Государь (СИ) - Кулаков Алексей Иванович - Страница 19

Едва заметно нахмурившись, средний царевич поинтересовался на том же языке далекой страны:

— А почему я не знал?

— Всякому плоду свое время и место, Ваня. Вспомни себя самого год назад: разве тогда тебе подобное было бы интересно?

— Ну…

— Ты тогда вовсю готовился подловить войско крымчаков при Ахуже. Теперь же тебе пришло время готовится к иному, но так же основательно и по-прежнему сохраняя весь замысел в строгой тайне.

Задумавшись (в последнее время юноша частенько этим занимался), Иоанн Иоаннович согласно тряхнул головой.

— И когда вернутся корабли?

— Ежели бог будет к нам милостив, этим годом. Прознатчикам дан наказ пригласить к нам в гости десяток крепких воинов, десяток или менее того женщин в возрасте матерей, и десяток-другой уважаемых племенами старцев. Чтобы было с кем говорить о любви и мире меж нами — ну и им на нас поглядеть, да себя показать.

Мельком глянув на вернувшегося в покои Василия Старицкого, что под наблюдением двух постельничих стражей внес в покои бархатную подушку с лежащим на ней золотым оплечьем-бармами — юный, но уже победоносный воевода царских кровей с сомнением пробормотал:

— Посольство от всех племен?

Итальянский говор Иоанна Иоанновича ничуть не уступал речам его брата.

— Ну, посольство это громко сказано…

— Нет, я о ином — согласятся они ли плыть в неизвестность?

Подняв руки вверх, Дмитрий перетерпел не сильно приятный процесс облачения в царское платно. Которое, из-за обилия золотого шитья и драгоценных камней, весило как хороший бахтерец с поддоспешником — и так же драло жесткой изнанкой лицо. Затем у государя Московского забрали его любимые домашние тапочки, заменив их на шитые жемчугом короткие чёботы с загнутыми вверх носками — вдобавок нанизав на растопыренные пальцы четыре перстня с крупными каменьями.

— Так мы же не просто так пригласили, а честь по чести: щедрые дары вручили и гостей-заложников взамен оставили. Заодно те и местные языки подучат как следует, а то с толмачами прямо беда!

Распахнувшаяся дверь оборвала практику царевичей в итальянском языке, пропустив в покои веселого и нарядно одетого царевича Федора — явившегося к старшему брату с небольшим ларцом наперевес. Пристроившись на дальнем конце широкой лавки и аккуратно уложив на колени продолговатый гостинчик, «украшенный» аж тремя грозными печатями алого сургуча, юный творец пожаловался-похвалился:

— Ф-фух, ну и умаялся я с твоей придумкой, Мить! Пока сообразил как все правильно сделать, да пока мастера сработали — с них семь потов сошло! Кстати, Домна тебе на меня еще не жаловалась?

Поведя плечами (парадные одеяния лучше любой кольчуги заставляли держать правильную осанку), наставник и господин фактической хозяйки Аптекарского приказа с легким удивлением поинтересовался:

— А должна?

— Еще бы: я же у нее все запасы натрия выгреб! И другого кой-чего изрядно растратил на опыты.

С ответом пришлось погодить: на младшего соправителя Царства Русского как раз начали надевать ожерелье-бармы, отягощенные семеркой драгоценных медальонов-запон, так что ему поневоле пришлось задрать вверх подбородок и держать закрытым рот. Ну а потом отвечать и вовсе не понадобилось: сначала прибежали челядины с нарядом Иоанна Иоанновича, тут же утянувшие своего господина в свободный угол и поднявшие там небольшую суету. Следом в палатах как-то незаметно образовалась ученица Аглая Гуреева, подсевшая к разорителю ценных алхимических припасов — который, в свою очередь, тут же начал с ней о чем-то весело шушукаться. Ну и наконец, очень шумно прибыла царевна Евдокия, которая так торопилась, что не смогла разминуться с посохом старшего брата, спокойно дремавшим до этого в специальной подставке.

— Ай!

Успешно увернувшись от слишком близкого знакомства с твердым оголовьем, стройная как газель дева царской крови все же снесла на персидские ковры и саму дубовую подставку, и один из символов власти старшего брата.

Бум-с!

Длинный и обманчиво-тонкий посох из молочно-белого явора, оченно похожий своим видом на «клюку» Великого князя Московского — упал с таким глухим звуком, словно был целиком отлит из булата. Впрочем, подток-наконечник у него был именно из него, да и оголовье при нужде ничуть не уступало крепостью иному шестоперу… Собственно, тонкий слой расписного фарфора на верхушке посоха именно его стальные «перья» собой и укрывал. Хотя с виду, конечно, все было чинно и благостно: отполированное до блеска древко с почти незаметной резьбой, несколько широких золотых и серебряных колец с насечками там, где хозяйская рука будет перехватывать-скользить по древку — ну и россыпь мелких рубинчиков и сапфиров, вделанных для пущей красы. Все же не простая палка, а посох самого Великого князя Литовского, Русского, Жмудского и иных земель и племен! О чем, кстати, прямо намекала фигурка скачущего всадника с занесеным мечом, закрепленная на самом верху оголовья — искусно отлитый и раскрашенный цветной эмалью герб державы, что ныне была под рукой молодого властителя…

— Ой, я нечаянно⁉..

Поутратив прежний пыл после такого яркого появления, царевна Евдокия огляделась, увидев улыбки (даже подружка Аглая не удержалась!), вздернула носик вверх и с независимым видом подсела к единственному родичу, кто сохранил спокойное выражение лица. То бишь, к троюродному брату Васе Старицкому — и уже оттуда донесла до любимого братика Митюши всю глубину снедавшей ее заботы:

— А можно я с собой Пятнышко возьму? Ей же без меня плохо будет! Мы все равно тройку мордашей[3]с собой повезем, так заодно и?.. М⁈

— Ты что, ее в возок к псам хочешь определить?

Насмешливый фырк и замечание другого брата, как раз накинувшего на себя праздничный становой кафтан[4]из расшитой серебром темно-синей парчи, сестрица «не услышала». Как «не заметила» и откровенную улыбку обычно очень тактичного Феди.

— Нет, Пятнышко же мерзлявая, ее к нам в возок надо будет. Ну-у Ми-итя⁈…

— Кто о чем, а Дуня о своих кошках…

Дрогнув нежным личиком и коралловыми губами, царевна все же удержалась и никак не отреагировала на новую насмешку вредного Ваньки. И на улыбку предателя Федьки. А вот подруга ее явно понимала и поддерживала! Правда, по своему обыкновению, молча.

— Ну Ми-ить⁈

— Ухаживать за ней в пути будешь сама.

Просияв, синеокая девица тут же попробовала расширить достигнутый успех:

— А можно мне еще и Хвостика с собой?

Хоть глаза старшего брата и скрывала белая ткань, сестра все одно почувствовала себя неуютно под его взором, тут понятливо закивав:

— Нет, так нет. Я тогда в зверинец и тут же обратно — распоряжусь, чтобы за Хвостиком правильно присматривали!

Стоило ее торопливым шагам (к которым за дверями присоединились еще несколько топотков от девиц ее свиты) затихнуть вдали, как три брата, не сговариваясь, тихонько вздохнули и переглянулись. После чего Федор заметил:

— Дуняша с утра такая.

Иван возразил:

— Она всегда такая!

И только Дмитрий примирил младших, напомнив очевидное:

— Просто в первый раз так далеко и надолго из Москвы отъезжает.

Растянув поелику возможно звенья золотой цепочки, на государя Московского осторожно надели фамильную реликвию его рода —крест-мощевик, по легенде присланный из Царьграда византийским басилевсом Константином Мономахом в дар великому князю Владимиру Мономаху. Вообще, по всем обычаям и установлениям, ТАКИЕ царские регалии Димитрию Иоанновичу поперед батюшки носить не полагалось… Но любящий родитель посчитал, что в столь важный день Крест с частью Животворящего Древа и кусочком камня от самого Гроба Господня, его первенцу гораздо нужнее.

— Доброго здравия, государь!

В покои, все больше напоминающие проходной двор, заглянул княжич Горбатый-Шуйский. Повзрослевший, малость набравшийся ума и терпения за время службы стольником — но так и не осознавший причины, по которой на него опалился наследник трона.

— И тебе не хворать, Петр. Что там на Красной площади, много народа собралось?