Подарок на совершеннолетие (СИ) - Бергер Евгения Александровна - Страница 28
- Предыдущая
- 28/42
- Следующая
И я отвечаю:
— Думаю, я смогу с этим справиться, не твоя забота.
— Смотри, не кусай потом локти, я тебя предупредил.
Бросаю недовольный взгляд: не о Бастиане тебе стоит беспокоиться, а обо мне… Стискиваю мокрое полотенце, чтобы справиться с диким порывом поддаться слабости и… поцеловать его наконец. Пусть знает, кто на самом деле мне нужен! Только сейчас не время, я знаю… отхожу к Хайди Риттерсбах, встречающей меня кроткой улыбкой.
— Значит, длинноногая девочка из клуба обидела нашего милого мальчика? — спрашивает в лоб. — Похоже, она искренне раскаивается… такая трагедия.
И меня неожиданно злит ее способность сопереживать Эстер, той самой продажной Эстер, что лишила Алекса его крыльев…
— Ненавижу ее, — шепчу сквозь стиснутые зубы, смаргивая подступающие слезы. И сердобольная старушка протягивает мне носовой платок:
— Такая трагедия, — повторяет она снова, — любить без взаимности. Нет ничего печальнее этого… — Потом похлопывает меня по плечу и тяжело вздыхает.
И тогда я зычно высмаркиваюсь в платок.
Так плохо мне редко когда бывало…
17 глава
17 глава.
Наверное, именно в такие моменты люди и говорят «мне нужно закурить», успокоить нервы, достичь вселенского равновесия и т. д. и т. п., и так как мы с Басом не курим, то покупаем в автомате один «сникерс» на двоих и медленно поедаем его на лавочке за отелем. Тут темно и тихо.
— Как считаешь, мы с тобой полные идиоты? — любопытствую я, откусывая от своей половины шоколадного батончика.
Тот мерно пережевывает откусанный кусок, а потом отвечает:
— Если и не полные, то очень близко к тому…
Я вздыхаю.
— Неприятно осознавать.
— А мне-то как неприятно.
Снова молчим — мне этой ночью не уснуть, голова так и пухнет от обилия мыслей. Вот бы взять и отключить их на время… Однако, это невозможно.
— А эта Эрика… — снова начинаю я.
И тот вскидывается:
— А что с ней? Носится со своим найденышем, как с писаной торбой. Просила искупать его в моей ванне, представляешь?
Невольно улыбаюсь.
— Она, как мне показалось, не только с котенком носилась… — И Бастиан впервые глядит на меня, даже жевать перестает.
— Глупости не говори, — одергивает строгим голосом, а потом другим тоном: — Ты видела ее глазищи? Два черных омута: затащит — не выплывешь.
Теперь я улыбаюсь по-настоящему и тычу парня локтем в безразмерный бок:
— Но она тебя зацепила, согласись?
— Вот еще, я и знаю-то ее не больше пары часов.
— А больше и не требуется: оно либо есть, либо его нет.
— О чем ты?
— О притяжении, братец. Ее явно к тебе так и магнитит…
— Я ТВОЙ парень, не забыла?
— Как уж тут забудешь, — и снова откусываю от шоколадки.
После очередного минутного молчания Бастиан произносит:
— Предлагаю убраться из этого города как можно раньше и как можно дальше. Согласна?
— Ты прямо мои мысли озвучил. Во сколько выезжаем?
— В шесть утра.
— Договорились. — Кидаю обертку в урну и поднимаюсь.
— Поспи хоть чуть-чуть, завтра нам предстоит долгий путь.
— Посплю, — отзывается Бастиан, — вот только посижу еще немного.
— Спокойной ночи, — вздыхаю в ответ, покидая уютное уединение нашего тайного убежища.
В моей комнате спит Эрика: она уснула, едва коснувшись головой подушки. Ее пушистый питомец пристроился в ногах! А вот я так и не смогла сомкнуть глаз: промаялась с три четверти часа, а потом выбралась из комнаты, где и столкнулась с Бастианом — с тех пор мы и сидели на этой лавке, деля одну шоколадку на двоих. Своеобразная традиция…
А началось все восемь лет назад, когда моя мама вернулась из отпуска во Франции со своим новым кавалером. Неожиданность, от которой у меня поначалу просто крышу снесло!
— Ты уже забыла папу? — пеняла я ей обиженным голосом. — Решила променять его на другого мужчину. Как ты можешь?! Это самое настоящее предательство.
Мама была терпелива, как никогда… Выслушивала меня с ангельской улыбкой на губах, а потом все равно готовилась к намеченной свадьбе.
Я и опомниться не успела, а меня уже знакомили с новоявленным братом: огромным детиной с копной белокурых волос, который ужаснул меня одним своим видом; я так и сказала маме «однажды ночью он прирежет нас в собственных постелях, сама будешь виновата». Она абсолютно по-детски фыркнула, а потом рассмеялась…
В тот момент я ненавидела ее всеми фибрами души. По крайней мере, так мне казалось…
Мой новый папА — именно папА и никак иначе! — оказался таким же страстным поклонником Франции, как и моя мать (думаю, именно это их и сроднило первоначально): она всю жизнь преподавала французский, он — готовил французские блюда.
Вот только в нас с Бастианом французского было ровно на грош с четвертью и сродниться на фоне всего французского у нас, само собой, не получилось… Приходилось искать новые области соприкосновения, и сдружил нас в итоге… шоколад.
И это при том, что я в принципе не люблю сладкое…
Вот как это случилось: меня наказали… несправедливо, как мне казалось. Разбила нос однокласснице, насмешливо отозвавшейся о девочке-инвалидке, встреченной нами по дороге из школы. Ну да, у меня был пунктик… из-за отца, и я не сдержалась, а мама разъярилась как никогда. Думаю, ей было стыдно перед новым мужем… Она заперла меня в комнате, велела сидеть в ней до вечера, отобрала телефон и компьютер, а также лишила карманных денег на месяц. Это был сущий апокалипсис! Я сидела донельзя обиженная на весь мир, и тут что-то стукнуло в створку моего окна — Бастиан. Стоял на лужайке под моим окном с маленьким камушком в руке…Пришел поиздеваться, решила я, показав ему средний палец… Парень покраснел. Видела это даже издалека… Вот ведь урод! Он изобразил непонятные мне знаки руками и исчез… Должно быть, послал куда подальше на языке глухонемых, продолжала злобиться я, а потом увидела опускающийся на веревке шоколадный батончик: Бастиан поднялся на чердак и, высчитав местонахождение моего окна, преподнес небольшой сладкий подарок. Чтобы подсластить мое вынужденное заключение…
Шоколадку я съела и даже что-то почувствовала к своему новому братцу… благодарность, что ли, не знаю.
С тех пор так у нас и повелось: во всех сложных ситуациях мы едим шоколад… и проблема вроде как перестает казаться такой уж непереносимой. Как и разделенный на пополам шоколадный батончик, ополовиненная проблема становятся на порядок легче… Испытано не однократно.
Вот и теперь меня как будто бы отпускает… самую малость, ровно настолько, чтобы почувствовать необходимость попросить у Алекса прощение. Все-таки мы ужасно с ним поступили… Что там говорят о благих намерениях, коими выстлана дорога в ад?
Вот уж точно подмечено, ни отнять, ни прибавить.
Замираю у Алексовых дверей, а потом стучу… три раза… и один. Наш с Басом условный сигнал: «прости меня» называется, жаль Алекс не знает об этом.
И не отзывается, но я все равно толкаю дверь от себя — знаю, что тот не спит. Уснуть после такого физически невозможно…
— Алекс? — Коляска парня стоит у стены, и он глядит в расцвеченную уличными фонарями ночь за окном.
— Не спишь? — отзывается он странным голосом, интонацию которого я не совсем понимаю. Однако мне становится стыдно, значит, возможно, эта интонация — осуждение…
Присаживаюсь на кушетку и опускаю голову.
— Не спится.
— Совесть замучила?
— Алекс…
— Замучила, признайся, — говорит он. И добавляет: — Я доверял вам обеим, Стефани, а вы… Боже, зачем вы все это устроили?! На что рассчитывали?
— Мы думали, что если ты… увидишь ее такой, — слова вязнут на одеревеневшем языке, так что мне с трудом удается исторгать их из себя, — если поймешь, какая она…
— Думаешь, я не понял этого после… — и запинается, хотел, должно быть, упоминать Юлианово видео, однако вовремя сдерживается, — раньше? Думаешь, так поступают настоящие друзья? Тычут друг друга лицом в грязь? Заставляют страдать? Обманывают?
- Предыдущая
- 28/42
- Следующая