Возлюбленный враг - Фэйзер Джейн - Страница 16

• Предыдущая
• 16/112
• Следующая

— Замечательное животное, — сказала она, проводя рукой по бархатному носу жеребца. Он заржал от удовольствия и потерся упругими губами о ее ладонь.

— Да, госпожа, — согласился солдат, — чистокровный арабский скакун и в бою тверд как скала.

— Как его зовут?

— Буцефал.

— Буцефал! — Джинни не поверила своим ушам. Так назвал своего коня Александр Македонский. Ведь не может быть, чтобы Алекс Маршалл считал себя воином-императором? Подавив приступ смеха, она пошла в конюшню за своей кобылой. Это было изящное животное с привычкой высоко поднимать ноги при ходьбе. Лошадь радостно потянула воздух ноздрями, и мышцы на ее шее затрепетали в предвкушении прогулки.

— А, вы опередили меня, госпожа Кортни, — раздался голос Алекса позади нее, и чтобы скрыть свою радость, Джинни приникла лицом к теплой шее кобылы.

— Седлай лошадь госпожи Кортни, Джед, — быстро распорядился Алекс, беря под уздцы Буцефала. Джед весело улыбнулся.

— Нет, в этом нет необходимости. Я вполне способна оседлать собственную лошадь, — машинально возразила Джинни.

— Это не обсуждается. Займись ею, Джед.

— Слушаюсь, полковник. — Джед отдал честь и отправился в конюшню за седлом. Алекс повернулся к Джинни и заговорил тихо и отрывисто:

— Когда мы одни, ты можешь сколько угодно спорить и возражать, но в присутствии моих людей я запрещаю тебе делать это.

Джинни открыла рот, пытаясь возразить, что ничего такого она и не собиралась делать, но появился Джед, и она, сжав губы, повернулась, чтобы взять поводья у солдата. Алекс был уже в седле.

Джед подсадил ее, поправил кожаные стремена и подтянул подпругу. Лошади застучали копытами по двору.

Джинни рассердил безосновательный упрек. Алекс, судя по его непроницаемому лицу, тоже был раздражен.

— У меня не было намерения задевать чувство собственного достоинства императора, — заявила она.

— Черт побери, а это еще что значит? — нахмурился он.

— Только то, что лишь император может ездить на Буцефале, — мило улыбнулась она и, сжав пятками бока Джен, послала ее вперед рысью, потом галопом.

Алекс, опешивший на какое-то мгновение, ринулся вслед за Джинни. Кобыла явно уступала жеребцу, и, поравнявшись, Алекс наклонился, схватил поводья у самой уздечки и натянул их, остановив Джен.

— К твоему сведению, — заявил он, — конь был подарен мне отцом, когда я получил звание майора. У него уже было имя, и я не мог изменить его, не обидев при этом отца.

— О! — Джинни не отрываясь смотрела на море. — В таком случае приношу извинения за свои выводы, но ты дал мне для этого достаточно оснований. Я не собиралась намеренно противоречить твоим распоряжениям, и если бы ты не подозревал в любой фразе вызов, то понял бы это.

Они помолчали. Алекс продолжал держать поводья Джен. Потом он наконец сказал:

— Это довольно трудно объяснить, Джинни, потому что ты еще ничего не знаешь о военной жизни, но в ней есть строгие правила, и ты должна научиться придерживаться их. Мои приказы и слова на людях неоспоримы. Если я позволю кому-нибудь возразить, это принизит меня в глазах моих подчиненных, безопасность которых полностью зависит от моих распоряжений. Отряд должен действовать слаженно, подчиняясь одному человеку — мне. Только так можно обеспечить безопасность солдат, насколько это вообще возможно на войне.

— Но я же не в твоем отряде.

Алекс вздохнул:

— Предполагалось, что этот день пройдет без вражды, но, наверно, я должен сказать тебе с самого начала. Ты в глазах моих людей точно так же подчиняешься мне, как и они. Не оспаривай мою власть публично, Джинни. Последствия не доставят удовольствия ни тебе, ни мне.

— А если я признаю, что ты властен над пленницей и врагом, ты согласишься, что над возлюбленной такой власти у тебя нет?

Последовало молчание — зеленовато-карие глаза неотрывно смотрели в серые.

— Это другой вопрос и для другого дня, — наконец сказал Алекс. — Но ты должна помнить, что я взял на себя ответственность за твою безопасность и предприму все необходимое для ее обеспечения. — Он отпустил поводья Джен. — Ты ведь обещала показать мне остров?

Он был прав, эта словесная баталия была не ко времени. И вновь Джинни удивила его. Поскакав по пружинистому мху, она через плечо крикнула:

— Дайте жеребцу императора потягаться с кобылой дамы, полковник.

Каменная стена обозначала границу владения сквайра Элмхерста, и Джинни направила лошадь через нее. Алекс на своем великолепном жеребце преодолел эту преграду почти одновременно.

Буцефал нагнал Джен через секунду после того, как коснулся земли, и устремился вперед, едва касаясь мощными копытами вязкой земли. Наконец Алекс остановился и подождал Джинни. Она подъехала к нему, радостно возбужденная этой гонкой, с пылающими щеками и сверкающими глазами.

Как эта женщина, недоумевал Алекс, за несколько коротких часов сумела нарушить его покой, поколебать его целеустремленность? И в результате сейчас он рисковал карьерой, долгом, в которых всегда видел смысл жизни. Ее нельзя было назвать красавицей — высокая для женщины, загорелая, взгляд чересчур смелый, но было в ее осанке, в тяжелых прядях каштановых волос с мягким отливом, в чистоте серых глаз нечто пленительное, берущее за душу.

— Похоже, я проиграла эту скачку. — Джинни радостно засмеялась, откинув назад голову. — Посмотрим, выиграешь ли ты следующую, император на императорском жеребце. — Она направила свою лошадь по крутому, но широкому спуску к песчаному берегу. — Ты когда-нибудь скакал по волнам, Алекс? Это одно из самых больших удовольствий и для человека, и для лошади.

Она заехала в воду и непроизвольным жестом поддернула юбку до колен, как делала это в прежние времена, когда была с Эдмундом.

Алекс наблюдал за ней с улыбкой.

— Мы постараемся быть на высоте, моя цыганка-замарашка.

Через мгновение Джен неслась по воде, перепрыгивая через волны с изяществом танцовщицы, в то время как Буцефал, более тяжелый и не привыкший к такой зыбкой почве под ногами, оступался, пытаясь удержаться. И лошади, и их наездники окончательно промокли, когда сумасшедший галоп завершился и Джинни повернула свою лошадь к берегу.

— Думаю, ты проиграл эту скачку, — крикнула она через плечо, сдерживая лошадь, а у нее самой кровь бурлила от возбуждения.

Буцефал, выбравшийся из незнакомого для него водяного плена, понесся по песчаному берегу, и Джен удивленно попятилась, застав свою хозяйку врасплох, так что Джинни свалилась с ее спины. В воздухе мелькнули промокшие юбки, и Джинни самым нелепым образом с глухим стуком свалилась на песок.

Алекс мгновенно спешился.

— Тебе больно? — Тревога звучала в его голосе, озабоченность появилась в глазах.

— Пострадал только мой престиж. — Джинни засмеялась и протянула ему руки, чтобы он помог ей встать. — Гордыня до добра не доводит.

— Думаю, это падение лишило тебя победы, — тихо сказал он, обхватывая ее лицо руками, поворачивая его, словно рассматривал редкое изделие из фарфора. Джинни, казалось, утонула в его глазах, огромных и сияющих теплым светом, когда он смотрел на нее. Она задрожала как осиновый лист на ветру.

— Какой штраф я должна заплатить? — услышала она свой голос, но прекрасно знала ответ.

— Никакой, — ответил он. — Я возьму лишь то, что ты отдашь с готовностью. Ты создана для любви, Джинни. — Сначала поцелуй был легким — его язык коснулся ее губ, потом скользнул между ними и немедленно отступил, как только она жадно раскрыла рот, чтобы принять его. Все еще держа в руках лицо Джинни, он мучил ее, казалось, целую вечность, а тело ее трепетало в уже знакомом томлении. Но, наконец, он уступил ее мягким, умоляющим стонам; его язык рванулся вперед, навстречу ее языку. Она потянулась к его телу, забыв о гордости, о скромности, и прижалась к его пульсирующей теплой плоти.

— Я хочу тебя, — сказал Алекс, отодвигаясь, чтобы посмотреть ей в глаза. — И ты будешь моей, Джинни, здесь, на берегу, где кричат чайки и вздымаются волны. Здесь, моя морская фея.

• Предыдущая
• 16/112
• Следующая