Повесть о настоящем пацане - Жмуриков Кондратий - Страница 40

• Предыдущая
• 40/68
• Следующая

Что-то подсказывало его природному, усугубленному наследственностью, чутью, что его обманули – подло, нагло и совершенно очевидно. Мало было беды, что он попал при этом на деньги, он еще попал на чужие деньги, да еще и важного ответственного задания не выполнил ни в малейшей мере.

Озверевший от осознания совершенной по отношению к нему непростительной подлости, Давыдович нервически засмеялся и пошел обратно в уже знакомую ему комнату. Там он стал рыться в разнообразных бумагах, расположенных в живописном беспорядке повсюду, но ничего стоящего и сколько-нибудь похожего на искомые документы не обнаружил. Это было только последней попыткой утопающего вытащить себя из болота за волосы – все было бесполезно. Совершенно потеряв голову от бешенства, Давыдович ломанулся к выходу и полетел на пол, споткнувшись о что-то твердое. Он выругался, поднялся, собираясь отвесить этому «что-то» хорошего пинка, но вовремя остановился. На полу лежал мешок, который архивариус выронив в тот самый момент, когда Давыдович так невежливо ввалился вчера в эту комнату. Судя по всему, исчезновение архивариуса происходило при самых таинственных обстоятельствах и наводило на мысль о поспешном бегстве или похищении. Дело становилось все более загадочным и запущенным, и от этого антиквару нравилось все меньше.

Все же он решился посмотреть на содержимое мешка, раз уж оказался подле него. Может быть в нем и содержался ключ к этой тайне.

Осторожно дергая за завязки и замирая при каждом шорохе и стуке ветки в окно, Давыдович стал развязывать мешок, немея от ожидания чего-то чудесного. И чудесное произошло, приведя антиквара в совершеннейшее смятение: под грубой дерюгой, когда она была раскрыта, заблестели драгоценным светом предметы, цену которым антиквар прекрасно знал.

Очнувшись, Дуболомов сперва удивился, а потом обрадовался. Удивился он тому факту, что ему холодно, а обрадовался тому, что не обнаружил рядом с собой присутствия той ужасной девицы с гнилыми зубами, чьим навязчивым обликом были полны ночные сновидения. Это, по крайней мере, обнадеживало. Дуболомов, повинуясь своей давней привычке, сладко потянулся, растопырив в стороны свои длинные руки и ноги, Вслед за этим послышался глухой стук: что-то тяжелое брякнулось на пол и издало тяжкий стон.

Дуболомов с удивлением и трудом разлепил сонные глаза и посмотрел в направлении, откуда доносились чертыхания и злое сопение. То, что он там увидел в немалой степени позабавило его и развеселило. Дуболомов не мог удержаться от сардонического хохота, даже не смотря на страшную головную боль, которая неожиданным образом настойчиво давала о себе знать: на полу в позе «зю» скрючился его напарник, облаченный только в ситцевые трусы до колен. Судя по его телодвижениям, Костик делал неимоверные попытки подняться на ноги, но выглядело это так, будто он исполняет какой-то странный ритуальный танец, адресованный духам подземелья.

– Смеешься, аспид? – сипя, как прорванный баян, поинтересовался Костик. – Смейся, смейся… Хорошо смеется тот, кто смеется, как лошадь.

Задумавшись на мгновение над скрытым смыслом своих же слов, Костик перестал раскачиваться на полусогнутых руках и тем дал возможность Дуболомову сконцентрироваться на более сложных мыслях и ощущениях.

– Слушай, а где это мы? – спросил он, начиная подозревать, что окружающий его интерьер ему, безусловно, не знаком.

Помещение, в котором было встречено это утро, было обставленно в духе русского минимализма. Кто-то утверждает, что этот стиль был присущ и более ранним культурам зарубежья, но это далеко не так. Такое тонкое понимание выразительности бетона, темно-зеленой краски и отслаивающейся сырой штукатурки трудно заметить где-либо еще, кроме как в административно-бытовой архитектуре современного русского города.

Впрочем, убогость интерьера дополнялась характерными деталями, которые ненавязчиво свидетельствовали о том, что это помещение принадлежит фонду мест, не столь отдаленных, а именно: решетчатое оформление окон, спец-модель лежанки – откидная, типа «нары», и прочие неуловимые признаки очень характерного места.

– Слышь, Кость, а че это? – приподнявшись на локтях спросил Дуболомов. – Это что – тюряга? А как мы тут?

Костик оставил попытки подняться и подчинился закону всемирного тяготения – он плюхнулся своим толстым носом в грязный пол и пробормотал:

– Я сам фигею.

Дуболомов тупо посмотрел на похожего на цыпленка табака товарища и понял, что думать в данном случае придется опять ему самому. И простой человеческий опыт ему подсказывал, что причинно-следственная связь – то же, что и последовательность происходящего. В настоящем не было ровным счетом ничего понятного, следовательно, приходилось отправляться в прошлое.

– Костик, а где мы вчера были? – с возрастающим ужасом поинтересовался Дуболомов.

В ответ ему раздалось такое беспомощное мычание, что стало ясно – то, что было вчера, до сих пор отдавалась в его голове болью. Дуболомов покачал своей головой и почувствовал, как в ней перекатывается раскаленный шар, вызывающий приступы тошноты и позывы покончить жизнь самоубийством – все явные признаки тяжелого похмелья.

Постепенно в голове появился оторванный от чего-то целого кусок воспоминания: торчащие из какой-то емкости ноги в синих полосатых носках.

– Кость, а у нас вчера не выходной, случайно был?

Напарник промычал утвердительно.

Это известие все объясняло: ни одного выходного не проходило без каких-нибудь приключений с непоправимыми последствиями. Но настолько непоправимыми последствия были впервые: обычно у Дуболомова «автопилот» срабатывал на квартиру своей подружки, с которой он потом до следующих выходных не мог помириться. В данном случае все вышло немного не так, а насколько «немного» – это и следовало выяснить путем логических умозаключений. Так как ни на нем, ни на напарнике не было одежды, а в комнате – то есть, в камере – было чудовищно холодно, то по всему выходило, что это – вытрезвитель. Значит, ни вещей, ни денег и, что самое печальное, ни оружия теперь было не видать, как своих ушей. К тому же, за такие проделки могли и из фирмы попереть в два счета, а это грозило испортить жизнь каждому из них, причем кардинально.

– Кость, что ж теперь будет-то?

Костик сокрушенно вздохнул и смочил слюной пол.

На размышления о загубленной жизни оставалось, по-видимому очень много времени: в коридоре царила тишина и, судя по всему, никто к судьбам гангстеров живого интереса не проявлял, хотя и могли бы.

Но только Дуболомов решил, что утро вечера мудренее и в его власти сделать себе вечер, примостившись на нарах поудобнее и предавшись объятиям Морфея, как внезапно стало ясно, что в тюрьме они не одиноки. Откуда-то издалека донеслось мерное топанье сапог и хозяйское позвякивание ключей.

Напарники замерли, а Костик даже попытался повернуть голову, после чего его вырвало. Дуболомов совершенно не обратил на это никакого внимания, потому что позвякивание превратилось в железное громыхание и стало ясно: у них через минуту будут гости. Подготовиться и встретить их достойно совершенно не оставалось времени – временное жилище было безнадежно испорченно, и с этим уже ничего поделать было нельзя. Можно было предположить, что, вполне вероятно, их будут долго и мучительно бить, но опыт говорил о том, что это не будет продолжаться бесконечно, а потому все это, в сущности пустяки.

Тем не менее, Дуболомов попытался – не без определенного успеха – сесть на нарах и придать своему лицу хоть сколько-нибудь осмысленное выражение – если можно было говорить в связи с этим лицом хоть о каком-то смысле. Тут же дверь с тривиальным скрежетом отворилась, и на пороге возник вполне логично ожидаемый милиционер и совершенно неожидаемый господин в хорошем костюме.

Дуболомов посмотрел на него с нескрываемым интересом, предполагая, что появление столь официального лица их судьбу изменит кардинально. Не ясно только было, в какую сторону.

• Предыдущая
• 40/68
• Следующая