От революционного восторга к… (СИ) - Путилов Роман Феликсович - Страница 42

— Отделение, кругом. — скомандовал я, но, народ был настолько потрясен этим обрядом массового отдания чести, что команду выполнили вразнобой, а один из «авиаторов» вообще ее пропустил, так и застыв на месте, с открытым ртом и ручным пулеметом на плече.

— Эй, кто такие?

Я сделал вид, что не услышал окрик и лад команду двигаться. Мы почти скрылись из виду, когда нас догнали два напыщенных типа с адъютантскими шнурами.

— Ты! — меня ухватили за локоть: — Кто таков?

Объяснить что-то словами было трудно, поэтому я показал командировочное удостоверение, подписанное мной от имени районного комитета партии «Справедливая Россия».

— Стойте здесь. — адъютант скорой рысью побежал в сторону штаба, второй же остался, преграждая нам путь к отступлению, скользя по нам настороженным взглядом и держа руку на кобуре нагана. Впрочем, через минуту к нам подошел военный патруль, солдаты смотрели настороженно, винтовки держали наперевес. Что происходит, я не понимал, но явно что-то нехорошее. От блестящей толпы у крыльца штаба отделились три фигуры офицеров. Впереди шагал давешний адъютант, за ним капитан и поручик.

Капитан, подойдя к нам представился:

— Начальник военно-контрольного отдела капитан Щербаков. Еще документы имеете?

— А в чем ваш вопрос, господин капитан?

— Ты как со мной разговариваешь?

— И как я разговариваю? Я человек сугубо гражданский, на фронт попал для передачи снаряжения и аэроплана, собранного на партийные деньги, доблестной Русской армии, случайно пришлось участвовать в бою с австрийцами. Сейчас у меня одно желание — выяснить, куда направится двум младшим авиаспециалистам, которые вместе с нами воевали, где их авиаотряд, после чего вернутся домой, в столицу, вместе с остальными членами делегации…

— Молчать! — капитан, очевидно, контуженный, густо покраснел, выхватил из кармана свисток и начал свистеть.

— Братцы, прикройте меня, иначе все пропадем. — я толкнул в плечо соседей, те переглянулись, после чего шагнули вперед, заслоняя меня от патруля. Мой заместитель в этой поездке, бывший унтер Свистунов, демобилизованный после того, как немецкий осколок вырвал ему бицепс с левой руки, сорвал со спины свой автомат и кинул капитану из контрразведки: — Держи оружие, свистун.

Я сделал несколько шагов назад, после чего перемахнул через невысокий забор и бросился через двор в сторону параллельной улицы, забирая в сторону штаба. В соседнем дворе залаяла собака, кто-то заорал, бахнули вразнобой выстрелы, кто-то за спиной заорал:

— Туда он потек, ваше добродие, слышите собаки заливаются…

Собаки действительно захлебывались истерическим лаем, причем, в этот концерт вплетались новые голоса, удаляющиеся от центра к окраине, как будто туда действительно кто-то убегал. Может быть, кто-то, кроме меня, воспользовался суматохой. Я перелез еще один забор, пробравшись еще на один двор, уже вплотную примыкавший к небольшой площади, на которой размещался штаб, забрался по приставной лестнице на чердак большого сарая, подполз к слуховому окну (со вчерашнего дня я научился ползать очень быстро, плотно прижимаясь к земле) и затаился в темноте.

— Ну что, капитан, что это за люди? — штабные офицеры по-прежнему стояли у крыльца, четыре человека, трое моих и один «авиатор», в окружении двух десятков солдат и офицеров, обезоруженные и помятые, стояли в отдалении, а капитан из контрразведки козырял какому-то невысокому генералу.

— Несомненные шпионы, Лавр Григорьевич. Документов нет, вооружены иностранным оружием. Несомненно, нами пресечена попытка покушения на вас.

— Хорошо, разбирайтесь Изяслав Модестович, вам и карты в руки.

Генерал махнул рукой и начал грузится с многочисленной свитой в стоящие тут-же автомобили.

Рев моторов уезжающей колонны меня оглушил, поэтому, я только успел заметить резкое движение за спиной, катнулся в сторону и на мое плечо обрушился могучий удар.

— Сука! — прошипел я и потянул из кобуры под курткой предпоследнее свое оружие — «Браунинг».

Чернявый мужик лет тридцати, с короткой, аккуратно постриженной бородой, двумя быстрыми шагами подскочил к, отлетевшему в сторону, автомату… и теперь растерянно вертел его в руке, после чего уставился на ствол, направленного на него, браунинга круглыми от ужаса глазами.

— Что? Не получается? –я улыбнулся одними губами, выжав до конца слабину спускового крючка.

— Я кричать буду! — пообещал мужик.

— Кричи. — я рывком сел, левое плечо болело неимоверно. Сучковатое полено (тоже мне, оружие крестьянства), которым меня чуть не убили, лежало рядом со мной.

— Пан шпиен, не убивайте меня… — мужик упал на колени, аккуратно отложив автомат в сторону: — Я вас из местечка выведу, как стемнеет, так, что не одна собака не гавкнет.

— Ты хозяин подворья?

— Я, пан.

— Дома кто у тебя?

— Никого нет, пан, я один…

— Хорошо. — я стянул с себя куртку и стал наматывать ее на ствол пистолета.

— А вы что сейчас делаете? — забеспокоился абориген.

— Глушитель, чтобы на выстрел никто не прибежал. А потом пойду к тебе в дом…

— Побойтесь Бога, пан шпион, за что детей то!

— И зачем ты мне врешь? Раз ты меня обманываешь, то зачем ты мне?

— Пан шпиен, я просто за дитычек боюсь…

— Да ничего с твоими детками не будет. Просто я не хочу, чтобы ты меня сверху ударил, когда я спускаться с сарая твоего буду, или лестницу отпихнул.

— Да у меня и мыслей таких отродясь не было… -замахал руками несостоявшийся убивец.

— Ну тогда пошли к тебе в дом, я пережду тревогу, потом уйду. Только смотри, если что надумал, тебя предупреждаю сразу — что-то пойдет не так, завтра в этом доме будут похороны.

С чердака сарая я спускался долго, опираясь рукой с зажатым в ней пистолетом, о шероховатые перекладины и не сводя внимательного взгляда с фигуры мужика, понуро стоящего в проеме входа на чердак.

Спустившись, я отошел в тень дома и поманил хозяина, а, когда он спустился во двор, упер ствол ему в поясницу и велел вести в дом.

В горнице была обычная обстановка, только красного угла или католического распятья на стенах не было. У стола в середине комнаты стояла испуганная жена, в глухо повязанном платке, к которой жались трое маленьких ребятишек.

— Тебя как зовут, хозяин. — я легонько подтолкнул мужика в спину.

— Мо…Мойша.

— А жену твою?

— Хава Давыдовна…

— Так вы… Ладно, давай, детишек убирай спать или куда, и ужинать пора.

К доме оказалась еще одна комната, и хозяйка, испуганно оглядываясь на меня, увела детей туда, после чего начала собирать на стол.

— Вы только между собой, на всякий случай, по-русски говорите, чтобы мне спокойней было… — постарался устроится на стуле поудобнее, положив пистолет на колени.

— Она на русском языке очень плохо разговаривает…

— Ну, как сможет, главное не на своем, я ни идиш, ни иврит, не понимаю.

Ну что сказать про ужин? Вареная картошка с луком — еда так себе, хорошо, что хозяйка подала на стол пару стопок мутного стекла и небольшой бутылек, бутылкой я этот сосуд назвать не могу, в котором плескалось что-то вонючее, но, если сумел проглотить, хорошо прогревающее желудок.

— Ну расскажи, Мойша, чем занимаешься? — после второй рюмки боль в отбитом плече прошла, настроение улучшилось.

Хозяин дома служил приказчиком в местной лавке, у своего земляка, жили, по меркам местечка, совсем не плохо.

— Тебе, Мойша, надо в Россию перебираться, и профессию сменить…

— Зачем? Хозяин мой, Израиль…

— Погромы здесь скоро будут, и не один раз, и, то что до революции было вам детским утренником покажется, относительно того, что еще будет.

— Дак, как же это? А армия? Тут же армия стоит, да еще, как господина генерала Корнилова командующим назначили, сразу народ поприжался, тише стали себя вести.

То есть Корнилов стал командующим — я задумался, чем это может мне помешать, а Мойша все вещал, что за строгим генералом служба стала налаживаться, солдаты резко стали отдавать честь офицером и, вообще, меньше болтаться пьяными по местечке, правда, полковые комитеты свои позиции сдавать не собираются — в полевых лагерях, подальше от штаба армии, митинги идут, принимаются какие-то постановления и резолюции, но идут слухи, что к фронту движутся эшелоны с офицерскими и добровольческими частями, с гаубицами и броневиками, а на днях обязательно введут смертную казнь, и якобы в соседнем селе, родственник Мойшы лично видел, уже повесили двух дезертиров и одного агитатора.