Бессердечный принц. Раскол (СИ) - Мелевич Яна - Страница 56

— Год, может, два, — следом отозвался генерал Соловьев, и я шумно вздохнул. — У меня рак, ваше императорское высочество.

— Терапия? Магическое лечение? Операция?

Покачав головой, Рахмат Алишерович как-то равнодушно дернул плечом, будто речь шла о чем-то обыденном. Но касание Тихона Федоровича и сожаление на лице отца сказали слишком много. Я сжал переносицу, затем потер висок и поинтересовался:

— Василий знает?

Очередной отрицательный ответ меня не удивил.

— Я попросил его императорское величество оградить сына от любого участия в боевых действиях. Маленький город в провинции достаточно безопасен. Хоть и весьма относительно, как оказалось.

Ну да. После нападения зеркальщика в Урюпинске Василий Шумский лишился нормального слуха. Отделался легко, если учесть, какими могли бы стать последствия.

— А другие? Краснозоревцы?

— Когда маги или люди становятся Призванными, то живут за счет энергии собранных душ, — сказал отец. — Инга Дольская, женщина, спасенная той некроманткой в Урюпинске, была именно такой. После освобождения от оков Хаоса у нее выявили серьезные проблемы со здоровьем. Подпитки не стало, и организм начал разрушаться. Но Инга — просто человек. У магов все сложнее. Зависит от мощности дара, частоты использования, образа жизни. Мы пока не нашли ни способа излечения, ни хоть какого-то решения.

А до тех пор все, кому «посчастливилось» родиться с Хаосом, становились не только мишенями правительства, но и продолжали умирать. Медленно и мучительно. Даже не догадываясь, что их пожирала собственная магия. И Ольга была среди них.

— Давай перейдем к насущным делам, — я устроился в кресле и поймал озадаченный взгляд отца. — Проблемы в стране никуда не делись. Нужно достраивать БАМ, решать энергетический вопрос, плюс король Стефано заговорил о союзе с подачи Ватикана.

— Насчет Ватикана…

Загрузив голову, я ушел в дела. Кружил сознание пудровый аромат, шелестели бумаги, а ледяное дыхание слуг Смерти больше не трогало меня. Слишком давно они поселились в моем доме, я привык к их присутствию. Игра в догонялки продолжалась много лет. Просто чудо, что мы еще дышали и ходили по свету на своих двоих. Теперь же я ждал и гадал: до кого первым дотянутся руки костлявой властительницы мертвых.

Меня, отца или Ольги.

***

Сегодня завтрак подали в анфиладу жилых покоев великих князей — Александра I, Николая I и Александра II.

Отец изменил привычке пропускать утреннюю трапезу и снарядил слуг, чтобы они накрыли стол именно там. Доказывал будущей невестке, насколько ценит ее присутствие. Показал самое сердце Зимнего дворца: второй этаж и столовую, окна которой выходили на Адмиралтейство. Здесь каждое лето ставили шатер на балкончике, чтобы императорская чета наблюдала за разводом стражников и перекличкой. Сейчас же там просто прогуливались патрули, но зрелище все равно завораживало.

Я скользнул взглядом по холодно-синим шторам, затем поймал отблеск солнца на позолоте и остановился на муляже одной из печей дворца. Голубая отделка немного обшарпалась, требовалась смена некоторых деталей мозаики. Но никто не брался, поскольку найти подобные материалы в наше время и мастеров было крайне сложно.

— Вам нравятся покои, ваше высочество?

— О, прошу, зовите меня по имени, пока мы не на официальном приеме, ваше императорское величество.

Щебетание Вильгельмины задребезжало по фарфоровым чашкам. Сто на десять персон, накрытый час назад, практически пустовал. Не считая юной эрцгерцогини Австрийской, Тихона Федоровича, отца и двух фрейлин принцессы — графини Изабеллы Хотек и баронессы Маргариты Вильчек. Обе дамы с тоской ковырялись в пышном омлете, изредка поднимали головы и морщили носы, когда слышали русскую речь.

Потому что ни дрына не понимали. В лучшем случае бледнолицые подруги Вильгельмины оживали, когда слышали либо венгерские обращения, либо немецкую речь. Отец поддерживал контакт с ними, но в одинаково рыбьем взгляде не читалось ничего, кроме недовольства.

Русские варвары опять приняли их не по правилам. Слишком вычурно и недемократично. Повсюду демонстрировалась сила рода Романовых, а картины, вроде сцены триумфа Александра Македонского, бессознательно давили догмами патриархального строя.

Я невольно усмехнулся, представляя, что случилось бы с несчастными австрийками, притащи отец на завтрак свой двор. От немногочисленной родни, пережившей все потрясения в империи, до военачальников. Однако сегодня император ограничился узким кругом ради спокойствия эрцгерцогини, поскольку в Европе правила при дворе давным-давно пошли в сторону упрощения. Там за королевскими особами целая толпа с непонятными званиями не переезжала с места на место. Хотя фривольность и легкомыслие свободолюбивой Вильгельмины отцу все-таки не понравилось. Замечание насчет имени он, конечно, пропустил мимо ушей, но шумно втянул носом воздух. Очень раздраженно.

— Леди не нравится завтрак? — я не удержался от ядовитого замечания, когда Изабелла небрежно отодвинулся тарелку с мясной нарезкой. Да еще с таким выражением лица, будто там лежала голова принесшего завтрак слуги.

— Простите, ваше императорское высочество? — она захлопала ресницами, но по щекам расползлись красноречивые алые пятна.

— Белла предпочитает… более легкую пищу, — Вильгельмина покосилась сначала на подругу, затем посмотрела на меня, а после опустила голову к тарелке. — Она вегетарианка.

— Неожиданность какая.

Я цокнул языком, отец нахмурил брови.

— Алексей, — предупреждающий тон вызвал у меня короткий смешок в чашку с чаем.

Разговор не клеился, если не считать скудных попыток отца поддерживать хоть какое-то подобие светской беседы. Сначала сыпались дежурные вопросы про здоровье императора и его дражайшей супруги, потом дальних родственников обеих династий. Вильгельмина старательно подбирала слова, показывала безупречное знание русского языка и вела себя пристойно. Хотелось бы придраться, да ни к чему. А в излишней развязности и свободном поведении обвинять я ее не мог: правящий дом в Австро-Венгрии, как и вся Европа, давно не придерживались строгих догм поведения в обществе.

С предполагаемой невестой за час завтрака я поговорил от силы пять раз. Перекинулся несколькими фразами и скудными воспоминаниями о встрече в Сорбонне. Сознание услужливо подбросило парочку кадров тех лет, но ничего конкретного. Приятная, ненавязчивая и по возрасту очаровательная — Вильгельмина оставалась такой же, какой была в прошлом. Чуток повзрослела, оформилась, сменила кеды и джинсы на женственные платья, подходящие особе королевских кровей куда больше.

Но меня терзало подозрение, что в пяти чемоданах принцессы нашлась бы очередная пара модных футболок и брюк. А платья с костюмами привезли для хороших впечатлений. Уж больно часто Вильгельмина ерзала на стуле, потому что чувствовала себя неуютно в строгой юбке до колен и блузке цвета топаза. Правда, эрцгерцогиня усиленно храбрилась, смело приподнимала брови, когда я поворачивал голову, и отбрасывала прядь золотистых волос с шеи, демонстрируя линию плеч.

Забавно. Неумелые попытки флирта впервые за утро по-настоящему меня развеселили. Горечь разговора, темная, вязкая тоска и сладость смерти отошли на второй план. Они уступили место легкости, затуманили голову, прогнали прочь костлявое прикосновение Жнецов. Даже отец перестал кашлять так часто, как несколько часов назад. И Тихон Федорович улыбался слишком широко для служителя церкви.

— Простите, а нельзя ли убрать всю эту охрану?

Я вернулся к беседе за столом, которая заметно ожила. Взяв поджаренный тост, я аккуратно отрезал пласт масла и размазал по корочке с невероятным воодушевлением. Есть не хотелось, зато поджатые губы Изабеллы Хотек доставляли истинное удовольствие. А уж гневные молнии в глубине серо-синих глаз при виде нарезки вообще грели душу.

Боль сменилась злорадством, наслаждение от испорченного настроения двух дам вызвало приятное покалывание в области шеи.