Государь (СИ) - Кулаков Алексей Иванович - Страница 20

Приблизившись и опасливо стрельнув глазами в среднего из братьев-царевичей, долговязый княжич бодро доложил:

— Людишек набежало видимо-невидимо, даже крыши все вокруг площади, и те все позаняли: сотник городовых стрельцов при мне Басманову докладывал, что московский посад совсем пустой стоит! У помоста и на стене, где лучшие люди из князей-бояр и духовенства — там, конечно, малость посвободнее будет…

Примериваясь расположиться на лавке возле Василия Старицкого, говорливый княжич слегка осекся при виде боярышни Дивеевой, что принесла наставнику небольшой кубок. И пахло из-под его крышки так, словно кто-то сначала заварил основательно попользованный в бане дубовый веник, потом плюхнул в отвар добрую мерку березового дегтя, ну и сдобрил все сушеным навозом. «Аромат» от питья пошел такой, что носы у всех сморщились сами собой! Вкус, судя по всему, запаху вполне соответствовал — однако восемнадцатилетний слепец бестрепетно принял деревянную посудину и мелкими глоточками употребил густое буро-зеленое варево. Впрочем, лечебную горечь полудюжины трав вполне себе сдобрил благодарный поцелуй в нежную девичью щечку, тут же вспыхнувшую румянцем откровенного удовольствия. Сказав что-то совершенно непонятное для княжича Горбатого-Шуйского (хотя тот свободно говорил на татарском и понимал на слух испанский), молодой государь вызвал у своей ученицы тихий мелодичный смех и улыбку, которую тут же отзеркалили оба царевича и вторая ученица Аглая. За ними фыркнул и Васька Старицкий, с некоторым трудом, но все же разобравший смысл шутки на итальянском — и вот это было для княжича обиднее всего! Даже Старицкий понял, а он словно чурбан стоеросовый, только глазами хлопал!.. Очередное напоминание, что его может и простили, да обратно в свой круг до конца пока не приняли… Вздохнув, Петр потупился и отвел взгляд в сторону, тут же «залипнув» на барышню Гурееву. За последний год застенчивая молчунья как-то разом расцвела и дивно похорошела, превратившись из угловатой неотесанной деревенской девки в ладную зеленоокую красавицу. Опять же, в подружки к царевне Евдокии выбилась, да и царевичи с ней свободно общались, как и царская целительница Дивеева — так что у многих при дворе стали мелькать самые разные мысли о том, что неплохо бы как-то познакомиться поближе с младшей ученицей…

— Доброго здоровьичка!

С некоторым усилием оторвав взгляд от красивого лика жгучей брюнетки, Петр Шуйский обнаружил в дверях еще одного соперника за внимание и милости царской Семьи. Причем четырнадцатилетний Федька Захарьев-Юрьев был в этом негласном соревновании более удачлив, беззастенчиво пользуясь близким родством с покойной царицей Анастасией:

— Великий государь послал справиться о твоем здравии, Димитрий Иванович: все ли у тебя хорошо?

Посторонившись, юный модник в шитом серебром атласном кафтане пропустил очередного дьячка приказа Большой казны, что под конвоем стражников принес Золотую шапку государя Московского.

— Благодарствую, вполне. Как видишь, и облачение почти завершено… Ступай и донеси батюшке, что с первым колокольным звоном мы прибудем.

Коротко кивнув, быстроногий отрок сорвался с места, спеша донести добрые вести до царя.

— Ты же сегодня в неполном чине? Или еще и державу со скипетром принесут?

Легонько пихнув замешкавшихся челядинов, подошедший царевич Иван забрал у служки шапочку-тафью и плавно опустил ее на голову старшего брата, полностью скрыв коротко стриженную седину. Следом пришел черед и Золотой шапки, весящей как добрый шлем-ерихонка.

— Слава Богу, в неполном. Державой этой только орехи и колоть… Федя, ты ларец мне на стол в Кабинете определи, и погляди там заодно мои четки.

Угукнув, младший сын царя встал и мимоходом ухватив посох, подставил его под цепкие пальцы владельца. Поправив на поясе перекосившиеся ножны черкесского кинжала, Иоанн Иоанович придирчиво оглядел брата не предмет каких-либо негораздов, и остался доволен увиденным. В отличие от самого Дмитрия, тихо проворчавшего:

— Чувствую себя капустой.

— Хм? Это как?

— Десяток одежек, и все без застежек!

Коротко и тихо ржанув, средний царевич тут же вернул себе серьезный вид — благо и Федька из кабинета пожаловал, держа слегка на отлете за кипарисовый крестик братнины четки. Темно-багровые, наполненные хозяйской силой так, что в глубине рубинов иногда начинали тлеть багровые искры… Подхватив, Дмитрий привычно устроил их на руке, в два витка охватив запястье так, чтобы крестик был точно под указательным пальцем.

Дон-н, дон-н, дон-н-н!!!

Стены Теремного дворца изрядно смягчили гулкий голос колокольни Ивана Великого — и словно отвечая ему, все в покоях разом задвигались. Пока государь-наследник покидал дворец и шел на Красную площадь — вокруг него словно сам по себе образовался плотный круг из Ближней свиты, отбивающей все попытки разных нахалов пристроиться поближе к будущему царю. И надо сказать, желающих хватало! Занятые делом, ближники как-то упустили тот момент, когда царевичи вместе с барышней Гуреевой отстали и свернули куда-то в сторонку. Потом уже самим «охранителм» пришлось отойти к отцам и старшим братьям — пока Великий государь Иоанн Васильевич прямо в воротной арке Никольской башни давал своему первенцу родительское благословление.

— Ого, сколько!

Для царской семьи и особо приближенных загодя приготовили место на стене Кремля — аккурат напротив недавно сколоченного помоста, против обыкновения не застеленного даже самыми плохонькими ковровыми дорожками. И теперь именно этот помост и выделялся в разлившемся по Красной площади людском море, затопившем не только саму площадь, но и все доступные проулки с подходящими крышами. Негромкий гул отдельных «капелек» сливался в мощный рокот, пока еще мирный и преисполненный легкого любопытства, а так же ожидания… Чего-то.

— Дуня. Дуняша!

Замершая напротив бойницы царевна откликнулась на зов братьев только с третьего раза.

— Чувствуете? Как громадный и переменчивый зверь…

Пока ученица Аглая непонимающе хлопала глазами, царевичи усадили сестру в накрытое медвежьей шкурой креслице и строго предупредили:

— Закрывайся!

— Отгораживайся, Дунь!

— А? Да-да…

У подошедшей вскоре Дивеевой был очень схожее поведение: ненадолго остановившись и выглянув в проем между зубцами, она внезапно дернулась и отшатнулась, морщась и потирая виски.

— Слишком сильно… Как только наставник такое терпит⁈

Катнув желваки, царевич Иван как самый нечувствительный по части эмпатии негромко напомнил:

— Брат что говорил⁈ Взяли и закрылись, или сей час к батюшке пойду, чтобы неслухов обратно в дворец отвели!!!

Пока зеленоглазая брюнетка непонимающе хлопала пушистыми ресничками, Федор, Евдокия и Домна нехотя воздвигли в разумах надежные барьеры, отгораживаясь от эмоций собравшихся за стеной москвичей. Безобидных по-одиночке, и терпимых в небольшой толпе — но когда многотысячное собрание людей мыслит и чувствует в унисон… Это уже скорее не толпа, а могучий зверь, способный лишь на простые чувства. Простые, но при том невероятно сильные и яркие, легко способные свести с ума отдельные слабые частицы могучей общности! А уж если кто-то с самого детства отачивал свою чувствительность к малейшим движениям человеческой души, и достиг в этом деле немалых успехов…

— Ежели кто почувствует, что вот-вот сомлеет, тут же говорите. Понятно?

Оглядев младших (в число коих попала и Дивеева), царевич Иоанн уселся на свое место и приготовился бдить — в кои-то веки радуясь о том, что в эмпатии он всего лишь крепкий середнячок, и сможет присмотреть за родными и близкими. Вскоре на стену поднялся батюшка, оставивший своих ближников в небольшом отдалении: прислонив посох к кирпичному зубцу, он уселся и смежил веки, зашептав молитву-обращение к Богородице. Но вот в последний раз прозвенели колокола — и людское море постепенно затихло, заметив, как из раскрывшихся ворот Николькой башни вышла одинокая фигура с посохом. Пока она шагала к помосту, бдящий Иоанн Иоанович услышал жалобный скрип дерева и тут же встрепенулся, окинув все креслица быстрым взором. И тут же отвернул лицо: это батюшка так сильно сжал подлокотник, что тот потихоньку отрывался от своего основания…