"Стоящие свыше"+ Отдельные романы. Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Денисова Ольга - Страница 173

– Спасены, хвала Предвечному, спасены… Спасибо чудотворам, спасибо князю, спасибо Живущему в двух мирах…

Пока женщина и ее дочери расплетали косы, ее муж и сын уже грелись в парной.

– А чудотворам-то за что спасибо? – Отец подмигнул женщине и поставил Спаску на теплый пол. – Я понимаю – Живущему в двух мирах, а этим-то за что?

– Тьфу. – Женщина замахнулась на него гребнем, которым расчесывала дочери волосы. – Иди прочь, сглазишь, чего доброго…

Отец рассмеялся, увернувшись от гребня, и подтолкнул Спаску в парную.

– Вишь ты, – проворчал он себе под нос, – чудотворам спасибо…

– Ты на мою жену такими глазами-то не гляди, – смерив его взглядом с высокого полка, угрюмо сказал мужчина.

– Да сдалась мне твоя жена, – снова рассмеялся отец, поднимаясь вместе со Спаской на полок, только сел пониже, рядом с пареньком. – Мне, может, дочки твои гораздо больше нравятся.

– А за дочек я тебе и вовсе яйца оторву… – ответил мужчина, и Спаска поняла, что он совсем не сердится, а шутит.

– Попробовал один такой. – Отец оглянулся с усмешкой.

– Оторви, оторви ему яйца, – воинственно начала вошедшая в парную женщина. – Чудотворы ему не угодили! Кого ж мне еще благодарить? Полмесяца под стенами стояли, вокруг нас три шалаша сожгли, а нам – хоть бы что.

– В Хстов-то, говорят, в этот раз никого из деревень не пускают, – то ли сказал, то ли спросил мужчина.

– Никого, – кивнул отец. – Я только что оттуда. Бунты вокруг, народ на стены лезет и ворота ломает, их кипятком поливают и из арбалетов отстреливают. На трактах заставы, а то и завалы, в деревнях, где еще заразы нет, мужики пришлых да проезжих камнями забивают. В общем, им-то точно больше не на кого уповать, только на Предвечного.

– А мне на кого еще уповать? – Женщина уперла руки в тощие бока. – Перед тобой, небось, сразу двери раскрыли, ты в шалаше от страха не корчился! Не иначе золотом страже заплатил!

– Так уж сразу и заплатил, – усмехнулся отец. – Может, меня по дружбе ребята пропустили.

– Во рожа-то наглая, – нарочито покачала головой женщина. – А еще на девок моих пялится!

– Уймись, дура, – коротко бросил ей муж.

Нет, она оказалась вовсе не злой, только острой на язык. И позже, увидев, как неуклюже отец расплетает Спаске косу, отодвинула его в сторону, обозвав недотепой и злыднем криворуким, и сама вымыла Спаске голову, приговаривая: «С гор вода – с дитяти худоба, худоба вниз – а дитятко кверху».

Спаска два раза бывала в Волгороде, но они с дедом заходили в крепость со стороны посада, через Рыбные ворота – на площадь Старого Торга и Приимный двор. А тут они с отцом сразу оказались возле задней стены Чудоявленской лавры. Дед держался подальше от храмов, хотя в Волгороде их было множество, а к лавре вообще близко не подходил. Спаска лишь издали видела ее стены – похожие на крепостные, с шестью башнями. Это была крепость внутри крепости, еще более надежная и неприступная. А теперь на стенах стояли гвардейцы в ярко-синих плащах и шапках с белыми кокардами на меховой оторочке; у каждого на поясе висела сабля, а за плечами – арбалет.

– Вот и славно, что все они забились в лавру, – сказал отец, глянув на гвардейцев. – Больше порядка в городе будет[34].

Он спокойно перешел через Чудоявленскую площадь – ворота в лавру были накрепко закрыты, но перед храмом собралась толпа, дверь не закрывалась из-за переполнившего его народа; Спаска слышала заунывные голоса Надзирающих, и ей даже показалось, что через открытую дверь блестят смертоносные лучи солнечного камня. Отец тоже взглянул в сторону храма, накрыл голову Спаски плащом (по дороге они купили только плащ) и тихо спросил:

– Ты разве уже бывала в межмирье?

– Конечно… – ответила Спаска. Раньше она бы сказала это с гордостью, потому что умела выходить в межмирье, а Гневуш – нет, хотя и был старше ее на три года. Но теперь какое это имело значение?

– Этого не может быть… – пробормотал отец и после этого долго оставался задумчивым.

Они прошли через весь город, на юг, в сторону Хстовских ворот, и остановились не где-нибудь, а в Гостином дворе, в комнате с отдельным входом из узкого переулка, рядом с трактирчиком «Рыжий таракан» – дед учил читать не только Гневуша, но и Спаску. В комнате было холодно, сыро и одновременно пыльно, как будто там давно никто не жил. Спаске она показалась огромной, размером с дедову избу. Только очаг был не посередине, а у стены, и не занимал так много места. Два окна с обеих сторон от двери, забранных мозаикой в свинцовых оправах, пропускали внутрь волшебный разноцветный свет, в углу стояла широченная кровать с шелковым покрывалом, рядом с ней – тяжелый стол и кресло. Посередине тоже был стол, только обеденный, накрытый вышитой льняной скатертью. Еще одна дверь вела внутрь Гостиного двора.

– Нравится? – спросил отец и повесил плащ на диковинную вешалку со звериными лапами. – Это моя комната, я ее когда-то купил.

– Ты тут живешь? – удивилась Спаска.

– Нет, я тут останавливаюсь, когда бываю в Волгороде.

– А где ты живешь? – спросила Спаска.

– Не знаю. Наверное, нигде, – усмехнулся отец и раскрыл большой сундук. – Снимай эту дерюгу, походишь пока в моей рубашке.

Он выбросил на кровать три или четыре толстые перины, нашел одежду для себя и дал Спаске не только рубаху – тонкую, белую-белую, однако чересчур длинную для нее и просторную, – но и большой платок из тончайшего сукна, со сложной вышивкой и капельками речного жемчуга по краю.

Обед из соседнего трактира им принесла девица, которая хитренько улыбалась отцу и время от времени стреляла в него глазами исподлобья. Даже Спаска знала, что это называется «заигрывать», в деревне невесты иногда вели себя так со своими женихами. Но заигрывать с чужим женихом или мужем считалось бесстыдством. И для невесты девица была слишком стара – ей было лет восемнадцать, не меньше. Конечно, Спаска слышала, что в городе очень поздно выходят замуж, лет в шестнадцать, но не в восемнадцать же…

В узелке у девицы был горшок с бараньей похлебкой (пахшей чесноком и пряностями, с золотистым слоем навара толщиной в два пальца), накрытый половинкой ржаного каравая, и круг твердого желтого сыра.

– Я тебя увидела в окно. Ну и подумала, что сейчас самое время обедать.

– Ты подумала правильно. – Отец, похоже, вовсе не считал ее поведение бесстыдным, а, напротив, мило ей улыбался. – Принеси для ребенка топленого молока и сластей каких-нибудь получше.

– Ой, какая хорошенькая девочка! Твоя?

Отец неопределенно пожал плечами.

– Как тебя зовут, малютка? – Девица расплылась в улыбке и нагнулась к Спаске.

– Называй ее крохой. И… слушай, у тебя нет каких-нибудь игрушек для девочки? Ну, кукол там?..

– Я поищу. – Девица снова улыбнулась, но на этот раз отцу.

Отец, не дожидаясь ее ухода, достал из высокого буфета две серебряные (!) ложки и одну из них протянул Спаске.

– Ешь, кроха. Потом и огонь разведем, совсем станет тепло.

– А… она твоя невеста? – спросила Спаска, когда увидела, как в мозаичном окне мелькнула тень девицы, под дождем бежавшей обратно в трактир.

– Чего? – Отец не донес ложку до рта.

– Эта девушка, она так на тебя смотрела, как положено смотреть на жениха.

– Да ну? – Отец кашлянул. – Нет, она не моя невеста. Просто хорошая добрая девушка, она и убирать ко мне приходит, и стирает, и обедаю я у них в трактире.

Спаска вздохнула: может быть, в городе так принято? Мать часто называла городских девушек бесстыдницами, однако беззлобно, а может даже с завистью. Но… Спаска всегда чувствовала ложь, и на этот раз за словами отца разглядела если не откровенное вранье, то полуправду: с этой девушкой его что-то связывало. Это позже Спаска поняла, что отца «что-то связывает» не только с этой девушкой, но и со множеством других.

А потом они грелись перед открытым очагом, совсем не таким, как у деда, и уж тем более непохожим на печки в деревенских хижинах. И топил его отец дровами, а не торфяными катышами. Наверное, только тогда, когда к ней подобралась сладкая дремота, Спаска поняла, что все это происходит с ней на самом деле. Что в этой комнате ей ничто не угрожает. Что смерть осталась по ту сторону городской стены и сюда ни за что не войдет. Здесь тепло, вкусная еда, тряпичная кукла в платье и с вышитыми шелком глазами (ее принесла девушка из трактира), красивый платок на плечах. И отец – хозяин хрустального дворца – совсем рядом, только руку протянуть.