Я сплю среди бабочек (СИ) - Бергер Евгения Александровна - Страница 29
- Предыдущая
- 29/54
- Следующая
Да, прошу любить и жаловать, — он посылает итальянке зловеще-предостерегающий взгляд, за который я ему невольно благодарна. Без его защиты мне в этом доме лучше не появляться, это точно.
Адриан, — Франческа поворачивается к своему возлюбленному, полная праведного негодования, которое старательно пытается скрыть, — не пройдешь со мной в библиотеку… Хочу обсудить с тобой одно дело…. наедине.
И прежде, чем тот успевает ответить, Юлиан хватает меня за руку и тащит прочь из комнаты.
Нам тоже есть что обсудить… наедине, — кидает он на ходу, ни к кому конкретно не обращаясь.
Я слышала, что в прежние времена провинившегося солдата проводили сквозь строй, в котором каждый должен был сечь его плетью и все равно, как тот перенесет подобное наказание — выходя в этот момент из кухни вслед за Юлианом, я ощущала себя тем же самым проштрафившимся солдатом, только секли меня не плетьми, а холодными, недоуменными взглядами. И, поверьте, они ранили ничуть не меньше настоящих плетей!
Так и остались мы с тобой без попкорна, — сетует Юлиан, усаживая меня прямо на свою кровать. В любой другой раз подобная вольность заставила бы меня мучительно покраснеть и начать заикаться, словно при встрече со страшным серым волком, но в моем нынешнем душевном состоянии кровать Юлина — это меньшая из всех возможных моих проблем. Они ведь не думают, что я дружили с Алексом только ради самой этой перспективы сидеть на Юлиановой кровати? А ведь Адриан напрямую спрашивал меня об этом — и вот…
Мне надо поговорить с Алексом! — выдыхаю я стремительно, вскакивая с кровати. — Пожалуйста…
Но Юлиан ловит меня за руку и притягивает в свои объятия.
Неужели ты станешь тратить время на моего братца, когда прямо здесь в этой комнате рядом с тобой есть я? — вопрошает он призывным, соблазнительным голосом. Я не успеваю опомниться, а его руки уже пробираются под мой свитер и начинают поглаживать обнаженный живот.
Что ты делаешь? — тоже любопытствую я, начиная нервно похихикивать.
А что я делаю? — самым невинным голосом откликается Юлиан. — По-моему, то самое, о чем мечтат каждая девчонка, находящаяся рядом со мной… Разве нет?
Приступ хихиканья грозит перерасти в настоящий хихикающий припадок, когда дверь комнаты неожиданно распахивается и делает это так стремительно, что буквально припечатывается в несчастную стену за ней — с потолка вот-вот может посыпаться штукатурка.
Ах ты мерзкая, маленькая дрянь! — истерически орет на меня Франческа, швыряя в лицо смятый кусок зеленого шелка, в котором я безошибочно узнаю заимствованное у нее зеленое, вечернее платье. — Думала, сможешь скрыть это от меня? Думала, я не узнаю, как ты тайком пробралась в мою гардеробную и украла одно из моих любимейших платьем? То самое, про которое еще моя мама сказала, что никогда не видела ничего красивее… Так бы и расцарапала твои бесстыжие глаза, мерзкая воровка! — шипит она, вскидывая обе руки и сжимая пальцы на них с таким яростным видом, словно в каждой из них лежит мое трепещущее сердце. — Ты хоть знаешь, во сколько оно мне обошлось? — И тут же отвечает: — В три тысячи евро. А ты превратила его в жалкий клочок туалетной бумаги… — От злости у нее так перекашивает лицо, что я с трудом узнаю в ней прежнюю Франческу Барбиери, которой всегда невольно восхищалась; стискиваю пальцами злополучное платье и только тут замечаю, что рука Юлиана все еще находится под моим свитером, чем он беззастенчиво пользуется, продолжая водить пальцем по моей покрывшейся «мурашками» коже. Я даже не уверена, вызывают ли эти «мурашки» сами его прикосновения или причиной тому то сытое самодовольство, с которым он смотрит сейчас на разъяренную женщину на пороге своей комнаты.
Я уже почти готова начать лепетать извинения, когда Юлиан вдруг подается еще ближе ко мне, утыкаясь носом в мою раскрасневшуюся от стыда щеку, потом втягивает носом воздух, словно кот, учуявший дивный сметанный запах, и произносит:
Франческа, тебя разве мама не учила, что врываться в чужую комнату без стука невежливо… и даже опасно — можно увидеть нечто, не предназначенное для чужих глаз. Не могла бы ты выйти и закрыть за собой дверь… пожалуйста.
В тот момент, признаюсь честно, мне становится жалко ее: ярость уходит с ее лица, неожиданно уступив место растерянной потерянности, словно Франческа не совсем осознавала, где сейчас находится. Она неотрывно смотрит Юлиану в лицо бесконечную, растянувшуюся на вечность минуту, а потом разворачивается и молча выходит из комнаты. Дверь она не закрывает…
Вот ведь вздорная баба, — усмехается мой парень, спуская ноги с кровати и прикрывая распахнутую дверь. — Таким, как она, жизни нет без хорошего скандала. Не бери в голову!
Но она права, — шепчу я, все еще слишком ошеломленная этим неожиданным вторжением, — я испортила ее платье. Мне не следовало слушаться Алекса и надевать его… Три тысячи евро! — стону я с ужасом. — Где мне взять такие деньги, чтобы с ней расплатиться?!
Да брось ты, — Юлиан садится рядом и мягко толкает меня на спину, нависая сверху с самой обольстительной полуулыбкой, — у нее этих платье пруд пруди, одним меньше одним больше, не беда. Она это переживет.
И все же… — От близости его искушающих губ у меня враз ускоряется сердцебиение да и посторонние мысли как-то сами собой вылетают из моей головы.
Перестань думать о платьях, вздорных итальянках и других малоприятных вещах, лежа на моей кровати и благоухая июньской клубникой, — говорит он, прикусывая мою нижнюю губу. — Рядом со мной ты должна думать только обо мне, еще раз обо мне и… снова в сотый раз обо мне… и моих губах на своем теле сообветственно.
Я снова начинаю хихикать — что ж за напасть-то такая! — и делаю это все время, пока губы и руки Юлиана сладко ласкают меня, вызывая тугие спазмы в моем животе.
А кино? — шепчу я полузадушенно, ощущая его руку, подбирающуюся к чашечке моего бюстгальтера.
Кино подождет, — отвечает тот с придыханием. — Разве то, что мы делаем не интереснее всякого фильма?
Возможно, и так, но я пока не готова позволять ему большего, даже если вскипающая кровь ухает прямо в ушах, словно тревожный набат. Вот именно: тревожный набат! Я подбираю ноги и отстраняюсь от вездесущих Юлиановых рук.
Что, тебе не понравилось?
Понравилось. Но это слишком быстро, Юлиан… Я не готова.
Я замечаю мгновенную вспышку недовольства на его лице, которую он умело маскирует озорной улыбкой.
Хорошо, Шарлотта, так тому и быть. Нам некуда спешить… — Он отворачивается и берет пульт от большого телевизора на стене. — Что будем смотреть? Выбирай.
Его поведение заставляет меня почувствовать себя неуютно и я больше не чувствую себя способной на развлекательное времяпрепровождение. Я хочу уйти домой… Хочу остаться одна.
Я не знаю — выбери сам. — И он выбирает. Я не особо вникаю в сюжет, мне даже все равно, что герой постоянно размахивает пушкой, обещая пристрелить каждого, кто к нему подойдет… В моем сознании прокручивается свое собственное кино, состоящее из событий этого странного дня, который в моей отяжелевшей от усталости голове представляется почти что бредовой фантасмагорией — может быть, утром все это окажется всего лишь страшным и одновременно прекрасным сном.
Мне пора, — говорю я, превозмогая зевоту, когда фильм наконец заканчивается. — Отвезешь меня домой?
Юлиан смотрит на меня недовольным взглядом, словно я нашкодившее дитя, нуждающееся в порке.
Тебе ведь этот фильм совсем не понравился, правда? — спрашивает он меня, хотя прекрасно знает ответ. Но я все же кивком головы подтверждаю его догадку. — В таком случае мы должны посмотреть что-нибудь, отвечающее твоим утонченным вкусам, согласна?
Я начинаю возражать, так как устала и хочу спать, но Юлиан все же настаивает на своем, и вот мы уже смотрим что-то веселое, любовно-ванильное и слегка пошловатое, что тоже не является по сути моим выбором, но я молчу и устало улыбаюсь… Примерно на пятнадцатой минуте фильма я проваливаюсь в сон.
- Предыдущая
- 29/54
- Следующая