Пепел. История Джей и Майкла - Ли Мери - Страница 9

«Моя дорогая невеста, сегодня я дарю тебе то, чего ты хотела больше всего на свете, но это мой последний подарок. Жду тебя на церемонии бракосочетания через пятнадцать минут».

Читаю и мне становится так страшно, наверное, как никогда в жизни. Он сделал что-то ужасное. И почему церемония сегодня? Ладони покрываются липким потом. Нет, не потом. Только сейчас замечаю, что мои руки мокрые от крови. Мне приходится обтереть их о штаны, это кровь мамы. Неподъемный булыжник давит на грудь, не давая нормально дышать. Читаю дальше.

«Ты хотела освободить свою мать от боли и несчастий. Она свободна.

С любовью и ожиданием, Сенатор Рональд».

– Он ее убил, – промямлила я и облокотилась на стену, рассматривая кровавые трясущиеся руки.

– Мне жаль, – произносит конвоир. Я и забыла, что не одна.

Смотрю в карие глаза парня, о существовании которого я не подозревала и неделю назад. И именно он стал свидетелем той боли, что написана у меня на лице.

Ему жаль. Ага. Конечно. Всем плевать. Почему я так спокойна? Неверие? Шок? Транквилизаторы в венах? Или чем там меня накачали в палате. Я не знаю. Выпрямляюсь и убираю записку в карман.

– Я готова, веди меня к Сенатору, – произношу уверенно и поднимаю взгляд на брюнета.

Сейчас я знаю, что буду делать.

На трясущихся ногах переступаю порог кабинета Сенатора, не могу удержать себя в руках и медленно подхожу к нему.

– Ты ее убил! – Мой крик разрывает тишину.

– О, милая, ты запачкалась. И между прочим, я сделал то, что ты просила и только. – Ехидная улыбка появляется на тонких губах. – Ты сама говорила, что «твое главное желание в этой жизни – это свобода от меня и окончание мучений твоей мамы». Так она свободна, и больше ее мучить я не буду.

Медленным шагом заставляю свое тело подойти к Сенатору. Замахиваюсь и даю ему пощечину такой силы, что немеет ладонь, а его голова поворачивается до хруста в шее. Я наслаждаюсь этим звуком, слишком долго мечтала съездить по его физиономии, тем более терять мне больше нечего.

Мамы нет.

Меня тоже скоро не станет.

Смех. Тихий угрожающий смех Сенатора отражается эхом от стен адского кабинета. Ублюдок потирает ладонью место удара, и его глаза загораются. Это предвкушение. Этот кусок говна думает, что сможет сделать со мной все, что его больная фантазия рисовала долгие годы. Но он ошибается. Единственная причина моего былого подчинения – мама. Которой больше нет. По его вине.

– Это было зря, сейчас сюда придет свидетель нашего брака, а пока я преподам тебе урок номер один. Не смей! Не смей на меня поднимать руку.

Замахиваюсь еще раз, но он перехватывает запястье и тащит меня к столу, где стоит блюдо под крышкой и пара приборов для еды. Видимо свадебный ужин. Как мило.

– Ты думаешь, я буду выполнять твои правила? Ты рехнулся! Убийца! Тебе больше нечем меня удерживать, ты потерял свой последний козырь.

Хочу, чтобы он знал, я буду биться до конца. Не уступлю. Знаю, живой этот кабинет мне не покинуть, но страха из-за этого я не испытываю.

Сенатор резко опускает мою руку на стол ладонью вниз и крепко держит за запястье, так что я уже перестаю чувствовать пальцы, он смотрит мне в глаза со смесью злости и предвкушения. Даже губы облизал. Мерзость какая.

– Тут ты ошибаешься, мой последний козырь еще в рукаве, а пока запомни раз и навсегда… теперь ты моя собственность, и когда я говорю, ты выполняешь!

Резким движением руки, Сенатор хватает со стола нож, и словно в замедленной съемке я вижу, как он заносит его над головой и быстро опускает на обратную сторону моей ладони. Крик. Боль.

Вот так в один миг мое сердце, разрываемое на миллиард осколков болью и отчаянием от потери мамы, наполняется другой болью не менее мучительной, но более физической и реальной. Нож торчит из моей руки. Твою мать… Сенатор выдергивает орудие и бросает на стол. Руку, истекающую кровью, пытаюсь перевязать хоть как-то, салфеткой, что лежала возле окровавленного ножа, зажимаю один край в зубах и со стоном резко дергаю, завязывая узел. Такой боли я не испытывала никогда и наверное, только сейчас понимаю, какое чудовище взяло надо мной верх. Зажмуриваюсь так сильно, что от созерцания Сенатора меня спасают черные бабочки под веками и стук в дверь, тихий и еле слышный, но все мои чувства сейчас работают на таком пределе, ведь я словно раненый кролик в норе у голодного волка. Я должна быть сосредоточена, вероятно, у меня будет какая-то возможность отмщения, хотя теперь верится с трудом. Но я должна быть готова.

Сенатор даже глазом не повел на стук и продолжил свою тираду, переходя на другой край стола и присаживаясь, начал раскладывать еду на две тарелки и одну пододвинул мне. Оседаю на стул, и в моей голове никак не укладывается, что же он за человек? Я правда в недоумении.

Удар ножа снова вселил в меня страх перед Сенатором. Он болен, его действия невозможно предугадать. И это действительно жутко.

– Вот сейчас ты меня выслушаешь и не будешь перебивать. Договорились?

Мне остается только кивнуть и ощущать, как боль растекается по моей руке, словно ее окунули в огонь и держат там так долго, что плоть начинает слезать с костей. Сейчас угроза надо мной висит как никогда низко, мой страх перед Сенатором вырос до небывалых высот. Пытаюсь зажать рану другой рукой, но крови очень много, и она просачивается сквозь пальцы, марая белоснежное покрывало на столе.

– Во-первых, твоя мама жива, – спокойно сообщает Сенатор, тут же пережевывает что-то хрустящее, не отрывая взгляда от меня.

– Что? – недоверчиво спрашиваю я и тут же понимаю свой промах и быстро тараторю: – Простите меня, я молчу.

Он специально это говорит. Я не верю ему. Сенатор с удовлетворением смотрит на мою руку.

– Еще одно слово и я отрежу тебе палец, – говорит ублюдок таким будничным тоном, словно только что не вонзил в меня нож, в прямом смысле слова.

– Итак, твоя мама жива, но ты ее никогда больше не увидишь. Я отправил ее наружу, мои люди доставят ее в город под названием Черная Пантера, где постараются вылечить. Хотя сейчас я думаю, что надо было ее убрать и делу конец, но проявил благородство. Ты же в свою очередь будешь слушать меня и уважать. Если меня что-то будет не устраивать, то я передам весточку в госпиталь, и ее просто убьют. Хотя нет. Не просто, а с пытками. Ясно? – спрашивает Сенатор и ожидает ответа.

– Нет.

В голове сумбур, я вообще не понимаю, что он несет, похоже, у Сенатора поехала крыша. Или это моя помахала на прощание.

– Что тебе непонятно? – Сенатор устало вздыхает и поправляет свою проклятую ручку, что лежит у него в кармане рубашки.

– Ммм… Моя мама жива и находится на поверхности? Но как? Что за Черная Пантера? Почему они вам помогают. И откуда вы вообще знаете про этот город, ведь никто из предыдущих вылазок не вернулся.

Мне вообще кажется, что он только что все это придумал, чтобы удержать меня от необдуманных поступков. Чтобы я снова боялась ему перечить.

– Боже мой. – Сенатор театрально закатывает глаза. – Я и забываю иногда, что все это стадо ничего не знает. Как ты думаешь, по какому принципу собрали людей, которые живут здесь? Ведь люди, находящиеся в моем распоряжении, совершенно разные, они жили в разных краях страны и занимались совершенно обычными вещами, когда за ними приезжали машины, прилетали вертолеты и начали свозить их сюда? Как ты думаешь, почему именно раз в год и именно двадцать самых лучших из этого отребья идут наверх? Как думаешь, почему ни один не вернулся? Ответ очень прост – так надо. Большего я тебе не скажу, а если ты скажешь слово хоть кому-то, тебе не поверят, а сразу же после этого, я вырежу твой язык и, конечно же, твоя мама умрет. Все ясно?

– Да.

В голове проносится только одна мысль: «Мама жива, я не виновата в ее смерти», огромный камень с души просто рухнул в небытие и, не смотря на физическую боль, из глаза скатывается слеза счастья и умиротворения.