
– Ну и работенка у вас, доктор, как на горящем самолете!
– Вы кто? – спросила Ольга Сергеевна, не причислив его к родственникам умирающего.
Хирургическая сестра Анечка, делавшая больному внутривенное вливание, почти девочка, круглолицая, с припухлыми губами, повторила про себя слова обожаемой, уважаемой Ольги Сергеевны и с нескрываемым любопытством уставилась круглыми глазами на майора, лишнего среди них.
Майор испугался, что его выгонят, и, сбросив на стул китель (шинель он догадался раздеть в прихожей), схватил в руки тряпку и стал вытирать пол, залитый водой, убегавшей из ведра, куда опустили ноги больного. Хозяйка дома, увидев военного за таким занятием, несмотря на горе, нашла в себе силы удивиться и стала говорить: "Я сама". На что Ольга Сергеевна ей ответила:
– Не стоит. Это наш практикант, пусть привыкает ко всякой работе!
Майор почувствовал себя нужным, небесполезным человеком, своим среди людей, которые в эти минуты были скованы невиданной и почти невозможной близостью. Открытое им чувство поразило его. И долго оно потом будет его мучить, когда жена станет уходить на работу и принадлежать великому множеству людей, попавших в несчастье, и он будет завидовать тем людям – хоть ложись и помирай сам!
Принятый на сегодня в тесный круг не известных ему ранее людей, майор показал себя с самой хорошей стороны и получил приглашение на работу санитаром.
Техник Юрочка, с виду такой маменькин сыночек, уехал в третий раз за кислородом. Майор, когда Юрочка приехал, наблюдал за ним долго и поразился, как он ухаживал за больным, вытирал ему пот, смачивал губы, поправлял подушки и даже погладил по голове. Вот то, что он по голове погладил толстого солидного мужчину, привело майора в недоумение, а жена как увидела это, так и разрыдалась во весь голос. Юрочка ни на что не реагировал, он весь принадлежал уходящему человеку.
Утомительно ждать. Прошло уже три часа. Ольга Сергеевна задумалась: зачем, зачем ее выбрала медицина, зачем отметила, птичку на ней поставила? Ей бы кружиться в вальсе, легкой походкой пройти по жизни, чтобы вслед ей оборачивались мужчины; а она играет партию со смертью, взведенная, как курок, и одна у нее страсть и мечта – победа! Рядом с ней – верные помощники: Юрочка и Аня, с которыми работать праздник, всё вместе, всё поровну, повезло ей с ними!
Больному стало хуже. По опыту и по расчетам, не должно ухудшаться. Спирт в трахею! Кислород!
Инфаркт осложняется отеком легких. Четвертый баллон с кислородом! А сколько их было, сколько будет? Работа. Работа на собственный износ. Сознательная работа на износ. Может, им платят больше, чем инженерам или рабочим? Столько же платят. И даже меньше.
Что же толкает ее сидеть ночью у кровати тяжело заболевшего человека и забывать себя? Ответ есть. Просто она – врач и работает для того, чтобы люди в несчастье за себя не боялись, спокойно жили, работали, а завидя машину, летящую сквозь город с красным крестом на боку, только, вздохнув, подумали: значит, кому-то плохо, хорошо, что не мне. И когда плохо станет тому остряку, машина "Скорой помощи" полетит к нему, ничего, что он раньше шутил на ее счет.
В размеренной своей жизни не склонны мы задумываться над многим, что нас окружает, и даже эта необыкновенная машина кажется нам будничной и Простой. Она проста, эта машина "Скорой помощи", она символ всего людского содружества, она живет по закону: твое несчастье – наше общее. Что бы с тобой ни случилось, кто бы ты ни был – тебе на помощь мчится машина с красным крестом на боку. Отвлекись от своих дел на минуту и, завидев ту машину, подумай о людях, которые на ней работают.
Третий час ночи. Сердце остановилось. Последний решающий ход. Человека переносят в машину; Включен дефибриллятор, но сердце молчит, может, Оно окончательно устало, может, жить ему надоело, может остановка навсегда?
Отчетливо идут секунды, слышно и видно, как они идут, а сердце лежит открытое, вроде бы открытое для всего мира, и нет в нем загадки нашей жизни, нет нашей радуги.
Ольга Сергеевна испытывает величайшее напряжение всего существа своего: неужели конец? – но нет! Вот оно, первое усилие, как бы раздумье – начать работать или нет, судорога – и застучало сердце нехотя, как будто покой дороже. Но нет покоя, никому нет покоя, и снова мчится по городу машина, и пять сердец стучат в ней. Пятый – это шофер, а не майор Травкин.
Майор на улице, он затерялся в ночи, а пятый – шофер, а четвертый – Павлов Тимофей Павлович, пятидесяти лет, заведующий продуктовым магазином № 15, а третий – Юрочка, который заботливо укутывает его одеялом потеплее, а вторая – Анечка, искусно находившая вены в его засекреченной от уколов полной руке, а первая – Ольга Сергеевна – первая в этой истории и не первая в любой другой.
Здравствуйте, Тимофей Павлович, с днем вас рождения! Но Тимофей Павлович ничего не понимает, не помнит, что получил инфаркт по случаю обнаруженной в его магазине недостачи, не помнит себя на том свете и того света не помнит. Вроде куда-то он едет, вокруг доктора, почему-то они ему улыбаются, почему-то они счастливые, и как будто он им принес это счастье.
"Спасибо, Тимофей Павлович!"-слышатся ему слова, но он не знает, за что ему спасибо, вроде ничего такого им не доставал.
Шестое сердце – странный военный – стояло под погасшим фонарем. Был четвертый час, и начиналась метель. Когда он попытался вслед за бригадой проникнуть в заповедную машину, его вытолкнули оттуда, Юрочка захлопнул перед ним дверцу, как перед Карабасом-Барабасом, и он остался стоять одиноко под тем фонарем и только успел прочесть номер уносящейся машины. Прочитал заветный номер, и нацарапал его на асфальте носком ботинка, и возвращался к нему несколько раз, чтобы его повторить. Когда в последний раз он вернулся к фонарю, снег занес его рисунок, и он снова стал писать на снегу, и всю ночь он запоминал тот номер и твердил без устали его наизусть, и никогда потом он не чувствовал себя таким счастливым, как тогда под погасшим фонарем.
- Предыдущая
- 23/46
- Следующая
