Колесо года (СИ) - Пронина Екатерина - Страница 3

Оказавшись рядом с ним, я так нервничала, что могла только поддакивать и глупо смеяться. Весь мой хваленый интеллект куда-то улетучился. Немножко обидно было, что Андрей-то не отупел, в отличие от меня, поэтому говорил об умных вещах: политике, истории, литературе. А я, хотя всегда сетовала, что мне не с кем обсудить серьезные темы, вела себя, как идиотка. Зато я была идиоткой с букетом роз, с размазанной от поцелуев помадой и рядом с умным мужчиной, за локоть которого можно уцепиться на скользкой дороге.

В конце концов, мы опоздали на автобус и долго шли по заснеженным улицам, увязая в сугробах. Он рассказывал мне смешные истории о своих неудачных свиданиях и неловких случаях. Я хохотала, но ничем не могла поделиться в ответ — у меня-то таких историй быть не могло. Мне нравилось даже то, что Андрей курит, причем не модные вейпы с противными сладким паром. Когда он пожевывал сигарету и лихо сдвигал на затылок шапку, он был похож на пацана с района. А говорил о реформах Петра Великого. Этот контраст мне ужасно нравился. Так было даже лучше: блюдо с необычным сочетанием вкуснее.

— Надеюсь, ты не сбежишь, когда увидишь мой дом, — пошутил он, закрывая за мной на гвоздик покосившуюся калитку. — Это родительский. Я съехал от Лизы, как ты понимаешь.

Мне было плевать, что внутри холодно, несмотря на камин, а вода только в вёдрах, принесённая с колонки. Я смотрела на книги на полках. Толстой, Дюма и Агата Кристи вперемешку с отечественной фантастикой в мягких обложках.

Такие же, как у меня. Когда мы были подростками, то читали одно и то же.

В тот вечер Андрей снова пел, но уже только для меня. И «сердце остановилось», и «как на войне», и что-то из Пилота.

— Спи, братишка, я не знаю, почему мы все такие…

Я сидела на краю постели в его свитере, он — напротив меня, без одежды, с гитарой в руках. На его голом плече расцветали синяки, следы от моих зубов. Я любовалась им украдкой, жадно, как будто мне нельзя было смотреть. Жужжал электрический камин, от чашек чая на столе поднимался пар.

— Хочу, чтобы так было всегда, — сказала я.

— Сначала выдержи меня хоть месяц, — фыркнул Андрей, склоняясь к гитаре. — А, в общем, клёво, что так вышло…

Это он не про нас говорил. Это были уже строки песни.

* * *

Первое, что я сделала, когда вернулась домой, это достала ежедневник, поставила число и вывела торопливым почерком: «Я решила встречаться с Андреем».

Перелистав вперед пожелтевшие от времени страницы, я прочитала: «Сегодня Андрей признался мне в любви. Наши отношения кажутся мне длинным счастливым сном. Я думала, таких не бывает. Мы даже ни разу не ссорились. Кажется, я встретила человека, который мне идеально подходит».

* * *

Ежедневник не врал мне. Он никогда не врёт. Всё шло благополучно. Чем больше я узнавала Андрея, тем глубже и ярче становились чувства. Я стеснялась говорить нежности, зато он был щедрым на слова за нас обоих. Даже в любви он признался первым. У Андрея за спиной был длиннющий хвост историй: он перепробовал дюжину мест работы, поступал учиться и отчислялся, легко заводил друзей и ещё легче ссорился, влюблялся в девчонок, с которыми потом расставался со скандалом. Мне было интересно слушать, о чём бы он ни рассказывал. Как сладкая парочка из ромкомов, мы брали билеты на последний ряд в кино и обжимались, пропуская половину сюжета. Я познакомилась с его друзьями, он — с моими, и все говорили, как рады за нас.

Мне, кажется, всё время не хватало лишней минуты, чтобы побыть вместе: я никак не могла уйти со свидания, даже если опаздывала на важную встречу, улыбалась всякий раз, заметив сообщение от Андрея, и засыпала с телефоном под подушкой. Я превратилась в отвратительную работницу и чудовищную подругу. Мне было уже не до составления гороскопов для журнала, а говорить о новом романе я могла часами, пока меня не заткнут. Не понимаю, как люди меня терпели.

Я снова полезла в ежедневник за предсказаниями не потому, что сомневалась в нашей любви. Совсем нет! Мне лишь хотелось одним глазком взглянуть, что ещё меня ждёт впереди.

«Я не вижу будущего для наших отношений, — гласили записи моим почерком, датированные месяцем вперёд. — Андрей ко мне остыл. Я чувствую от наших встреч разочарование. Мы оба не верим, что всё вернётся на круги своя. Андрей говорит о расставании, и я понимаю, что он прав».

* * *

Я пыталась вести себя, как обычно. Улыбалась, не подавала вида. Выбирала Андрею книгу в подарок — скоро его день рождения. Продолжала рассказывать подружкам, что у нас «ну вот просто отношения мечты». Как будто, если я стану достаточно хорошо стараться и буду вести себя, как обычно, ничего не изменится, несмотря на запись в ежедневнике. Червячок сомнений пожирал меня изнутри.

Мы не поссорились ни в тот день, ни назавтра. Раздражение не нарастает мгновенно. Что-то творилось между нами, но я долго закрывала на это глаза. Я не чувствовала, что мы друг к другу остываем: скорее, наоборот, наши отношения накалялись. Напряжение росло, как в сжатой в ладонях пружине.

Мы стали цепляться по пустякам. Сначала только в мыслях — первый уколы разочарования я проглатывала молча.

Однажды Андрей не ответил ни на одно моё сообщение за вечер, и я подумала:

«Ему неинтересно со мной говорить».

В другой раз он отказался встретить меня, сказав:

— Мне сегодня неудобно. Возьмешь такси?

И я подумала: «Ему наплевать, как я доберусь».

Мы начали видеться реже. Андрей брал подработки домой, и уже не каждое воскресенье стал находить время, чтобы прогуляться со мной по весенним улочкам. Я бродила одна. В городе ремонтировали дороги, поэтому тяжёлый запах асфальта висел в воздухе и, казалось, поскрипывал на зубах. «Я для него не на первом месте», — прокручивала я в голове, привыкала к новой мысли, пробовала её на вкус.

Я снова стала замечать, когда Андрей вел себя, как самовлюбленный баран. Взгляды, которые он бросал на официанток, обслуживающих нас в кафе. Многозначительные шутки с коллегами. Хуже всего бывало, когда он брал гитару на посиделки у друзей, и вокруг него обязательно оказывалось две-три девчонки, поющих куда лучше, чем я. Я видела, как от Андрея искрит радостью и самодовольством, и мне ужасно хотелось выплеснуть ему в лицо напиток, который я в тот момент держала в руках, или закатить пощёчину. Пусть он и не делал ничего плохого. Но это было бы глупо и театрально.

— Мне нравится, когда на меня обращают внимание, — оправдывался он. — Я всегда таким был. Раньше тебя это не раздражало.

— Теперь раздражает. А если я буду делать так же?

— Флиртуй, если хочешь. Я не ревнивый. Только ночевать приходи ко мне.

Андрей притянул меня к себе, чтобы поцеловать. Я прикусила ему губу до крови, но он не обиделся. Нам всё ещё нравилось обниматься на остановках, раздражая случайных прохожих, и в одной постели мы засыпали лучше, чем порознь.

Впервые мы серьезно поссорились в конце мая. Мы в тот день болтали о моей работе. Я ела мороженое, облизывая ложку, и жаловалась, как меня тошнит от гороскопов, начальства в журнале и коллег. Андрей возился с гитарой, заменяя порванную струну на новенькую.

— Так уходи оттуда. Ты хорошо пишешь. Зачем оставаться там, где тебе тошно? Найдешь другую работу, хотя бы временную.

— Мне не нужно ничего временного, — я аккуратно вытерла сладкий от мороженого рот. — Я не хочу принимать решение, о котором потом буду жалеть.

— Я же почему-то ни о чем не жалею.

— Именно поэтому ты до сих пор выплачиваешь компенсацию тому парню, которому дал по лицу, — заметила я.

— Серьезно? — Андрей поднял голову от гитары. — Ты меня этим попрекаешь?

Я знала, что он по решению суда перечисляет деньги одному уроду за то, что выбил ему зуб. Андрей считал, что за дело и абсолютно справедливо. По той же причине его бывшая девушка, Лиза, до сих пор с ним не говорила, а вот с уродом — ещё как.