Обречён любить тебя (СИ) - Мелевич Яна - Страница 78

Он прервался, дабы дать Канарейкину переварить услышанное. После чего со скучающим видом ударил концом зонта о землю, взбаламутив воду в луже под ногами, и кровожадно улыбнулся.

— У меня и сейчас есть желание пристрелить ублюдка Донского за то, что по его вине мой отец сидит в тюрьме. Даже ствол дома имеется, а я отлично стреляю.

— Так чего не сделаешь это? — прищурился Антон, не очень понимая, к чему ведет Тасманов. — Выстрел в грудь и все. Никакого угрызения совести.

— Семья, тупица, — резко перебил Канарейкина Марк. — Мой отец годами вбивал мне в голову главное правило: семья важнее всего. Та, которую ты построишь. У меня ничего нет, кроме вас. Думаешь, деньги дороже родителей? Или моей жены? Ничего подобного. Счет в банке я всегда пополню, а вас вернуть не смогу.

Антон проглотил ком и задержал дыхание.

— Мои решения влияют на прежде всего на вас. Когда папа решил сесть в тюрьму за дядю Пашу, мне хотелось воспротивиться. Помешать ему. Но я этого не сделал. Наоборот, сам подкинул дровишек и помог разжечь пламя. Потому что это помогло на время оградить остальных от проблем.

Зонт со всей силы ударил Антона по плечу, и он резко очнулся. Возмущенно засопел, потер ушибленную руку и недовольно посмотрел на Тасманова.

— Так вот, мой убогий шурин, — протянул Марк и поправил перчатки. — Заканчивай стелиться ковриком после парочки поражений. Особенно перед бабой. Мы не в фильме про двух долбоклюев, которые никак не поймут значения слова «любовь».

— Она меня бросила, — рассеянно отозвался Антон и вновь ойкнул, когда очередной удар чуть не выбил из него дух. — Тасманов!

— Ты мужик или что? — фыркнул Марк, продолжая избивать Канарейкина. — Подбери сопли, смотреть противно. Подумаешь, послала. Ничего, твое эго маленького мальчика как-нибудь переживет. Заодно повзрослеешь наконец-то.

Ноздри Канарейкина затрепетали, чем вызвали восторг у Тасманова. Он еще несколько раз ударил шурина от души, из-за чего они едва не подрались. Перехватив злосчастный зонт, Антон вырвал его из рук Марка и отбросил подальше.

— Хорош! Задолбал уже! — рявкнул он.

— Ой, смотрите, у кого характер проклюнулся за двадцать с лишним лет, — засюсюкал Марк.

Он схватил взбешенного Антона за щеки, начал оттягивать кожу и трясти его. А потом вдруг отпустил, крепко сжал плечи и выдохнул, глядя в глаза:

— Ты меня всегда бесил, потому что мы похожи, Тони. Где-то под хилым панцирем вечного нытика и желанием сидеть у отца под крылом точно прячется человек, способный разорвать противника в клочья. Иначе тюрьма бы давно сделала из тебя девчонку. Так помоги мне. Давай перевернем лист неудач и попробуем заново. Вместе. Как семья.

С шумом втянув носом воздух, Антон бросил взгляд туда, где скрылась машина Миланы. Слова Марка вызвали одновременно бурю протеста и какой-то необъяснимой надежды. Возможно, впервые за несколько недель он сумел принять для себя действительно важное решение.

— Мне сложно, Марк, — тихо, но четко ответил Канарейкин. — Просто тяжело принять правду об отце и вообще. Я его всю жизнь идеализировал. А теперь узнаю, что он причастен к смерти человека.

— Ну тогда давай спросим того, кто лучше всех знает ситуацию, — отпустил Антона Тасманов и с вызовом оглядел его. — Поедем к моему отцу и хорошенько потрясем. Потом сгоняем в магазин, купим алкоголь и нажремся, как в старые добрые времена.

— Ты же не пьешь, — прищурился Канарейкин. — Тогда Лисе надо звонить, иначе обидится.

— Не пью, — согласился Марк и подошел к зонту, чтобы поднять. — Но у меня сегодня на редкость лирическое настроение. Мне нужен набор дерьмовых песен в караоке, лучшие друзья и философские разговоры на кухне с дымом сигарет.

— Да ты романтик.

— Рот закрой, — ткнул в Антона зонтом Марк. — Позвонишь Лисе из машины. Скажешь, что мы вечером идем пьянствовать. Пусть у жены отпрашивается, подкаблучник. Чего встал? — недовольно цыкнул Тасманов, будучи уже у машины, и нетерпеливо покосился на застывшего Канарейкина.

— Ищу скрытую камеру или портал в иную реальность, откуда пришел этот незнакомый мне Марк…

— О, маменькина размазня достала свой справочник с шутками для чайников?

— А нет, все нормально. Ты по-прежнему эгоистичная скотина без намека на тактичность.

— Папеньке поплачься, — усмехнулся Марк, дождавшись, пока ремень отрегулируется сам.

— Лучше дождусь момента, когда сестра выбьет из тебя хотя бы одного спиногрыза, — радостно оповестил его Антон и заметил, как Тасманов скривился. — Видеть твою кислую рожу каждый день — настоящее наслаждение!

— Почему вы помешаны на этих червяках? Они же неразумные, — Рита поприветствовала их, но Канарейкин все-таки не удержался и вздрогнул.

— Посмотри с другой стороны. Настя будет занята и ей будет некогда творить глупости.

На этот раз Тасманов по-настоящему задумался.

— Хм, хорошая мысль.

— Вот.

— Но ты все равно тупой кретин, — улыбнулся Марк, и Антон закатил глаза.

— Ненавижу тебя.

— Абсолютно взаимно.

Всю территорию колонии общего режима окружал силовой щит такой мощности, что пробить его обычным оружием не представлялось реальным. Несколько вышек с воздуха патрулировались боевыми дронами, здание общежития отдельно стояло в стороне — ближе к рабочим цехам. Именно там заключенные трудились на благо страны, шили пододеяльники, готовили в столовых для других работников колонии и занимались творчеством. Например, делали забавные игрушки из биоразлагаемого пластика.

— Уверяю вас, Марк Ярославович, ваш отец находится в самых лучших условиях, — твердил начальник колонии, Юрий Семенович Скопенко.

На погонах темно-синего пиджака сияли три больших звезды, которые полковник с радостью демонстрировал гостям. Подобная честь оказывалась не каждому человеку, пришедшему навестить родственника. Исключения составляли те, кто в личном списке Юрия Семеновича значился под значком «Важные связи». Ведь такие люди, как Марк Тасманов, о чьей связи с главным прокурором страны не судачил только ленивый, вполне мог расширить уровень возможностей.

К тому же пришел он не один, а с младшим сыном бывшего депутата — Павла Канарейкина. Скандал не скандал, а человек не последний в городе. Да и сам Скопенко собирался голосовать за него на выборах.

Как шутили его коллеги: «Лучше нажравшийся бизнесмен у власти, чем голодный чиновник в госбюджете».

 — А там у нас пульт управления всей тюрьмой, — Юрий Семенович показал на одноэтажное здание из желтого кирпича.

Отличить от остальных однотипных построек дом было легко: рядом раскинулись клумбы, парочка кустов жасмина, а вокруг постоянно бродили охранники с оружием. Неплохая охрана, если не считать боевых дронов и трех андроидов. Они сканировали каждый метр территории и отслеживали передвижение заключенных из общежития к цехам и обратно. Таким образом любая попытка побега пресекалась на корню. Тем более, что каждого сотрудника на въезде заставляли проходить проверку биометрических данных, а посетители трижды проходили специальные арки.

Ни оружия, ни жвачку без ведома охраны не пронести.

— Они у вас рисуют, что ли? — озадачился Антон, разглядывая стенд с «домашним» творчеством заключенных.

Рисунки, фотографии, деревянные игрушки — все выставили на всеобщее обозрение в холле. Рядом с целой серией черно-белых снимков высокого качества замер Марк, явно узнав руку отца. Люди на фото — все те же заключенные, охранники и простые гражданские. Ничего особенного в лицах, но достаточно одного взгляда, чтобы реальность переставала существовать.

— И рисуют, и поют, и театр у нас есть, — гордо ответил Юрий Семенович и расправил широкие плечи. — Даже зал для йоги. Кстати, по совету вашего отца сделали, — понизив интонацию, добавил он, обратившись к Марку.

— Нисколько в нем не сомневался, — коротко усмехнулся Тасманов, а Антон вскинул брови и покачал головой.