Подарок на совершеннолетие (СИ) - Бергер Евгения Александровна - Страница 27

— Я сказал, — послушно произносит тот, — что только полные уроды поднимают руку на женщину. — И пристально смотрит в глаза противника.

Еще один не предвещающий ничего хорошего рык исторгается из грудной клетки большого парня, а потом — я даже не успеваю опомниться! — он рывком выдергивает Алекса из коляски и бьет кулаком в челюсть. Алекс вскидывается и падает на пол…

Я кричу, Эстер тоже кричит, старые леди панически квохчут и размахивают руками, а Бастиан подлетает и отлично рассчитанным джебом бьет Петера прямо в лицо.

Завязывается массовая потасовка, состоящая из криков, грохота опрокинутых стульев-столиков, битого стекла и всеобщей паники.

Подбегаю к Алексу и осторожно касаюсь его лица.

— Как ты? Давай помогу.

Только тот отталкивает мою ладонь и хватается за подлокотник коляски.

— Я сам, — потом подтягивается на руках, приподнимая свое тело.

Не могу поверить, что он делает это — порываюсь было помочь ему, только Алекс ожигает меня предостерегающим взглядом: не подходи. И я отступаю…

Что-то брызжет мне на щеку, утираю ее рукой и вижу красные разводы… Кровь? Вскидываю глаза и замечаю Бастиана, который продолжает лупить большого парня — лицо последнего разбито в кровь. Боже правый!

— Бастиан!!! — ору, перекрикивая общий гвалт, и тот пропускает удар слева. Голова его дергается, глаза полузакатываются, и я ору еще оглушительнее… А подоспевшая фрау Риттерсбах подбегает и лупит широкоплечего урода дамским ридикюлем по спине — его острые края с железными набойками вонзаются в тело, словно мини-кастеты. И Петер Неизвестный ярится сильнее: разворачивается, обалдевает при виде пухлой старушонки с дамской сумкой в руках и… Бастиан отправляет его в нокаут прямым апперкотом.

— Уходим! — командует Кристина Хаубнер, подобно полководцу, уводящему армию с поля битвы, и тогда-то я и замечаю Алекса, полустоящего-полулежащего у своей инвалидной коляски. У меня екает сердце…

— Алекс…

А он просто глядит на меня, и в глазах такая бездна странных эмоций, что я просто вскидываю ладони и прикрываю ими свой округлившийся от удивления-радости-счастья-недоверия рот.

— Уходим! — повторяет надо мной Бастиан, подхватывая Алекса и помогая ему усесться в коляску. Потом хватается за ее ручки, и мы бежим к выходу, едва ли различая дорогу перед собой.

На улице стемнело, и мы пересекаем освещенную фонарями дорогу, устремляясь в благодатную темноту едва заметного переулка. Там припадаем спинами к холодной стене каменного строения и дышим, дышим, дышим… С удивлением замечаю трио старушек, которые в продолжении этого продолжительного забега не отстали от нас ни на метр: все три обмахиваются бумажными салфетками, тихо о чем-то переговариваясь.

Гляжу на Бастиана: его лицо, похожее на жуткую маску, отчего-то мне улыбается…

Лица Алекса я не вижу. И тут:

— Да вам только в спринтерских забегах и участвовать, ребята! — из темноты появляется заретушеванная отсветами уличных фонарей фигурка Эрики с котенком на руках. — Мы со Спичкой едва поспели за вами. — Она улыбается, окидывая каждого из нас заинтересованным взглядом, и наконец останавливает его на трех пожилых леди: — Ну вы, бабули, даете, удивили, не то слово… Ловите респект! — и делает вид, словно бросает им невидимый мячик.

Те стоят плечом к плечу — ни дать ни взять три мушкетера в юбках! — а фрау Риттерсбах отзывается обиженным:

— Мы не бабули, милочка, в душе нам все еще восемнадцать!

— Да и на здоровью, смотрю, вы не особо жалуетесь.

В этот момент, отдышавшись настолько, чтобы начать говорить, интересуюсь:

— Что ты здесь делаешь, Эрика?

И та пожимает плечами.

— За вами слежу…Я как бы впервые в Инсбруке и никого здесь не знаю. Пойти мне некуда. Сама я из Зальцбурга, — добавляет, уткнувшись носом в шерсть своего маленького питомца.

Округляю глаза:

— Почему сразу не сказала?

— А вы не спрашивали.

Пытаюсь поймать взгляд Бастиана, но из-за темноты сделать это не удается, и тогда я задаю новый вопрос:

— За нами кто-нибудь гнался?

— Никто, — отвечает Эрика. — Разве что выскочила девица в «мини-бикини», да ее огромный детина заворотил назад… Вот, пожалуй, и все.

Бросаю взгляд в сторону Алекса: речь, конечно, о Эстер. Больше не о ком… Задумываюсь было о произошедшем, но голос фрау Хаубнер возвращает меня к реальности:

— Думаю, мы можем вернуться в отель. На улице становится довольно-таки свежо…

И тогда мы молча направляемся в сторону отеля, даже Эрика, должно быть, прочувствовав общее настроение, делается тихой и задумчивой, а потом, не сговариваясь, мы забиваемся в комнату Алекса, и в руках Марии Ваккерт материализуется переносная аптечка.

— Здоровяк, — ахает удивленная Эрика, — что случилось с твоим лицом?

— Вообще-то меня Бастианом зовут, — недовольно ворчит тот, отворачивая лицо, и рука девушки, готовая было коснуться его щеки, падает вдоль хрупкого тела. Она пожимает плечами, мол, не очень-то и хотелось…

— Бастиан, так Бастиан, — отзывается только. — Хотя «здоровяк», согласись, звучит на порядок круче! — потом берет протянутое Марией мокрое полотенце и собирается протереть его окровавленное лицо, Бас пару секунд сопротивляется, а потом все же позволяет ей позаботиться о себе. При этом у него такое лицо, что мне даже хочется прыснуть со смеху… Наверное, нервное. Или еще какое, не знаю. Наконец меня тоже вооружают мокрым полотенцем и подталкивают в сторону Алекса…

Я боюсь смотреть на него.

Я хотела бы смотреть на него вечно…

У него разбита нижняя губа и по левой скуле расползается огромное багрово-сиреневое пятно. У меня даже дыхание сбивается…

Тот ловит мой взгляд и воинственно задирает подбородок.

— Можно? — спрашиваю, указывая на полотенце в своей руке. Алекс хочет перехватить его, только я не позволяю: — Я сама. Очень осторожно, обещаю.

Он хмыкает, мол, делай, что хочешь, и я склоняюсь к его лицу. Близко-близко… на расстояние пяти сантиметров, заглядываю в голубые галактики глаз, замираю… облизываю враз пересохшие губы, а сама думаю: «Он делал ЭТО с Эстер… он позволил ей быть своей первой. Забывается ли такое когда-нибудь?» Надавливаю на рану сильнее, и Алекс невольно дергается.

— Прости.

На самом деле это ему следует просить у меня прощение… или не следует… Просто я так… разочарована, так сбита с толку, что и сама толком не знаю, что правильно, а что нет. Я просто хочу забыть жуткую сцену в стрип-клубе, выкинуть кающуюся Эстер из головы, перечеркнуть последние часы, как ничего не значащие… Только их не перечеркнуть, вижу это в каждом Алексовом жесте и взгляде: мыслями он все еще там, в полутемном помещении клуба с плачущей Эстер у своих ног. И что прикажете делать мне? Утирать метафорическую кровь его разбитого сердца? Еще раз ненароком давлю на рассеченную в кровь губу Алекса, и тот шипит:

— Думаю, достаточно, — наши взгляды скрещиваются. Боже, как хочется поцелуем снять каплю выступившей крови на его губе! Запустить пальцы в волосы и жестко так потребовать: «Забудь ее, слышишь! Забудь и никогда не вспоминай!», а потом снова целовать, целовать, целовать… У меня учащается дыхание, и Алекс, окидывая меня странным взглядом, произносит:

— Займись-ка лучше своим парнем, пока новая знакомая не проглотила его целиком.

Отступаю в сторону и смотрю в сторону Баса, физиономия которого, расписанная в самых экстравагантных тонах, покоится в руках все еще смывающей с него кровь Эрики… Ее пальцы, как я догадываюсь с интуитивной догадливостью, слишком неторопливы в своем примитивном скольжении вдоль его скул… Мой брат двумя руками вцепился в подлокотники кресла. Аж костяшки побелели…

— Нельзя в таком виде выходить на связь с твоим отцом, — произношу без всякого перехода. — По крайней мере не включай видеозвонок, договорились?

— Думаю, я и сам мог бы догадаться об этом, — язвит Алекс с особой желчностью и добавляет: — А за парнем своим все же присмотри: кто-то явно положил на него глаз…