Испытай себя - Френсис Дик - Страница 34
- Предыдущая
- 34/76
- Следующая
На пути на весовой к денникам за Ирландцем, который должен был выступать в следующем заезде, Тремьен передал мне конверт с банкнотами я попросил поставить всю сумму на победу Ирландца.
— Не люблю, когда люди видят, что я сам делаю ставки, — объяснил он, — потому что они тут же понимают, что я уверен в победе, и сами ставят на ту же лошадь, а это уменьшает мой выигрыш. Обычно я делаю это через букмекера по телефону, но сегодня я должен был убедиться в состоянии грунта. Дорожка после снегопада могла стать опасной. Вы не сделаете это для меня?
— С удовольствием.
Он кивнул и отошел, я же поторопился к окошкам тотализатора и протянул сумму, которой бы мне хватило на то, чтобы прожить год. Ничего себе — «ставлю по маленькой».
Я нашел его на парадной площадке и спросил, отдать ли ему билеты.
— Нет. Если он придет первым, заберите мой выигрыш, пожалуйста.
— Хорошо.
Нолан разговаривал с владельцами, источая обаяние и всячески сдерживаясь в выражениях. В жокейском костюме он выглядел по-прежнему щеголеватым, сильным и самоуверенным, но, как только он оказался в седле, все его чванство как рукой сняло. Профессионализм взял верх, он сосредоточился и успокоился.
Я плелся за Тремьеном, с трибун мы смотрели, как Нолан демонстрирует свое исключительное мастерство, на фоне которого остальные любители выглядели как ученики воскресной школы. Он выигрывал секунды, преодолевая барьеры с необыкновенной легкостью, всякий раз вовремя давая лошади сигнал к прыжку. Расчет, а не везение. Присущее ему мужество, за которое его полюбила Мэкки, проявилось и здесь.
Владелицы — мать и дочь — не находили себе место от волнения. Хотя они и не были бледны и не находились еще на грани обморока, однако из их слов следовало, что поставленные в тотализаторе деньги могут вернуться к ним только с победой, до финиша же им еще долго предстояло кусать губы.
Нолан, как бы задавшись целью переплюнуть Сэма Ягера, с легкостью преодолел три последних барьера и пришел к финишу, опередив ближайшего соперника на десять корпусов. Тремьен позволил себе глубокий выдох, а владелицы бросились обнимать друг друга и Тремьена и наконец перестали дрожать.
— Вы могли бы сделать Нолану хороший денежный подарок, — без экивоков сказал Тремьен.
Но женщины посчитали, что такого рода награда может смутить его.
— Дайте деньги мне, а я передам их ему. Никакого смущения.
Но мать с дочерью ответили на это, что лучше они побегут встречать свою лошадь-победительницу. Так они и сделали.
— Жадные твари, — сказал Тремьен мне в ухо, когда мы наблюдали, как они выпендриваются перед фотографом на фоне лошади.
— Они что, и в самом деле ничего не дадут Нолану? — спросил я.
— Это запрещено правилами, и они об этом знают. Любителям не положено платить за победу. Нолан в любом случае должен был выступать на этой лошади, он никогда не упустит такого шанса. А я благодаря своему жокею верну деньги в двойном размере, — голосе его звучал юмор. — Мне всегда казалось, что жокей-клуб ошибается, запрещая профессиональным жокеям делать ставки на самих себя. Он направился в весовую забрать седло Сэма и взвесить упряжь для Бессребреника, я же пошел к тотализатору за выигрышем, оказавшимся примерно равным ставке. Нолан скакал на явном фаворите.
Когда я поделился этим своим соображением с Тремьеном, стоявшим у парадной площадки и наблюдавшим за выездом Бессребреника, он объяснил мне, что на Нолана ставят все, а это всегда уменьшает сумму выигрыша. Ирландец же уже дважды в этом сезоне приносил победу. Он добавил, что нынешний его двойной выигрыш сам по себе уже достоин удивления, он ожидал меньшей суммы. Он тут же сказал, что я окажу ему услугу, если отдам ему деньги по пути домой, а не прилюдно, поэтому я слонялся по ипподрому с целым состоянием в левом кармане брюк, с мыслью о том, что если потеряю эту сумму, то никогда не смогу ее возместить.
Мы поднялись на трибуны, чтобы наблюдать заезд, Бессребреника, который сразу вырвался вперед, как и предполагалось, но не сумел удержать лидерства на самых важных последних пятидесяти ярдах. Затем трое жокеев, державшихся позади, увеличили скорость, и, хотя Бессребреник не сбавил темпа, они обошли его.
— Очень плохо, — пожал плечами Тремьен.
— Вы и в следующий раз будете придерживаться этой тактики? — спросил я, когда мы спускались с трибун.
— Очевидно. Мы пытались не выпускать его сразу вперед, но получалось еще хуже. Его беда в том, что он не может сделать рывка перед финишем. Он весьма резв, но никогда не знаешь, на какие скачки его заявлять.
Мы подошли к парадной площадке, где расседлывали неудачников. Сэм, помахивая уздечкой, уныло улыбнулся Тремьену и сказал, что Бессребреник сделал все, что мог.
— Я видел, — согласился Тремьен. — Тут ничем не поможешь.
Сэм отправился в весовую, а Тремьен глубокомысленно заметил, что, может быть, стоит попробовать Бессребреника в скачках любителей и посмотреть — может, Нолану удастся что-нибудь сделать.
— Вы умышленно заставляете их соперничать друг с другом в одних и тех же скачках?
— Я исхожу из интересов владельцев, — подмигнул мне Тремьен. — Пойдемте выпьем?
По-видимому, он договорился встретиться с владельцами Ирландца в баре ипподрома, и, когда мы туда пришли, те уже праздновали победу за бутылкой шампанского. Нолан, которому хоть и не обломилось денег, тоже был там, являя собой саму любезность.
Когда дамы в состоянии эйфории покинули нас, Нолан напрямую спросил Тремьена, говорил ли он с ними о денежном подарке.
— Я сделал им такое предложение, — спокойно отозвался тот. — Успокойся на том, что ты огребешь изрядную сумму от своего букмекера.
— Ничего себе изрядную сумму, будь она неладна, — пробурчал Нолан. — Все уйдет этим кровососам адвокатам.
С этими словами он протолкался через посетителей бара к выходу, кипя справедливым гневом, весьма ему присущим.
Тремьен смотрел ему вслед из-под полуопущенных век невозмутимым взглядом.
— Ну и что же вы себе уяснили? — посмотрел он на меня.
— Полагаю, то, что вы от меня и ожидали. Он улыбнулся.
— Видимо, даже чуть больше. Я заметил, что вы всегда очень наблюдательны. — Он с удовлетворением вздохнул и поставил пустой бокал. — Две победы. Не на каждых скачках такое бывает. Поехали домой.
Примерно в то время, когда мы ехали домой и деньги Тремьена уже покоились в его кармане, а не в моем, старший инспектор Дун сосредоточенно рассматривал принесенные из леса новые трофеи.
Старший инспектор мурлыкал от удовольствия. Среди лежащей на столе коллекции — женская сумочка. Ощущение полного счастья омрачалось лишь одним: с одной стороны сумка оказалась порванной, скорее всего, собакой — на коже были видны следы зубов. Содержимое сумки наполовину отсутствовало. Тем не менее она была с ремешком, ржавым замком. Внутри сохранился порванный коричневый пластиковый пакет, с какими любят ходить школьницы, зеркальце и медальон.
Осторожными движениями Дун раскрыл дешевый медальончик и извлек из него промокшую с одной стороны и совершенно сухую с другой цветную фотокарточку, на которой был запечатлен мужчина рядом с лошадью.
Разочарованный, что эта находка никак не приблизит •его к установлению владелицы сумочки, Дун связался по телефону с патологоанатомом.
— Вы спрашиваете о результатах сопоставительного анализа зубов, — начал тот с места в карьер. — Зубы на снимках не имеют ничего общего с теми, что были найдены среди костей. У нашей девочки были отличные зубки — пара удалений, но ни одной пломбы. Извините.
Дун вновь испытал приступ разочарования. Дочку этого политикана приходилось исключать из числа возможных жертв. Он вновь прикинул в уме списки пропавших, отбросил проституток и остановил выбор на Анжеле Брикел. Девушка-конюх. Анжела Брикел... и на снимке опять же лошадь.
Бомба над Шеллертоном разорвалась в четверг.
Тремьен у себя наверху принимал душ и переодевался для поездки в Тустер, где должны были состояться скачки; в этот момент прозвенел звонок входной двери. Ди-Ди пошла открывать и моментально возвратилась в столовую с каким-то загадочным выражением на лице.
- Предыдущая
- 34/76
- Следующая