"Стоящие свыше"+ Отдельные романы. Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Денисова Ольга - Страница 122

– Да не ори так, – рассмеялся Змай.

Зимич снял у хозяина трактира комнату – даже не стал смотреть, прежде чем заплатить за неделю вперед. И не ошибся: хоть и маленькая была комнатка, а с той, что он снимал над пивной, не сравнить. Вот где стоило сочинять сказки и стихи, вот где непреходящее вдохновение подпитывал бы треск дров не в очаге – в изразцовой печурке! И снег за окном, выходившим в уютный дворик с единственным фонарем, и высокая кровать с перинами и пуховыми подушками, и жаровня для горячих камней под дубовым столом (чтобы греть ноги), и подсвечники, изображавшие зверей и птиц, и плед из тонкого сукна, и кувшин теплого вина над свечкой, плававшей в лодочке, – Драго Достославлен ничего не понимает в роскоши!

С Ловче они проговорили всю ночь, едва ли не до рассвета. Он жил небедно, но уединенно, закончил университет в Лицце, потому что только там была кафедра натурфилософии (закрытая во время Большого раскола Храма), и продолжал изучать мир как единый организм, как целостную систему взаимодействия материи и сознания. Он знал многих колдунов, как деревенских, так и лесных, и переписывался со многими профессорами из хстовского университета. Поэтому дяде Дивны Оченки так легко удалось выдать себя за него: никто не усомнился в том, что появившийся в Хстове человек и есть Ловче-сын-Воич.

Хвала Предвечному и его чудотворам, у Ловче не было племянниц…

Утром – верней, ближе к полудню – Зимич отправился во дворец Правосудия, а Ловче – к колдуну из гвардии Храма: если бы парень знал, что он колдун, и умел проходить в мир духов, он бы давно излечился от яда желтых лучей. Но уже не сам яд, а падучая болезнь разрушала его, и Ловче не обольщался.

Государственный обвинитель, хоть и заставил Зимича подождать, встретил его в отличном расположении духа.

– Государь растрогался и прослезился, читая твой опус. И загорелся идеей показать крылатую колесницу на Медведки[27], то есть, я хотел сказать, на первый Благовест Предвечного…

Зимич, конечно, был тронут, но предпочел бы услышать о каких-нибудь других выводах Государя из его опуса.

– В общем, мы еще потягаемся с Надзирающими, – обвинитель потер руки, – троих арестованных уже перевели из Службы дознания к нам, у нас они быстро призна́ются, что никакого покушения не было. Не уезжай никуда, вдруг понадобишься.

Зимич вышел на Дворцовую площадь, не зная, радоваться ему или плакать. Вряд ли можно было сделать больше, чем заставить Государя прослезиться, вряд ли можно было найти поддержку сильней и влиятельней, чем Государственный обвинитель. Кроме чудотворов, конечно. Именно это и не давало покоя.

Вокруг звучно цокали копыта, поскрипывали колеса карет, возницы покрикивали друг на друга, на лошадей и многочисленных прохожих. Ветреный, пасмурный день собирался вот-вот просы́паться на мостовую густым снегопадом. Февраль – месяц метелей, зима пугает мир напоследок. На Медведки всем и так будет ясно, что весна победила; куда важней увидеть ее сейчас, когда впереди еще столько холодов.

– Стойко!

Звонкий девичий голос вспорхнул над шумной площадью, и сердце вздрогнуло, затрепыхалось в ответ, и дыхание остановилось – словно от радости.

Ее зовут Дивна Оченка, это не Бисерка, Бисерки нет и никогда не было. Но как же он, оказывается, скучал по ней – по Бисерке, а не по этой чужой ему девушке. Нельзя любить собственные грезы, это ни к чему не ведет.

– Стойко, – она подбежала к нему, но обнять не посмела – остановилась, опустив руки. В пушистой куньей шапочке, в легкой шубке из ласки – совсем как Бисерка. Может быть, раз уж он все равно ее встретил, зайти за вещами?

– Да, это я. – Голос дрогнул, выдал. Зачем же она так на нее похожа?

– Я хочу все объяснить, я ни в чем не виновата перед тобой, что бы ты…

– Ты ни в чем не виновата передо мной, ты просто не та девушка, которую я любил. Я любил Бисерку, внучку колдуна.

– Выслушай меня. Пожалуйста! Какая разница, как меня зовут?

– Разница не в имени. Мне нужно взять свои вещи, и, пока я их собираю, могу выслушать тебя. Только в этом очень мало смысла. Разве что поподробней узнать о дальнейших планах чудотворов.

– Ты хочешь знать о дальнейших планах чудотворов? Я расскажу тебе! – На глаза ей навернулись слезы, но Зимичу не впервой было видеть плачущих девушек.

Он вытаскивал бумаги из многочисленных ящиков письменного стола и не оглядывался.

– Значит, ты меня не любил, если для тебя важно, кто я и как меня зовут…

– Я тебя не любил. Я любил другую девушку. Которая хотела со мной дружить. – Зимич усмехнулся самому себе.

– Глупый! Никто и никогда не будет любить тебя так, как я! Никто не согласится на то, на что согласна я. Я не знаю, назвать это дружбой или чем-то гораздо большим. Я хочу стать тобой, я хочу разделить твои мысли, я хочу соединиться с тобой в одно целое! Я люблю тебя самого, а не твое тело. Кто-нибудь еще способен на это?

Он замер и опустил уже сложенные бумаги на стол.

– Ты сама понимаешь, о чем говоришь? Ты представляешь себе всю чудовищность того, на что ты согласна?

– Да! Это ты не понимаешь, что любить – это не обязательно обнимать и целовать. Ты привык к девчонкам-пустышкам, для которых любовь не идет дальше постели и свадьбы, для которых любовь – это внешнее, а не внутреннее. Ты и представить не можешь, что любить можно иначе, любить изнутри, сливаться воедино. Что есть нечто более высокое, чем просто спать в одной постели и каждый день беседовать за ужином ни о чем.

– Ни о чем? Знаешь, я бы за ужином читал ей сказки, а по утрам – стихи, которые сочинил за ночь. Я бы говорил ей о том, что чувствую, о чем думаю, и она бы иногда не соглашалась со мной. Она бы сажала цветы в нашем саду и ругала меня за то, что у нас нет денег, но на самом деле гордилась бы мной и моими сказками. И я бы гордился ею – такой умной, каких нет ни у кого. А еще у нас родились бы дети, много детей, потому что я любил бы ее каждую ночь.

– Твоя судьба выше, Стойко… – помолчав и всхлипнув, ответила она.

– Выше? Пугать людей и диктовать чудотворам откровения? Жить в пещере и вылезать из нее по команде твоего отца, изображая воплощенное Зло?

– Не в пещере, Стойко. В замке. В сказочном замке на высокой горе. Парить над землей в полуночной мгле и раньше птиц видеть рассвет. Ты будешь богом, а я – самой счастливой и могущественной богиней в двух мирах. Зачем мне крылатая колесница, если у меня есть крылатый ты?

Мама, мамочка, это же невозможно больно… Это, конечно, не предательство, но как-то очень на него похоже… Вместо Весны на крылатой колеснице, увитой цветами, – могущественная богиня на спине чудовища…

– Могущественная богиня? – выговорил Зимич еле слышно.

– У нас будет одна судьба на двоих. Помнишь, я говорила тебе про линию любви? У нас будет не только одна на двоих линия любви – у нас будет одна на двоих линия жизни.

Зимич потянулся к ножу на поясе. Ненависть. Ненависть – вот что превращает человека в змея.

– Ты хочешь убить меня? – Она улыбнулась бесстрашно, но грустно.

Он покачал головой и изо всей силы вспорол тугой лубок на левом запястье.

– Ты… ты хочешь убить себя?.. – Она задохнулась, готовая кинуться на него, чтобы помешать.

– Нет.

Он давно не точил нож как следует и в последнее время использовал его, только чтобы чинить перья. Тем хуже – стоило позаботиться об этом заранее. Рубцы на ладони загрубели и сгладились – действительно, пока ни одной линии… Зимич сглотнул, воткнул нож между большим и указательным пальцем и медленно провел черту к синему, отечному запястью.

– Вот моя новая линия жизни. – Он показал ей ладонь, которую уже заливала кровь. – И я клянусь своей кровью, что никогда не явлюсь людям этого мира в облике чудовища. Никогда могущественная богиня не будет парить в полуночной мгле на спине многоглавого змея. И никогда я не буду жить в замке на высокой горе.