Мартышка для чемпиона (СИ) - Алекс Коваль - Страница 45

— А я… м-м…

Замираю. Момент истины?

Но ответом мне служит только многозначительное:

— М-м-м… я спать хочу…

Ясно все с тобой. И тут обломала. Козень!

Расстегиваю молнию. Хватаю штаны за петли.

Она снова лезет туда своими тонкими пальчиками, побубнивая:

— Да не надо же…

— Надо же! — рычу я.

— Он тебя побьет.

— Обязательно.

— Он большой и сильный хоккеист!

Ох, как гордо прозвучало-то! Если бы не знал, что я в ее окружении единственный хоккеист, то точно решил бы, что не про меня речь идет. Что другого себе «большого и сильного» влюбленного осла нашла.

— И клюшкой, наверное, классно владеет, да?

— Лучше всех!

— М, и кубики у него на прессе, наверное, есть?

— Мхм…

— А на лицо как? Красивый?

— Самый!

— Значит все-таки нравится тебе?

— Очень!

— А какого хера ты тогда ему мозг ебешь, женщина?!

Ох, дерьмо! Не сдержался. Даже завис, сидя на коленях у ног Обезьянки, ожидая, что вот сейчас она точно проснется окончательно и эта бомба замедленного действия подорвет тут все к хуям. Но…

— Потому что он говнюк, — сопит обиженно.

Я посмеиваюсь. Да, это, конечно, аргумент железобетонный.

— А еще он — боженька женских оргазмов, — пьяненько хихикает моя прелесть.

— Чего? — офигев, переспрашиваю, уже с боем приспустив джинсы этой козы до середины бедер.

— И член у него классный… больше среднего… я гуглила…

Блять!

Все, меня накрывает дикий ржач.

Гуглила она…

Хотел бы я посмотреть на эти запросы в поисковой строке.

Господи, дай мне сил и мудрости все сказанное этой женщиной ночью не использовать утром против нее же самой. Тут столько поводов ее постебать, что до самой старости хватит.

Отсмеявшись, командую:

— Так, все, Царица! Давай уже снимем эти тесные джинсы, и будешь спать. Очередных откровений мое ранимое сердце не выдержит. Ноги разогни…

— Да не надо же…

— Надо я сказал!

— Да больно же…

— Чего тебе больно?

Ответом мне служит жалобный «хлюп» носом.

Я стягиваю одну штанину и дергаю вторую.

Слышу вой:

— Ау-у-у…

Опускаю взгляд.

Твою, Марта, мать!

Только сейчас замечаю, что джинсы на одной ноге разодраны, а под ними в кровь разбитое колено с запекшейся на ране кровью.

— Ты до квартиры на четвереньках, что ли, ползла все семнадцать этажей? — выругиваюсь.

Отвечает мне новый жалобный «шмыг» носом.

— Ладно, не реви…

— Боли-и-ит…

— Щас разберемся.

Блин.

Делать нечего, снимать-то как-то надо. Не оставлю же я ее в одной штанине!

Решаю, что лучше сделать это резко.

Дергаю за ткань, оголяя вторую стройную ногу. Марта шипит и ругается, пинаясь. Я ловлю ее подбитую конечность, хватая ладонью под коленкой, фиксируя. Дую на рану, успокаивающе поглаживая. Царица хнычет, но брыкаться перестает. А уже через пару минут благополучно подгребает под себя обе подушки и отрубается в позе очаровательно пьяненькой звезды.

Я выжидаю пару секунд.

Все?

Надеюсь, до утра.

Отпускаю стройную ножку. Завидую. А мне такое счастье — уснуть — пока не светит. Рану этой бедовой надо обработать, чтобы не загноилась.

Трындец, какой длинный день!

Сгребаю вещи Обезьянки и сползаю с кровати. Уношу шмотки в ванну, зашвыривая в бельевую корзину. Завтра с этим разберемся.

Лезу в ящик под раковиной. Благо, в силу профессии, дома всегда есть хлоргексидин и различные виды повязок: от кинезиотейпов до пластырей. Даже пару обезболов сильных затесались. Но это, думаю, не пригодится. В Царице сейчас литры шампанского, как обезбол.

Вытаскиваю прозрачную коробку со всем необходимым, как краем глаза улавливаю мельтешение по правую руку.

Буквально за секунду успев сориентироваться, захлопываю ящик. Как раз в тот момент, когда что-то черное и пушистое запрыгивает на тумбу с раковиной.

— Едрит твою налево! Это что еще за на хер? — поднимаю за шкирку черный грязный комок шерсти в колтунах, смутно напоминающий котенка.

Да ну нет…

Серьезно?!

— Ты как тут оказался, малой?

Животное выдает протяжное «мяу».

— Да, согласен, глупый вопрос.

— Мр-р-р… — беспомощно бьет лапами по воздуху живность, выпустив свои крохотные коготки.

Нет, это не женщина, это — беда! Будто мне ее одной — проблемной «твари» — в жизни было мало, она притащила вторую! Четырехлапую, волосатую и блохастую!

Потираю переносицу, усаживая мелочь в раковину. Лапы пушистого скользят по влажному кафелю. Мелкий плавно стекает по стенке, хвостатой жопой усаживаясь на слив. Выдает примирительное «мявк» и таращит на меня свои желтые глазищи навылупку.

Ну, и чего ты смотришь?

Вот и какого хера прикажешь мне с тобой делать?

Всю ночь мне снятся странные сны. Нелогичные и непонятные обрывки без начала и конца, в которых меня то закидывает в отпуск в жаркую Грецию, то в зубодробительный холод ледового дворца на хоккейный матч.

То, в моменте, я ловлю сквозь сон ощущение чьих-то рук и щекочущее дыхание на шее. То с трудом удерживаюсь от того, чтобы заткнуть ладонями уши и не слышать непонятно откуда взявшегося требовательного писка.

Но, несмотря на все это, сплю, как убитая. И даже когда яркий солнечный свет начинает бить по глазам, пробираясь сквозь закрытые веки, я до последнего, всеми силами, цепляюсь за сладкую дремоту. Не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой, успокаиваю себя, что вот «еще минуточку» и точно встану!

Еще одну ма-а-аленькую минуточку…

По итогу, и представить страшно, какой идет час дня, когда на мою похмельную голову резко обрушиваются «воспоминания» вчерашнего вечера. Словно ледяным полотенцем заряжают по лбу — так же неожиданно в голове всплывают «маяк» у подъезда… треклятая урна… больная коленка… незнакомый лифт… чужой брелок… и… о-о-о…

— Котенок! — вскрикиваю, подскакивая, как выстрелившая пружина. — Где котенок?! — слетаю с постели, запутавшись ногой в покрывале, едва не устраиваю своему носу пламенную встречу с полом. В последний момент выруливаю, удержавшись на ногах.

— Где…? — выдыхаю испуганно.

… котенок.

… и мои мозги.

… были вчера, когда я…

О-о-ой, Фомина!

Цепляюсь за волосы, понурив плечи, на которые падает весь масштаб пиздеца, что я вчера натворила. Смотрю на расправленную огромную кровать с двумя примятыми подушками. Темно-серую обстановку знакомой аскетичной мужской спальни. И заботливо оставленный на прикроватной тумбе стакан с водой и таблеткой «аспирина».

Я у Бессонова.

Я вчера, какого-то мамонта, приехала не домой, а к Бессонову.

Позо-о-ор…

Позорище!

Чтоб мне под землю провалиться!

Чтоб меня кроты сожрали!

Поджимают губы. Чудо еще, что Арс за порог меня не выставил. Видимо, пожалел дуру невменяемую. Другой я быть просто не могла, раз не поняла элементарного: это, блин, не мой дом!

Стыдоба…

Так наклюкаться!

Ощупываю себя руками, опускаю взгляд. Рана на разбитом колене обработана и аккуратно заклеена пластырем. Арсений? Пальчиками с белым педикюром дрыгаю. А ноги-то голые. Да я вся… А, нет, трусики на месте. А вот бюстгальтера под тонкой коричневой футболкой нет.

Я что, обнаглела настолько, что еще и разделась?

Нет, ну, чисто теоретически — могла. Я ведь думала, что пришла домой. Так-то вообще в чем мать родила спать не постеснялась бы завалиться! А тут хоть футболку своровать додумалась…

Ох, Марта, ох.

Заливаясь краской до кончиков ушей, вспоминаю про яркую первоначальную причину своего пробуждения.

Кот!

Или кошка!

Я же еще и животное с собой притащила, дурная! В чужую квартиру!

Скажу в свое оправдание, я никогда не могла спокойно пройти мимо брошенных котят. С детства их в дом родительский таскала и пристраивала. Пристраивала и таскала.