Бессердечный принц. Раскол (СИ) - Мелевич Яна - Страница 43

— Ваше императорское высочество.

Я вздрогнула и дернулась, едва голос Влада прозвучал отрезвляющим ливнем. Столько в нем слышалось мрачности, возмущения и некоей обреченности. Похоже, не понравились откровения цесаревича с любовницей, оно и так ясно. Поздно спохватился. Теперь я поняла, что здесь забыл Ящинский.

Докладывал ситуацию за пределами дворца, как настоящий цепной пес.

— Все в порядке, она бы узнала рано или поздно, — спокойно выдал Алексей.

— Гм, — мне затылок прожгло от взгляда. — Лучше бы никак.

— Владислав, будь добр, сядь где-нибудь, — процедила я. — Твое стояние над душой дико раздражает.

Клянусь заводом почившего супруга — Влад закатил глаза.

— Как прикажете, ваше величество, — сарказм он даже не старался спрятать за напускной вежливостью. — Ой, прошу прощения, сиятельство.

Воистину, у Алексея и Владислава вместо крови по венам тек яд. Никаких сомнений в родстве не возникало.

Праздник закончился, огоньки задрожали в предвкушении. Наступившую тишину прервал звон треугольника. Чистый, бойкий — он отсчитывал минуты, пока время по сценарию медленно приближалось к полуночи. Того гляди, скоро бы взвыла фарфоровая кукушка, установленная в настенных часах. Следом потянулись литавры и тарелки, а после шумно «задышали» духовые: валторны, кларнеты, флейты и гобои.

Крысы, разодетые в угольно-черные ментики, где ярким пятном выделялась желтая шнуровка и золотые эполеты, зашевелились. Аккуратно ступая хвост к хвосту, они пробирались в дом, держа наготове оружие, и прятались в пушистых ветках наряженной елки. Впервые за все представление я потянулась к театральному биноклю, поскольку в темноте танцоры почти сливались с декорациями.

Несколько секунд ушло, чтобы разобрать происходящее. Грохнули барабаны, и я подпрыгнула в кресле, жадно ловя каждый момент, движение, отточенное до автоматизма. Взлет, оборот, эшаппэ — прыжок во второй позиции, затем смыкающийся круг. Маленькую Клару оттеснили появившиеся гвардейцы во главе с ожившим принцем Щелкунчиком. Звуки боя сопровождались умелой игрой оркестра. Жестокость, с которой сражались крысы, и отвага героев через хор музыкальных голосов передавалась нам.

Враги убивали, рвались вперед, хватали своих жертв. Теперь я поняла, в чем заключалась разница оригинальной сказки и вольного изложения режиссера. Здесь ничего не напоминало рождественскую история, слишком кровавым оказалось окончание первого акта. На последних минутах инструменты стихли, исчезли победители, уводящие остатки выживших за собой в королевство. Раненый Щелкунчик поднял дрожащую руку, коснулся лица рыдающей Клары, и свет вдруг погас.

Я думала, что акт закончился и поерзала. Терпеть антракт после такого взрыва невыносимо, хотелось продолжения. Узнать, как дальше развернется сюжет, ведь уже значительно отошел от первоисточника.

Едва зашевелились люди, как вновь завыли скрипки, и сопровождаемый баханьем духовых. Жестко, будто выбивали так, потом растягивая мелодию, чтобы балерины в летящих нарядах перестроились. Белый шелк на них демонстрировал невинность, которая проскальзывала все повествование, а пламя горящих булав и шестов в их руках выхватывали кровавые разводы на одеждах.

Девушки разделились на три ряда, расступившись перед той, что доселе скрывалась от зрительских глаз. Алые ленты спускались вдоль тела, точно кружащие вокруг змеи, и двигались вместе с хозяйкой. Яркий образ вкупе с горящими веерами олицетворял собой жгучую боль и полыхающую ненависть, вспыхнувшую после гибели родных и близких. Встань на пути — тебя сожжет праведным гневом его обладательницы.

Но стоило рыжеволосой балерине повернуться, как меня пронзило насквозь. Я услышала короткий вздох, буквально телом ощутила возросшее троекратно напряжение. Только с места не сдвинулась и взгляд не оторвала. Мне даже бинокль не понадобился, чтобы рассмотреть орнамент на платье. Его создатели достойно поработали над зачарованными нитями, хотя достаточно было полумаски на лице главной балерины и все становилось понятным.

Чертова заря — красная, безжалостная и неугасающая. Ее лучи тянулись через весь зал к цесаревичу, открыто показывали знак предателей и бунтовщиков.

Темп ускорился, танцовщица взмахнула веерами, затем гордо вскинула подбородок. Думаю, она интуитивно чувствовала изменившееся в зале настроение, впитывала людской шок как губка. Испуганные вздохи, и шепотки пчелами разлетелись вдоль кресел, ударились в стены, вознеслись под потолок. Если рыжеволосая девчонка и дрогнула, то почти сразу справилась с постигшим волнением. В отличие от нас.

Находясь на расстоянии от его императорского высочества и многочисленных представителей знати, она смело сделала шаг, затем второй. Как будто не боялась, что сегодняшнее выступление станет для нее последним. Проигнорировала изумление зала, когда подбросила горящий веер, чтобы после подхватить в полете и описать круг.

Изящная, как фарфоровая статуэтка, рыжеволосая балерина дерзко плюнула в лицо страху.

А заодно и всей империи.

— Влад, — прошипел Алексей, и я содрогнулась от ужаса.

— Я разберусь.

Мне почудилось, будто в голосе Ящинского проскользнула неприкрытая ярость. Обернувшись, я выхватила взором его широкую спину: он тенью двигался между рядами.

Я не сомневалась, что девчонку ждали крупные неприятности.

Я вышел за три минуты до антракта, предварительно кивнув двум офицерам, чтобы охраняли цесаревича и его спутницу.

По спутанным и спешным бормотаниям сотрудницы театра я понял, что надо спуститься по главной лестнице, затем нырнуть в незаметную нишу. Коридоры оттуда вели прямо к гримерным, подсобным помещениям, мастерским и закулисью. Сама работница мяла в руках платок, поясняя кратчайший путь к сцене.

Туда, где отплясывала последние минуты своей жизни дерзкая балерина в кроваво-красном платье.

— Ваше превосходительство!

Капитан Сайманов склонил голову, взгляд черных глаз метнулся от меня к побелевшей даме. Она невольно покосилась на мундир, затем вздохнула. А рядом замаячил невысокий бурят, чьи глаза ярко горели. Юный менталист уже потянулся нитями магии к сознанию несчастной, когда негромко цыкнул.

— Простите, ваше высокоблагородие! — дернулся ефрейтор испуганно, поняв, какую ошибку чуть не совершил.

Без приказа применил магию к гражданскому лицу. Дурень малолетний.

— Ты что, щегла узкоглазая, под трибунал захотел?! — услышал я рычание Сайманова.

— Да я…

— Успокоились, — резко бросил я и кивнул даме. — Гостями займитесь, остальные жандармы присмотрят за порядком.

— К-к-конечно, — пискнула женщина.

В ее блекло-голубых глазах загорелся вопрос, но погас, стоило мне нахмуриться. Сжав губы в тонкую линию, она поправила форменный пиджак, после чего исчезла в дверях. Приготовилась к антракту, чтобы вовремя выпустить всех из зала.

— Елизар, Жаргал, идете рядом и молчите. Разговаривать буду я.

Ефрейтор Шоноев опустил голову, а вот капитан Сайманов, наоборот, расправил широкие плечи и кивнул. Темная прядь упала ему на лоб, но пальцы даже не дрогнули. Бедняга так и стоял по стойке смирно, пока я не сдвинулся с места.

Внутри меня буквально распирало от ярости. И вряд ли выражение лица излучало дружелюбие.

Мимо памятника Максима Горького я проскочил без остановки, даже не обернулся на ойкнувшего Шоноева. Для него, как и многих приезжих ребят, отделка театра казалась чем-то прекрасным. Кусочек эстетики, ради которого люди со всей страны и зарубежья стекались в наши края. От Мариинского до Большого театра в Москве тянулась слава памятников культуры, ею пропитался каждый клочок земли в Российской империи.

Меня такие вещи впечатляли мало. Насмотрелся за все детство, а от подобных мест всегда веяло затхлостью давно прогнившей системы. Сколько ни пыталась императрица Анастасия привить во мне любовь к возвышенному, так ничего у нее не вышло.

«Плебейская кровь», — цыкала она недовольно, когда я воротил нос от очередного посещения какого-нибудь спектакля. Потом, правда, императрица клала ладонь мне на макушку и зарывалась пальцами в пряди.