Тобой расцвеченная жизнь (СИ) - Бергер Евгения Александровна - Страница 42

Я молчу ровно минуту, не меньше. Обдумываю слова Каролины... В конце концов, она спрашивает:

— Ну, что скажешь? Могу я на тебя рассчитывать или как?

— Лучше бы «или как», — отзываюсь я, и Каролина применяет секретное оружие: умоляющий голосок, которому я никогда не могла сопротивляться:

— Ну, пожалуйста, Евушка, помоги своей неумехе-сестрице написать маленькое такое послание... Ты же знаешь, мне без тебя не справиться, особенно в первый раз. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста...

Каролина оглушительно взвизгивает, когда я-таки бурчу свое «ну хорошо, ты ведь все равно не отстанешь» и обещаю не только написать, но и снести написанное адресату. Этот пункт нашего договора напрягает меня больше всего, однако, я полагаю, забросить конверт в почтовый ящик Нортхоффов может оказаться не так страшно, как выводить на бумаге цветастые признания Каролины.

А ее так и распирает от обилия фраз... Мы подключаемся по Скайпу и начинаем составлять наше послание.

— Напиши, что я влюбилась в него с первого же мгновения, как увидела, — говорит Каролина, мечтательно закатывая глаза. — И что пахнет от него...

— … Мандаринами и морским бризом. Да-да, я помню, — вставляю с тяжелым вздохом. — Может, добавим что-то менее патетичное. Например, об ощущении покоя, испытываемого тобой в его присутствии. Ну или о жгучем желании снова посидеть с ним под одним одеялом и...

— Нет, — прерывает меня Каролина. — Это скучно. При чем здесь все эти странные ощущения: здесь дело в другом. — И велит: — Напиши про его байк. Скажи, что я в жизни не видела парня, так хорошо смотрящегося за рулем своего мотоцикла.

Я интересуюсь:

— Так ты в Килиана влюбилась или все-таки в его байк?

— Одно другому не мешает, — возражает сестра. — Парень на байке — это своего рода мифологическое существо...

— Кентавр? — подсказываю я.

— Ага, — улыбается Каролина, — байкотавр или что-то в этом роде. Ты главное пиши, не отвлекайся!

В том же духе мы трудился еще около часа, а после Каролина велит мне запечатать письмо в конверт и снести по адресу не позже завтрашнего дня. Смеется, называя меня своим маленьким Амуром, и в итоге отключается, оставляя меня наедине с ворохом моих же разросшихся до размеров маленького Евереста проблем.

На часах девять вечера, и я решаюсь спуститься на кухню и развлечь себя выпечкой сливового пирога: снесу его завтра вместе с письмом к Нортхоффам и поблагодарю тех за гостеприимство. Так, пожалуй, будет правильнее всего...

— А вот и ты, — говорит Патрик, заметив меня на пороге. — Чем была занята? Я слышал, беседовала с Каролиной.

— Так и есть, — обхожусь кратким ответом, и спрашиваю: — Рената ушла? Я думала, вы все еще не можете наговориться.

Патрик откладывает журнал и похлопывает по месту рядом с собой — я послушно присаживаюсь и ощущаю мужскую руку, скользнувшую мне на затылок. Это приятно... Очень приятно. Выдыхаю, не в силах совладать с реакцией на эту простую ласку.

— Сердишься на меня? — спрашивает Патрик, заглядывая прямо в глаза. — Считаешь, мне не стоило приглашать их в наш дом?

— Ты мог бы посоветоваться со мной.

— Знаю, прости. Просто все это случилось так неожиданно... Я несколько раз порывался признаться тебе на выходных, да не хотел портить твою встречу с родными. Ты была так счастлива... Я просто не смог.

— А после?

— А после боялся...

— Чего?

— Твоей реакции, должно быть. — И признается: — Я сам до конца не могу поверить... Весь мир как будто бы с ног на голову перевернулся. К тому же, как мне кажется, Лукасу я совсем не по нраву... А тут еще Рената больна.

И тогда я спрашиваю:

— Как долго они пробудут в Виндсбахе?

— Через месяц назначена операция.

— Значит месяц?

— Полагаю, что так. — Чувствую, как он притягивает меня к себе и нежно целует в губы. — Ну, ты чего, — спрашивает через мгновение, — неужели ревнуешь, глупышка? Ты же знаешь, я тебя люблю, только тебя и больше никого.

— Однако вино с Ренатой вы распивали на пару, — не могу сдержаться от шпильки, и Патрик улыбается:

— Так все дело в этом злополучном вине? Вот уж о чем тебе стоит волноваться меньше всего. — И объясняет: — Рената привезла с собой бутылочку, хотела отпраздновать нашу встречу... Я сказал ей, что ты не пьешь. Вот и все.

После пережитого прошлым вечером кошмара, когда я полагала Патрика влюбленным в другую женщину, его тихий голос и податливые губы кажутся мне всемеро слаще, чем обычно. Я позволяю ему убаюкать все свои страхи, развеять все печали, разгладить каждую морщинку, залегшую на лице за последнее время... и только несколько позже принимаюсь за выпечку.

А вечером следующего дня стучусь в двери Нортхоффов, едва ли дыша от неловкости и волнения. Я мечтаю, чтобы никого не оказалось на месте и в то же время боюсь, что мне придется проходить через это в очередной раз.

Замок щелкает — заспанный Килиан прорисовывается в темном проеме двери.

— Привет, — произносит он при виде меня. — Не ожидал тебя здесь увидеть.

— Твоя мама дома? — спрашиваю я. — Хотела отблагодарить ее за гостеприимство.

Он приглаживает вздыбленные волосы, и я невольно улыбаюсь, наблюдая за его тщетными попытками привести себя в надлежащий вид.

— Она, должно быть, в саду. Проходи, я ее сейчас позову!

Вхожу в дом, прикрываясь пирогом, словно щитом, — сама не пойму, от чего защищаюсь.

— Ева, — Кристина радостно улыбается, стягивая рабочие перчатки и заключая меня в объятия. — Рада тебя снова видеть. Проходи, милая! Не стесняйся.

— Я только на минутку, — спешу произнести, протягивая ей свое подаяние. — Сливовый пирог в знак моей признательности. Не буду отвлекать вас от работы!

Женщина ставит пирог на стол и велит сыну включить чайник.

— Ты нас вовсе не отвлекаешь, — уверяет она меня. — Ничего подобного, даже не думай. Килиан вон и вовсе заработался, бедняжка, — насмешничает она, заметив заспанный вид своего сына. — Видно, экзамены нынче во сне и сдают.

— Всего-то задремал на секундочку, — отнекивается тот. — В глазах уже от учебников рябит. Пожалейте человека!

Фрау Нортхофф поглаживает сына по вихрастой макушке.

— Бедненький ты наш, совсем измучился всезнаюшка.

Тот качает головой, мол, насмешничайте, насмешничайте, сколько вам влезет, а потом выходит из комнаты и возвращается уже гладко причесанным — почти идеальным. Таким он нравится мне даже чуточку меньше, чем прежде...

Кристина разливает чай и нарезает сливовый пирог, раскладывая каждому по огромному куску. Карина, появившаяся посреди чаепития, бросает на меня быстрый взгляд и плюхается на соседний стул...

— В честь чего посиделки? — спрашивает она, и я пугаюсь, что следует упомянуть позапрошлую ночь и все с нею связанное. К счастью, Килиан пожимает плечами и тянет сестру за темную прядь...

— Да просто так, ради удовольствия.

Она заговорщически улыбается, вроде как сигнализируя, что поняла тайную подоплеку того, о чем не стоит поминать вслух.

… Письмо Килиану я отдаю перед самым уходом, незаметно сунув конверт ему в ладонь.

— У тебя появился тайный поклонник? — подначивает меня Майя, в сотый раз выглядывая сквозь большое витринное окно нашего ателье.

И я знаю, почему она спрашивает: там, уткнувшись носом в какую-то книжицу, меня дожидается Килиан Нортхофф. Не знаю, откуда взялась эта уверенность, только я точно знаю, пришел он по мою душу.

Наверное, все дело в письме... На миг пугаюсь: я ведь подписала его? Подписала. Еще не хватало, чтобы он посчитал автором данного послания меня! Хотя я и есть автор, а вернее, редактор. Вынужденный... Впрочем, ему знать об этом не обязательно. И тут же ударяю себя по лбу... мысленно: и так ведь ясно, что я приложила к этому руку — послание-то написано моим почерком.