Князь Китежа (СИ) - Чехин Сергей Николаевич - Страница 23

Экипаж быстро осознал бесполезность прямых атак. И тут башня завращалась и принялась наматывать на себя цепь. Не прошло и минуты, как ослабшего и оглушенного ящера прижали к палубе, и все попытки подняться оказались тщетны. Но это было лишь половиной беды.

Вскоре в соседней башне отворился люк, и наружу вышел высокий воин в полном пластинчатом доспехе. Остроконечный шлем украшали золотая корона, бармица и личина, за спиной развевался алый плащ, а в руках он держал каплевидный щит и полуторный меч — горящий, точно облитый бензином.

Наплечники его изготовили в виде соколиных голов с рубинами в глазах, а каждую пластинку украшала неведомая, но явно колдовская руна, что тускло сияла, как уголь на ветру. Грудь закрывал выпуклый диск зерцала, а шпоры на ботинках царапали сталь и не давали соскользнуть с гладкой поверхности.

— Средний! — крикнул левый Горыныч — самый злобный и решительный. — Рви цепь. Что хочешь с ней делай — плавь, грызи, но избавься от нее. А мы пока с государем потолкуем. Глядишь, и лишим светлых самой буйной головушки.

Но противник оказался не лыком шит. Клыки и когти не брали заговоренную сталь, а щит отражал самое жаркое пламя. Не сказать, что битва вышла легкой — братья дрались на пределе возможностей, но царь оказался сильней и смертельно ранил обоих.

Правому снес шею по самое основание, а левому распорол от горла до плеча. Средний все это время возился с «кошкой», но не сумел хоть сколь-нибудь ее ослабить. Очевидно, металл был заговоренный, колдовской, да только это знание уже ни на что не могло повлиять. Когда же богатырь занес руку для последнего удара, змей от страха дернулся, и клинок случайно рассек звенья, тем самым освободив добычу.

Но вместо продолжения поединка, Горыныч немедля скатился со ската, расправил крылья и был таков. Хотя еще живой брат на последнем издыхании орал ему, пока не истек кровью:

— Назад, дурак! Задержи корабль! Дай Кощею спасти народ!

Однако змей даже не обернулся. Лишь откусил обрубок, прижег раны и рванул прочь от грохота битвы.

Наваждение исчезло, и я снова оказался под громадными призрачными головами:

— Видишь, кого ты защищаешь? Труса и подонка, из-за которого наш царь лишился жизни. Ему пришлось самому напасть на корабль, и светлый владыка изрубил его на мелкие кусочки. Именно это предрешило исход Великой Войны. Именно предательство среднего лишило нас неминуемой победы и обрекло на позорный мир!

— И чем он занят теперь? — продолжил второй. — Пытается отмыться от бесчестья? Собрал сопротивление? Готовит месть? Нет. Он полностью принял навязанные условия и предпочел служить тем, кто напал на его народ и почти полностью истребил.

— И ты просишь простить его и оставить в покое? Не бывать такому!

— Никогда!

Пасти дохнули разом, а Яра уже не смогла прийти на помощь. Я во всей красе прочувствовал непередаваемые ощущения, когда тысячи раскаленных игл вонзаются в плоть и царапают кости. Я бы мог прекратить мучение в любой момент, просто оборвав ментальную связь, но не стал этого делать. Ведь иначе я бы обрек десятки людей на жуткую смерть, и потому принял решение стоять до конца. Чего бы это ни стоило и какими бы пытками не обернулось.

— Почему ты не уходишь? — прозвучал рядом вкрадчивый шепот. — Ради чего все это терпишь?

— Ради тех, кому дал слово, — ответил я, балансируя на грани сознания.

— Ты слаб телом, но силен духом, — в голосе послышались нотки зависти. — Твоя воля воистину огромна. Не то, что моя.

— Слушай… — облизнул одеревеневшие губы. — Я не могу избавить тебя от этих призраков. И никто не сможет — кроме тебя самого.

— Но как? Они не затыкаются ни днем, ни ночью.

— Когда толстого обзывают толстым — это действительно обидно. Когда толстым называют худого — это больше похоже на тупую шутку, чем на оскорбления. Понимаешь, к чему я клоню? Докажи им, что их слова — вранье. Пусть увидят, что ты не трус и не слабак, и тогда ругань растеряет всякий смысл.

Спутник подумал немного, а затем с печалью изрек:

— Но это правда. Я трус и слабак. Хуже того — полное ничтожество.

— Знаешь что… — прорычал в ответ, потихоньку теряя терпение. — Я тут стою под огнем двух гребаных драконов — и еще умудряюсь тебе вдохновляющие речи толкать. Если получилось у меня — обычного смертного пацана, то и ты сдюжишь. Главное — захотеть. Я захотел — я сделал. Я поставил цель — я ее достиг. Мог ли я провалиться? Еще как. Но если ничего не делать — ничего и не добьешься. Впрочем, если собрался наслаждаться травлей еще сто лет — дело твое, могу уйти в любой миг.

— Но какой в этом смысл? — змей явно колебался, раздумывая, поставить все на черное или продолжить терпеть. — Для своих — я предатель, для людей — подлая нечисть. Не проще ли просто закончить это раз и навсегда?

— А для себя ты — кто?

Змей ничего не ответил, а я продолжил:

— Если уж тебе на все плевать, то почему бы не попробовать? А то будешь потом на том свете думать — а что было бы, если бы я поступил иначе? Сидел бы сейчас среди золота, развлекался с девчонками, а тут эти двое опять нудят.

— Думаешь, получится?

— Думаю, лучше рискнуть и оплошать, чем вообще ничего не сделать.

Горыныч тяжело вздохнул, а затем ударил меня лапой в грудь. Я пробкой вылетел из морока и вновь оказался в кабинете среди орущих и размахивающих кулаками купцов. Яра едва сдерживала натиск, но тут змей выпрямился в полный рост и гаркнул так, что услышали, наверное, и в самом Китеже:

— А ну брысь отсюда! Будут вам сейчас свечи! Да такие, что ослепнете!

Мы вышли наружу под прикрытием заметно потускневшего света полудницы. Дракон в нерешительности уставился на клубящийся напротив мрак, после чего рухнул на четвереньки. Плечи с треском раздались в стороны, шея вытянулась, из лопнувших штанов выскочил хвост, и вот пред нами предстал зеленокожий великан с уродливыми ожогами на плечах.

Из них как черти из табакерки вылетели призрачные головы и обрушили на страдальца утроенный поток гнева:

— Ну и на кой ты это сделал? Чтобы людишек позабавить?

— Покажи им свою силу! Отомсти за унижения. Или опять стерпишь?

— Ничтожество! Грязь!

Горыныч опустил голову и словно уменьшился в размерах. Я же вспомнил недавнюю историю с боевой избушкой, над которой так же довлело прикованное к месту привидение. Вот только погибшие братья, похоже, не просто привязались к своему телу.

Судя по всему, снедающий ящера стыд не только держал их в этом мире, но и подпитывал новой силой. Иначе говоря, дракон сам вырастил своих палачей, что терзали душу и разум, и не давал им уйти. И когда они оказались за пределами людского облика, страх и терзания стали еще больше, и былой запал едва не иссяк. Вот только теперь в бесконечный цикл самобичевания и самоедства вклинилось иное звено.

— Посмотри, — я положил ладонь на дрогнувшее плечо и указал на терем.

Горыныч обернулся и увидел собравшихся у окон людей. Купцы смотрели с тревогой и надеждой, многие неслышно бормотали молитвы. А троица наложниц так и вовсе прильнула к стеклам и неотрывно наблюдала за своим господином.

— Определись уже, кто тебе важнее. Они, — кивнул на хоромы. — Или эти двое. Чего ты хочешь — двигаться дальше, пусть порой и по кочкам, или же навеки застрять в прошлом.

Головы зашипели и принялись поливать желчью еще и меня, но я лишь улыбался им в глаза и не без удовольствия отмечал, как призраки блекнут и скукоживаются без свежей подпитки.

— Садитесь, — Горыныч указал на ложбину меж лопаток, где острый гребень вдоль хребта ненадолго прерывался.

Дважды повторять не пришлось — когда еще покатаешься на настоящем драконе? Правда, места хватало только одному, так что пришлось потесниться. Впрочем, я был только рад такому соседству. Яра свесила руку мне на грудь и устало ткнулась лбом в затылок.

— Осталось немного, — подбодрил я. — Скоро отдохнем.