Барышня ищет разгадки (СИ) - Кальк Салма - Страница 86

23. Те, кто снаружи

Я не из тех, кто верит первому же слову, и если мне сказали — не найдут, то это же всего лишь слова, так? К тому же, я уже успела убедиться, что сибирские обыватели не так и много знают о магах и их возможностях. Даже в Москве знают мало, а здесь — и подавно. Поэтому… найдут, иначе просто быть не может, правда ведь?

— Не смейте сомневаться, Ариадна Яковлевна, нас непременно найдут. Я не знаю, что там у вас дома, но у меня жених, отец жениха, мой собственный отец и квартирные хозяйки. Если Надежда переполошится, то половину города на ноги поднимет.

— И как же они станут вас искать? Если Наташка-коровища схоронится у себя да ни слова о нас не скажет — никто и не догадается, — хлюпнула носом Вострова. — Наверное, нужно искать выход наружу, он должен быть.

— И долго ль его искать? У нас только с этой площадки три выхода, и за каждым проход куда-то, мы не знаем, куда именно, — пожала плечами я.

Я не люблю лабиринты, я никогда не играла в игры, где нужно было ходить по лабиринтам и искать сокровища, деньги, оружие и что там ещё бывает. Никакого удовольствия. Вроде бы, есть какие-то правила обхода лабиринтов, да? Ну так я их тоже не знаю, или не помню. И клубка ниток у меня с собой почему-то нет, кто б знал, что понадобятся.

— Я слышала, что выход должен быть в подземелье Входо-Иерусалимской церкви, — неуверенно сообщила Вострова.

— Не ближний свет, Ариадна Яковлевна, — покачала я головой. — И если мы уйдём отсюда, то искать нас придётся долго и трудно. А здесь прямой ход к людям, просто высоко.

Я, конечно, сильна и здорова, и подпрыгнуть могу. Но не на три метра, а здесь как-то так.

Нет, нужно оставаться тут. Меня отыщут, непременно отыщут, правда ведь? Там, снаружи, Иван Алексеевич, он забеспокоится, когда я не вернусь домой. Он в последние дни приходил на ужин к Лукерье, говорил — это потому, что там жизнь и люди. Тем более, что Алёшка тоже там крутился, пока Миша в отъезде. Мы собирались на Лукерьиной кухне и говорили о всяком и разном — с Иваном Алексеевичем, с хозяйками, с Алёшкой, с заглянувшим на огонёк Варфоломеем — он не бросил своей привычки заглядывать к нам и беседовать с Лукерьей. Та смотрела помягче, но — не слишком. А он как-то раз тихонько сказал — мол, капля камень точит. То есть — не теряет надежды, вот и хорошо.

Эти мысли как-то не позволяли мне отчаяться. Ариадна же Яковлевна рыдала, стонала, уходила в темноту какого-нибудь коридора, но вскоре возвращалась — потому что там темно, а у меня здесь какое-никакое освещение. И остатки стула. Я смеха ради попробовала собрать их обратно в стул, и у меня вышло, но только частично, и я ощутила себя такой уставшей, будто допросила четверых. Эх, мало у меня практики в бытовых магических воздействиях, нужно больше.

Потом я поддалась убеждению Ариадны и немного разведала три отходящих от площадки коридора — оставляя освещение на площадке и всё время прислушиваясь. Потому что если вдруг кто — нас должны увидеть и найти.

Почему я была так твёрдо уверена, что меня будут искать и найдут?

Не знаю, честно — не знаю. Дома сразу бы поняла, что всё, конец пришёл, или же нужно самой трепыхаться и искать выход. Может, и нашла бы, а может — и нет. Здесь же я верила в могущество тех, кто снаружи. И убеждала себя — ещё недостаточно времени прошло, ещё никто не понял, что я потерялась, ещё не сообразили, куда пойти и кого спросить.

— Да не найдёт нас никто, — Вострова, по обыкновению, ныла. — Кому мы нужны? Ваш Соколовский, сами сказали, в отъезде. Ваш отец вас не так долго знает, чтобы всё бросить и искать, да он не поймёт даже, что вы потерялись.

— Увидим, — бодро говорила я.

Но время шло, а нас никто не находил. Вообще, Оля, если ты забыла — Миша со своим отцом ой как далеко, а Иван Алексеевич не слишком хорошо ориентируется в здешних реалиях, он в Сибирске недавно. Болотникову доложат, наверное, но только завтра, да? Когда я не приду на службу? Или вечером? Хотелось бы, чтобы вечером.

Но какой-то частью сознания я понимала — вообще нет ничего особенного в том, что я не пришла домой ко времени, со мной случается. И в том, что я не пришла утром на службу — тоже случается, а предупредить сразу удавалось не всегда. Были дела служебные, дела магического управления, дела мои личные… так что могут и до завтра не хватиться.

Миша бы хватился, он и хватится — я же не свяжусь с ним вечером, у нас в обычае поговорить перед сном. Мы утром и распрощались-то — до вечера. А я не свяжусь, он забеспокоится… но он далеко.

Близко Иван Алексеевич. Догадается ли?

А потом откуда-то сверху к нам начал просачиваться дым. Такой, знаете, как от костра бывает. Он пах дровами — отличными сухими дровами. Это где-то рядом топят? Или… это пожар?

Дым шёл из коридора, одного из трёх имевшихся у нас. Где-то там, на поверхности, пожар? Или нас пытаются выкурить с этой площадки?

Ариадна снова принялась рыдать, что мы здесь умрём и нас никто никогда не найдёт, что нужно бежать и спасаться, и даже уже не очень-то важно, куда именно бежать и спасаться. А вдруг до выхода совсем недалеко?

Она убедила меня, точнее — мне самой очень хотелось убежать, да подальше. Взяла меня за руку и потащила в один из двух незадымлённых ходов, более сухой и чистый, чем оставшийся. Но увы, в конце концов он оказался перегорожен осыпью и деревянными балками.

Мы вернулись, на площадке было совершенно нечем дышать, и тут я вспомнила о защитном куполе. Нужно пробовать, да? Я не могу выбраться наружу, но я могу что-то сделать здесь?

Не на самой площадке, которая вся в дыму, но за ближайшим углом.

— Идите сюда, я попытаюсь защитить нас обеих.

— Это невозможно.

— Отчего же? Возможно. А потом нас найдут.

Нас найдут, нас найдут, нас найдут. Я повторяла эти слова про себя до тех пор, пока могла держать защитный барьер. А потом силы кончились.

Сознание уплывало. Разум подсказывал — не дышать этой дрянью, но — это оказалось сложно, невероятно сложно.

А потом я увидела перед собой знакомое лицо. И даже не удивилась.

— Папа, ты нас всё же нашёл, — сказала я.

И отключилась.

…Я очнулась в постели, в своей постели в доме Лукерьи. Тепло, светло, тихо.

Пошевелилась… и тут же мои пальцы, лежащие поверх одеяла, осторожно сжали.

— Лёля, наконец-то!

Открываю глаза — Миша. Чудесно.

— Ты… давно вернулся?

— Да как только Иван Алексеевич рассказал, что у вас тут творится, сразу же! Ещё вчера вечером. Правда, он сначала позвал, но мы с отцом беседовали с одним немного зарвавшимся местным большим человеком, не смогли отозваться. А связались уже, когда у вас тут всё благополучно разрешилось.

— Так, а когда я провалилась в подземелье?

— Да вчера и провалилась. Я когда узнал, хотел придушить эту паскудницу Наталью, но оказалось, уже нет нужды.

— Что с ней? — была жива и весьма бодра, насколько мне помнится.

— Так Иван Алексеевич, пока тебя искал, с ней душевно поговорил. Она теперь дара речи лишилась, только мычит, ни одного слова по-человечески ни сказать, ни написать не может. И Иван Павлович велел её старшему сыну забрать мать к себе и заботиться. А Болотников выслушал всех и сказал, что не видит в происшедшем с уважаемой Натальей Павловной никакого преступления. Пожар, расстройство — мало ли, что случиться могло. А всем прочим наука будет — нечего пакостить некромантам, — рассмеялся он. — Правда, мы все беспокоились, что ты никак не придёшь в себя, но теперь-то наконец всё хорошо!

Это точно, всё хорошо.

Наталью Родионову не жаль — сама виновата. И хорошо, что брат её оказался более разумным и не стал дальше заедаться с некромантами, а то кто его знает, во что бы вылилось.

— А… Ариадна Яковлевна? Жива? — спросила я.

Миша скривился.

— Жива, дыма только наглоталась. Но мы не поняли, как вы обе там оказались?