Маски лицедея (СИ) - Глебов Виктор - Страница 13

— Вот он, — сказала Марта, когда мы свернули направо и покатили вдоль трамвайных путей в сторону сверкающей в лучах клонящегося к горизонту солнца полусферы, словно вросшей в асфальт.

Её поверхность была составлена из слегка вогнутых ячеек, что делало здание музея похожим на гигантский мяч для гольфа, на который случайно наступили, вдавив наполовину в землю.

Так себе идея, да и внешний вид — тоже. Видал я здания и пооригинальней. Но для Камнегорска, наверное, это был небывалый модерн.

Припарковавшись, я в сопровождении двух Падших направился к входу в здание. Во внешней стене отсутствовала дверь. Вместо неё были устроены своеобразные ворота, напоминавшие небольшой тоннель квадратного сечения, покрытый изображениями произведений искусства — от глубокой древности до «наших» дней. Этакая ретроспектива эволюции.

Я её особо не разглядывал. Меня интересовали не картины и скульптуры, а то, зачем Мурина прислала приглашение. Вряд ли, чтобы задать ещё пару вопросов. Интервью и так получилось долгим. Похоже, девушка намеревалась выпустить настоящий эксклюзив. Правда, я ещё не получил от неё макет на проверку. Может, для этого она меня и пригласила на выставку? Нет, маловероятно.

Всё это роилось в моей голове, пока мы поднимались по широкой витой лестнице со стеклянными ступенями на второй этаж. По нему двинулись через анфиладу больших, хорошо освещённых залов, некоторые из которых были заполнены картинами, а другие — скульптурами. Часть последних порой напоминала притащенный с помойки хлам. Иногда просто поставленный на мраморный постамент, а иногда скрученный, свинченный или сваренный вместе и уже только потом гордо водружённый на подставку с указанием названия и имени творца.

Впрочем, некоторые экспонаты вызывали интерес. Например, здоровенный, непрерывно меняющийся благодаря встроенному механизму кубик Рубика с разноцветными черепами вместо квадратиков.

Или подвешенная к потолку здоровенная стеклянная ёмкость, заполненная водой и покрытая трещинами. Лицезреть сие произведение искусства полагалось, заняв место аккурат под ней. Его даже нарочно крестиком отметили.

Наконец, мы оказались в пятом зале, пожалуй, самом просторном из тех, которые пришлось преодолеть на пути к нему.

Центральное место здесь занимала модель Камнегорска, выполненная из кости, раскрашенной в стиле «гжель». Она медленно вращалась на подставке, демонстрируя разные стороны экспоната.

Я обошёл её и направился в дальний конец зала, где на диване сидела, положив ногу на ногу, Мурина. Откинувшись на мягкую спинку, она созерцала скульптуру, представляющую собой фигурки детей разного возраста, расположенных по росту и держащих в руках воздушные шарики. Каждый последующий шарик был больше предыдущего, вдобавок, сделаны они были из бетона, а держались в руках детей на ниточках из тонких металлических прутов.

— Добрый вечер, — сказал я, подойдя.

— Здравствуйте, Ваше Сиятельство, — отозвалась Мурина. — Как вам это нравится?

Я опустился на противоположную часть дивана.

— Интересно. Кажется, что воздушные шарики совсем не воздушные и вот-вот обрушатся на головы детей.

Мурина кивнула.

— Так и задумано автором. Взрослым кажется, что мысли у ребёнка лёгкие и не стоящие внимания, но на самом деле они могут представлять собой опасный груз. И чем больше возраст, тем он тяжелее.

— Полагаю, тут ещё и эволюция показана, — сказал я, подумав. — Метафорически, конечно.

— Вполне вероятно, — согласилась Мурина. — Считается, что, чем больше интерпретаций может породить произведение искусства, тем оно лучше.

— Справедливо. Вы меня пригласили обсудить скульптуру?

— Отнюдь. Прошу прощения, — женщина встала, поправила чёрное платье и повесила на плечо расшитую бисером сумочку. — Мне нужно ненадолго отлучиться. Пожалуйста, оставайтесь здесь, Ваше Сиятельство.

С этими словами она двинулась к выходу, цокая каблуками и покачивая обтянутыми искусственным шёлком бёдрами.

Так, похоже, сейчас состоится встреча, ради которой я приехал. Надеюсь, мне удастся познакомиться с истинным кукловодом красной агентуры, а не подставным лицом. Впрочем, это вряд ли. Юматов не станет так рисковать. Ему слишком важно заполучить маркиза Скуратова, национального героя, в свои ряды.

Не прошло и пяти минут, как в зале появился невысокий мужчина лет пятидесяти, одетый в твидовый пиджак, клетчатую рубашку и галстук-бабочку. Когда он подошёл, я увидел приколотый к нагрудному карману бейджик, утверждающий, что его обладатель — директор этого самого музея, Лыков Сергей Витальевич.

— Прошу прощения, Ваше Сиятельство, — проговорил он, поклонившись. — Мне сообщили, что вы почтили своим визитом наш музей, и я решил лично засвидетельствовать своё почтение.

— Благодарю, — ответил я, пытаясь понять, тот ли это, кто мне нужен, или директор просто подошёл обменяться любезностями с известным аристократом. — Я тут кое-кого жду.

— Наверное, ту очаровательную даму, которая несколько минут назад отсюда вышла? Боюсь, она почувствовала себя дурно и не вернётся. Я видел, как за ней приехало такси.

— Что ж, очень жаль. Мы обсуждали эту скульптуру.

— Весьма любопытный экспонат. Вы позволите присесть с вами ненадолго?

Я кивнул.

— Прошу.

— Спасибо, — Лыков опустился на место, которое прежде занимала Мурина. — Что вы увидели в этом? — спросил он, указав на детей с шариками.

Я вкратце пересказал наш с журналисткой разговор.

— Тонко подмечено, — улыбнулся директор музея, выслушав обе интерпретации. — Эффект достигается противопоставлениями «воздух — камень» и тем, что тяжёлые шары держатся на тоненьких ниточках. Есть ощущение тревожности во всём этом, не правда ли?

— Разумеется. Признаться, не думал, что современное искусство сможет меня заинтересовать. Но вот эта скульптура мне нравится. Сколько она стоит?

— Экспонаты музея не продаются, — вежливо улыбнулся Лыков. — Но я рад, что они вам нравятся. Вот вы сказали, что здесь представлена эволюция. С прогрессом накапливаются проблемы, как видно по шарикам. Но само по себе современное искусство является революцией. Тем, что случается, когда проблемы становятся настолько неразрешимы, что прогресс заходит в тупик, и приходится уничтожать старое, чтобы на его месте создать нечто новое. Как правило, это приводит к откату назад. Собственно, отсюда и образовано слово «революция» — ре-эволюция. Движение назад, процесс, обратный эволюции.

— Что хорошего в том, чтобы отбросить прогресс назад? — спросил я.

— Ну, когда он заходит в тупик, иного выбора просто нет. Конечно, в отличие от эволюции, которая осуществляется естественным путём, революция всегда связана с насилием. И это не может не огорчать. Впрочем, знаете, кто был первым революционером?

— Не имею представления, — отозвался я.

— Ветхозаветный бог из старой Библии.

— Вы имеете в виду Всемирный потоп?

Директор кивнул.

— Что это, как не перезапуск?

— Да, наверное, вы правы. Вот только революцией назвать это нельзя.

— Отчего же?

— Революция всегда осуществляется низами общества. А то, что спускается сверху, властью, называется реформами.

Лыков уставился на меня, словно обдумывая услышанное, а затем вдруг рассмеялся. Правда, очень тихо. Видимо, по привычке не нарушать торжественную атмосферу музея.

— Вы очень интересный собеседник, Ваше Сиятельство, — сказал он. — Могу я набраться наглости пригласить вас на ужин? Быть может, вам будет интересно обсудить инвестиции в искусство? Или меценатство?

— Вполне вероятно, — ответил я.

— Тогда прошу, — сказал Лыков, поднимаясь. — У меня здесь что-то вроде апартаментов. Иногда приходится задерживаться допоздна.

Я тоже встал.

— Если вас это не стеснит. Вы ведь не рассчитывали на компанию.

Мы обменялись лёгкими улыбками.

— Ничего, — сказал директор. — Мой повар выдержит этот вызов.

В одном из помещений, похожих на служебное, был накрыт небольшой столик. Похоже, специально для нашей встречи.