Надо – значит надо! (СИ) - Ромов Дмитрий - Страница 42

— Обещали, — не отступаю я. — И мне, и Злобину. Позвоните и уточните. Злобин прекрасно это запомнил. И я запомнил.

Ижбердеев, не долго думая, действительно снимает трубку и набирает номер. Вероятно, номер председателя. Впрочем, попытка оказывается безрезультатной. Он ещё несколько раз пытается дозвониться, а потом с нескрываемой досадой опускает трубку на рычаг.

— Хорошо, — соглашается он. — Едем. Но на разговор у вас будет не более получаса. Даже минут двадцать.

— Ну, что же, — киваю я. — Мне, думаю, для начала будет достаточно.

Мы выходим, садимся ко мне в машину и выезжаем. Ижбердеев молчит, да и я тоже молчу. На самом деле, в изменившихся обстоятельствах Поварёнка можно попытаться использовать. У него большой опыт по сбору и хранению компромата. Наверняка, он что-то знает и про Злобина.

А что ему можно пообещать? Интересно, ему вышка светит или нет? Если да, можно попробовать его из-под расстрела вывести. Если не светит, скостить срок. Или…

— Максим Булатович, — поворачиваюсь я к Ижбердееву. — Вы на какой приговор по Кухарчуку рассчитываете?

— Ни на какой, — хмуро отвечает он. — Следствие ещё ведётся. И пока неизвестно, сколько всего добавится и убавится.

— Ну, а если представить на текущий момент? Что бы ему грозило по вашему мнению, если бы суд был по тем фактам, которые известны на сегодняшний день?

— Я не суд, — отвечает он. — И не гадалка, чтобы выдавать нелепые предположения и сотрясать воздух.

Вот же сучонок! Козёл.

— Но вы же знакомы с делом! — начинаю злиться и я. — Что вы голову морочите? Вы что не знаете за что хотите его судить? Вы вообще работаете с подозреваемым или нет?

Он отворачивается и не отвечает. Вот мудак! Ладно, сука, я до тебя доберусь со временем. Взбесил прямо. Я выдыхаю и тоже отворачиваюсь к окну.

Подъезжаем к Лефортово. Всплывают воспоминания. В прошлый раз я, кстати, оказался здесь из-за Поварёнка. А теперь вот я посещаю его, а он сидит в камере. Превратности судьбы.

В машине у меня лежит бумажный пакет с апельсинами. Парни смотались и купили по моему поручению. Для начала побуду хорошим полицейским. Выражу сочувствие его горемычной судьбе. Попробую разговорить, а там посмотрим.

Мы проходим по мягким коврам, устилающим длинные казённые коридоры. Воздух спёртый. Холодно и душно. Душа мечется, неуютно ей. Ещё бы, в таких местах уютно бывает только определённому типу людей, и неважно, заключённые они или стражники…

Коридоры, решётки, звон ключей, холодные взгляды, безучастные голоса…

— Вот сюда, — говорит конвоир и открывает дверь. — Комната для допросов.

Я захожу и осматриваюсь. Убогое помещение, серые крашеные масляной краской стены, стул, стол, стул. Тоска и безнадёга… Ижбердеев заходит следом за мной.

— Куда? — хмурюсь я. — На выход. Вы присутствовать не будете.

— Это с какой такой радости? — возмущается он.

— С такой радости, — чеканю я слова, — что я так сказал. Недовольство Злобину выскажете. Ясно?

В глазах его вспыхивает злой огонёк, но по какой-то причине он решает не обострять и выходит вслед за сержантом, приведшим нас сюда. Размечтался, что будет уши греть. Хрен ему.

Я сажусь за стол и достаю из пакета один апельсин. Оранжевый, большой, толстокорый. Перебрасываю несколько раз из руки в руку. Прохладный, шершавый… Подношу его к носу и вдыхаю запах. Так пахнет жизнь. А здесь, в этой крепости запахи совсем другие. Здесь стоит запах смерти, медленной и неотвратимой…

Дверь открывается. Сердце ёкает. Сейчас мне придётся хорошенько постараться, чтобы извлечь из этой встречи…

— Проходим! — как щелчок кнута раздаётся голос конвоира. — К столу! Кухарчук, к столу я сказал!

Тот безропотно подчиняется, не поднимая глаз, подходит к столу и опускается на стул.

Мать твою за ногу! Да как так-то! Да, что же это такое! Я вскакиваю из-за стола и подбегаю к уже закрытой двери. Подбегаю и начинаю изо всех сил колотить по толстому холодному металлу. Дверь гудит под моими ударами, как большой неповоротливый колокол, посылая тревожные гулкие волны по всему Лефортовскому замку.

— Сержант! — кричу я. — Ко мне! Мы закончили!

Мы закончили. Или только начали. Не знаю.

— Ты кто такой? — спрашиваю я у худого немолодого человека с потухшим взором.

Он ничего не говорит.

— Ты меня слышишь? — подхожу я к нему. — Кто ты?

— Кухарчук, Пётр Николаевич, — очень тихо отвечает он.

— Понятно, — пожимаю я плечами и кладу перед ним апельсин. — Держи.

— Спасибо, гражданин начальник, — отзывается он, не поднимая головы.

— Как ты здесь оказался? Мне можешь сказать. Я попробую тебя вытащить.

— Кухарчук, Пётр Николаевич, — повторяет он и, секунду помолчав, добавляет. — Спасибо, гражданин начальник.

— Ты в одиночке сидишь? — спрашиваю я.

— Да, гражданин начальник.

— Забирай все апельсины. Сейчас придёт конвойный. Единственный шанс для тебя, если ты мне скажешь сейчас своё настоящее имя.

— Кухарчук, Пётр Николаевич, — шепчет он, и из глаза падает крупная слеза. — Спасибо, гражданин начальник…

Дверь открывается и входит тот же конвойный, что привёл сюда этого бедолагу.

— Погоди ещё, пять минут, — киваю я и тот, состроив недовольную рожу, выходит.

Но расколоть этого чувака мне не удаётся. Понурый, с воспалёнными глазами и обветренными губами, он практически не реагирует ни на меня, ни на апельсины. Вообще ни на что.

— Максим Булатович, — обращаюсь я к Ижбердееву, когда мы возвращаемся на Лубянку. — А вы с Кухарчуком были знакомы, когда он ещё работал?

— Нет, — неохотно отвечает он. — Меня недавно из Молдавии перевели.

— Из Молдавии, — повторяю я задумчиво. — Виктор, набери, пожалуйста, Злобина.

Витя набирает и передаёт мне трубку.

— Алло, — раздаётся голос Злобина.

— Леонид Юрьевич, Брагин беспокоит.

— Я занят сейчас.

— Ясно. Мы с Ижбердеевым возвращаемся из Лефортово. И скажу вам только три слова. Поварёнка там нет.

Повисает пауза.

— Ты в шарады со мной решил играть? — сердито восклицает Де Ниро.

— Под именем Кухарчука там содержат другого человека.

— Ты чё дуру гонишь! — уже рычит Злобин. — Какого другого человека⁈ Ты совсем заигрался уже⁈

— Не знаю какого, он утверждает, что он и есть Кухарчук Пётр Николаевич. Возможно ваш Ижбердеев что-нибудь знает. Но информацией со мной он не делится. Поэтому, я вам докладываю о выявленной проблеме.

— А ты как там оказался⁈ Что за детский сад!

— Я там оказался, потому что вы приказали своему подчинённому меня туда отвести. Он отвёл, хоть и сопротивлялся, не хотел. А на месте выяснилось, что в камере у вас совсем другой человек содержится.

— Где Ижбердеев?

— Вот рядом сидит.

— Дай-ка его!

Я протягиваю трубку.

— Слушаю, — говорит он, поднося её к уху. — Я не знаю, что он несёт. Понятия не имею. Конечно, Кухарчук. А кому там ещё быть? Нелепая фантазия. Понял вас. Да. Так точно. Есть.

Он отдаёт трубку и снова отворачивается к окну.

— Леонид Юрьевич…

— Я проверю сегодня! — зло бросает он. — Вот мне делать нехер, как по камерам бегать, задержанных инспектировать. Ну, смотри, если это твои хохмы, я тебе хорошенько всыплю!

Он отключается. М-да. Если после визита в Лефортово он тоже скажет, что это Кухарь… Охренеть. Охренеть.

— Максим Булатович, а вы в личное дело Кухарчука заглядывали? — спокойно без наезда спрашиваю я.

— По-моему, — сухо отвечает он, — вы ещё слишком молоды и звание имеете слишком низкое, чтобы разговаривать со мной таким тоном.

Как же он меня бесит!

— А вы, к сожалению, имеете слишком низкую квалификацию, чтобы занимать своё место. Это моё частное мнение.

Он выходит, хорошенько саданув дверкой и идёт в свои сумрачные чертоги. Я, конечно, зря сорвался, тем более, что о реальной его квалификации не имею ни малейшего представления, но то, что человек он не слишком приятный, для меня очевидно.