"Стоящие свыше"+ Отдельные романы. Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Денисова Ольга - Страница 221

Несмотря на то что Гудко, как и все арестованные, зажмурился и прослезился от яркого света, Надзирающие в один голос постановили, что он не колдун.

– Как же вышло, что столь солидный и уважаемый горожанин вдруг напал на невинное дитя? – ласково спросил дознаватель, словно журил своего внука за разбитую чашку.

– Я не виновен! – со слезами на глазах ответил горбун. – Меня заколдовал колдун! Я не смог противиться его воле!

– Вот как… – Дознаватель понимающе покачал головой. – Вот почему так трудно изобличить истинного виновника злодеяния – он загребает жар чужими руками, руками порядочных и невинных людей…

Волчок не удивился – ведь гвардия Храма обещала, что никого из болотников в смерти детей не обвинят. И держала слово.

В половине третьего в канцелярию принесли бумаги на подпись Государя. Волчок отметил разрешения в списках, запер ящики стола и накинул плащ, собираясь идти во дворец, но на пороге его остановил вернувшийся откуда-то пятый легат:

– Волче, погоди. Отметь еще одно разрешение. Только Государю его относить не надо. Запри его пока в ящике стола.

Пятый легат протянул ему бумагу – дознаватели просили разрешить допрос второй степени для калеки Гудко Черного Петуха, подозреваемого в убийстве ребенка. На ней крупными буквами было написано: «Стыдно пытать калеку. Не разрешаю» – и стояла подпись Государя, ничем не отличавшаяся от тех поддельных подписей, что изображали в секретариате дворца.

Волчок пожал плечами и убрал бумагу в стол – он привык к бесконечным подтасовкам документов. И Гвардию, и башню Правосудия проверяли люди Государя, а в последнее время – особенно тщательно, поэтому беззаконие частенько прикрывали бумагами. Никто не вспомнит, давал Государь разрешение на пытки этого Гудко или не давал, а бумага – вот она, лежит на месте. В случае чего – Государь не дал свершиться правосудию, а не Храм.

На улице лил дождь – по-весеннему крупные, тяжелые капли намочили плащ в одну минуту, мостовая скользила, Волчок прыгал через глубокие лужи и пониже опускал капюшон, глядя только под ноги. И не было ничего удивительного в том, что чуть ли не посреди площади Чудотвора-Спасителя столкнулся с прохожим, который тоже натягивал капюшон на лицо.

Прохожий сначала злобно и коротко выругался, но, подняв глаза, тут же залепетал:

– Простите, господин гвардеец! Ради Предвечного, извините меня, я калека и боялся поскользнуться, поэтому не смотрел, куда иду…

Волчок был выше его почти на голову. Он узнал голос горбуна еще до того, как тот откинул капюшон. И его заискивающий взгляд мог обмануть разве что деревенского дурачка – глаза горбуна светились ненавистью к силе, здоровью, молодости, власти. И ощущением безнаказанности, уверенности в своей неуязвимости. Наверное, ничего удивительного не было в том, что убийца детей уже вышел из башни Правосудия, но смесь гадливости, злости и бессилия сжали горло спазмом, зубы скрипнули сами собой… На месте Волчка так мог бы поступить любой гвардеец – он уложил горбуна на мостовую одним ударом кулака в лицо. Но на этом не остановился, с непонятным удовольствием изо всех сил избивая калеку сапогами, – такое отвращение, смешанное с радостью, он испытывал, только когда давил клопов в казарме. Горбун извивался, кричал и прикрывался руками, а Волчок нарочно метил в голову, потому что хотел не наказать убийцу, а избавить от него мир.

Двое гвардейцев, скучавших у ворот храма, сначала смотрели на происшествие равнодушно, но потом сорвались с места и, шумно разбрызгивая воду из луж, побежали к Волчку – он слышал за спиной их топот и крики, но не остановился.

– Эй, эй, Волче! Кончай!

– Ты совсем с катушек слетел!

– Да прекрати же!

Они схватили Волчка за плечи и потащили назад – он не сопротивлялся. Вокруг уже собиралась толпа зевак: шепчущаяся, любопытная, взбудораженная. Никто не посмел осудить гвардейца вслух – впрочем, и калеку мало кто пожалел. Дождь размывал кровь по мостовой, горбун не шевелился.

Волчок скинул чужие руки с плеч и вытер мокрое лицо. Его трясло то ли от злости, то ли от волнения и ужаса.

– Ты чего, заболел? – подтолкнул его в бок один из гвардейцев. – За каким лихом тебе неприятности из-за убогого?

– Мразь… – выдавил Волчок сквозь зубы и снова вытер лицо.

– Да ладно, успокойся, – засмеялся второй. – Наплюй.

Волчок кивнул и скорым шагом направился своей дорогой. И по пути жалел о том, что на месте горбуна никогда не окажется Стоящий Свыше…

Во дворце – по крайней мере, в его деловом крыле – было необычайно тихо и одновременно суетно. Подковки на сапогах Волчка вызывающе звенели на мраморной лестнице и цокали по паркету, с плаща капала вода – все гвардейцы носили сапоги с подковками, им нечего было скрывать и некого бояться, даже во дворце. Торжественная тишина дворцовых коридоров успокоила бившееся сердце.

В секретариате все сидели по своим местам, и, стоило Волчку приоткрыть дверь, старший клерк приложил палец к губам. Волчок и без него догадался, что Государь в рабочем кабинете.

– Давай быстро, что там у тебя… – проворчал клерк вполголоса.

– Да как обычно, – ответил Волчок.

Клерк пробежал глазами бумаги и начал быстро подписывать разрешения, все остальное отложив в сторону.

– Не знаешь, что это за старикашка? – спросил он, разглядывая бумагу обвиняемого в шпионаже в пользу Чернокнижника.

– Дряхлый и убогий.

– Ладно, пусть живет. А пацан?

– Пацан как пацан, – пожал плечами Волчок – он не любил этих вопросов.

– Не разрешить – так ведь точно виноватым окажется. Пусть попробует выкрутиться. – Клерк ухмыльнулся. – А что там у вас с украденными детьми? Государь озабочен.

– Пока ничего.

– А по секрету?

– И по секрету ничего, – хмыкнул Волчок. – Особый легион ими занимается.

– Государь готов простить колдунам отсутствие булочек, но из-за пропавших детей очень зол. Велел подписывать все разрешения на допросы по этому делу.

Волчок подумал, что об этом надо узнать пятому легату. В этот миг распахнулась дверь из кабинета, клерки, с грохотом отодвигая стулья, вскочили с мест, Волчок непроизвольно вытянулся в струнку – он не в первый раз видел Государя близко, но все равно испытывал трепет. Тот вышел из кабинета вместе с первым легатом армии, не прерывая начатой беседы. Утонченное лицо Государя с округлыми линиями, более подходящее девушке, обрамляли светлые локоны, его платье ослепляло белизной; он был высок, тонок и грациозен – как олень. И могло показаться, что Государь изнежен и беззаботен, но глаза его – умные, цепкие и властные – говорили об обратном.

– …На это я готов был выделить пятнадцать тысяч золотых лотов, но мои казначеи слегка меня попридержали. – Государь улыбнулся тонко и изящно. – Поэтому пока только пять, и еще пять – в начале мая.

Первый легат армии, тоже в ослепительно белом мундире, с почтением кивнул. Он нисколько не походил на первого легата гвардии Храма – крупного, тяжелого и громкоголосого солдафона с петушиными мозгами. И даже являл тому полную противоположность: сухощавый, седой, первый легат армии не бросался в глаза, стараясь держаться в тени.

Государь тем временем продолжил:

– Завтра я еду в Предобролюбовскую лавру и хотел бы, чтобы меня сопровождали и твои люди тоже.

Волчок, стоявший у двери из секретариата, поспешил ее распахнуть и шагнуть в сторону.

– И пусть это будут лучшие твои люди, – говорил Государь, проходя в полутора локтях от замершего Волчка. – Не хуже ребят Огненного Сокола.

Дверь в секретариат закрыл первый легат армии, и дальнейшего разговора Волчок не услышал.

Клерки не сразу вздохнули с облегчением, рассаживались тихо, и тихо покашливали, и говорить начали только вполголоса.

Волчок пообедал на площади Совы, в грязном и многолюдном трактире, куда обычно заглядывал по дороге из дворца в башню Правосудия. Шорох дождя по мостовой убаюкивал – в последнее время Волчку случалось мало спать, на что он, впрочем, не жаловался, но после еды его всегда клонило в сон. Он почему-то смутно помнил произошедшее по пути во дворец, словно на его месте был кто-то другой или это случилось давно, много-много лет назад. Нет, он нисколько не сожалел о содеянном – скорей, удивлялся самому себе.