Портрет миссис Шарбук - Форд Джеффри - Страница 47

• Предыдущая
• 47/60
• Следующая

— Им был нужен твой кошелек?

— Нет, боюсь, они просто хотели развлечься.

— Вчера нашли еще одно тело, вот там-то я и был.

Тут он поднял газету, которую я еще не успел просмотреть, и перевернул ее, показывая мне заголовок.

— Тайное стало явным.

— Начальство с ума сходит — требует, чтобы дело было распутано как можно скорее. И вот еще что. Теперь я знаю, что общее было у всех этих женщин.

— Они все переспали с одним и тем же моряком?

— Представляю, что это был бы за морячок. Но дело обстоит иначе. Трудно поверить, что они не докопались до этого раньше. Правда, тут есть одно оправдание — тела приходилось спешно кремировать из страха, как бы эта зараза не распространилась.

— И что же у них общего?

— Прессе об этом не сообщалось. Так что, сам понимаешь, это секретная информация.

— Можешь на меня положиться.

— Мы абсолютно уверены, что у всех жертв были одинаковые камеи на заколках — женщины со змеями вместо волос.

Я резко придвинулся к нему вместе со стулом и спросил:

— А какой фон у этих камей?

— По-моему, говорили, что темно-синий.

Я оттолкнул стул назад и встал. Вытащив из кармана монетку, я бросил ее на стол в оплату счета.

— Вы проверяете ювелиров — кто изготовил эти камеи?

— Сразу этим и занялись. А ты куда?

— У меня есть одно поручение. Ты сегодня вечером работаешь?

— Да. Тебе что-то известно?

— Я думаю, речь идет об убийствах. Доказать я это пока не могу, но думаю, вам следует заняться поисками человека по имени Морэ Шарбук.

— И где же нам его искать, этого Шарбука?

— Не знаю. Во всяких злачных местах. Я свяжусь с тобой сегодня вечером, Джон. Найдите Шарбука.

— Пьямбо! — крикнул он мне вслед, но я в мгновение ока оказался на улице и поспешно захромал к ближайшему трамваю, идущему от центра.

Хотя я пришел к миссис Шарбук за два часа до назначенного времени, но был при этом исполнен решимости добиться немедленной встречи. Погибало по три женщины в неделю. Вследствие этого трагического факта и моих личных обстоятельств обещанные мне за исполнение заказа деньги больше не тяготели надо мной. Всего за один день я из эгоистичного, занятого только собой художника превратился в защитника общественной безопасности. Уоткин непременно откроет мне дверь, и мы с Лусьерой обязательно пространно поговорим на тему, которую не затрагивали до сих пор, — а именно на тему реальности.

Я твердым шагом направился к двери и принялся энергично постукивать медным дверным молотком. Ответа не последовало. Я подождал некоторое время и постучал снова. Приложив ухо к двери, я прислушался — не раздастся ли за нею звук приближающихся шагов Уоткина. Но ничего не услышал. Просто так мне и в голову бы не пришло заявляться в дом без приглашения, но я считал, что дело не терпит отлагательств. Для начала я попробовал самый простой вариант и на всякий случай повернул ручку — может быть, дверь не заперта. Представьте себе мое удивление, когда ручка повернулась и дверь свободно открылась. Я вошел внутрь.

— Есть кто-нибудь? — неуверенно спросил я.

Ответа не последовало, и я попытался еще раз — громче. Мне ответило странное эхо. Я не мог понять, почему у него не такой звук, какого я ожидал, но потом, зайдя в маленькую комнату рядом с прихожей, увидел, что почти вся обстановка из нее исчезла.

— Мой бог! — громко сказал я и быстро пошел по коридору.

Все комнаты, по которым Уоткин водил меня зигзагообразным путем к миссис Шарбук, теперь были почти пусты. Оставшаяся мебель стояла как попало, словно дом подвергся разграблению. Я быстро прошел через столовую, через кабинет — оба помещения были обескураживающе пусты. К тому времени я так привык совершать этот путь, что мог бы проделать его до комнаты, где происходили наши встречи, с завязанными глазами.

И только распахнув дверь в последнюю комнату и войдя в это помещение с высокими потолками, я понял, что миссис Шарбук в доме нет. Ширмы не было. Остался только мой стул, одинокий атолл в море полированного паркета. «Лусьера!» — выкрикнул я, и это имя довольно долго сотрясало воздух пустой комнаты. Я подошел к стулу и сел на него, пребывая в полном недоумении.

Должен сказать, что, невзирая на все неприятности, которые доставила мне эта женщина, ее теперешнее отсутствие опечалило меня. Именно в этот самый момент один из ее рассказов мог бы послужить мне утешением. И тут я решил, что раз уж я незаконным образом проник в дом, то могу поискать — не найдется ли следов, указывающих на то, куда она исчезла, или чего-нибудь другого, проливающего свет на эту историю. Первое, что мне пришло в голову, — подняться по лестнице в конце комнаты. Мне всегда казалось, что там находится тайное святилище миссис Шарбук. Оснований для уверенности в этом у меня не было, но я знал, что начать поиски должен оттуда. Я поднялся со стула и постоял несколько мгновений, глядя на изумительное голубое небо в окне, прислушиваясь к завываниям ветра. Потом я направился к лестнице, с таким трепетом и возбуждением, словно сейчас должен был заглянуть за саму ширму.

С сожалением должен сказать, что второй этаж вовсе не оказался сокровищницей, хранилищем секретов, как мне того хотелось. Никаких улик, никакого ключа к разгадке я там не нашел. Все, что там имелось, — это вид на парк, созерцанием которого, видимо, время от времени наслаждалась Лусьера. Мне пришло в голову, что Уоткин узнал о возвращении Шарбука, и миссис Шарбук, видимо, пустилась в бегство, забыв о заказе и обо всем остальном. Если Морэ вернулся, то она, видно, почувствовала себя преследуемой злым призраком.

Возвращаясь по комнатам второго этажа к лестнице, я заметил слева по коридору дверь, которую не видел раньше. Открыв ее, я увидел за ней еще один лестничный пролет, который вел на маленький чердак, невидимый с улицы. Сначала я хотел было пропустить это мрачноватое помещение наверху, но потом поставил ногу на первую ступеньку, скрипнувшую подо мной, и пошел выше.

Я сделал еще несколько шагов, и моя голова оказалась над полом чердачной комнатенки. Первое, на что я обратил внимание, был свет, обильно проникавший на невысокий чердак из двух окон по бокам. Если бы я нашел здесь только мрак, то наверняка прекратил бы дальнейшие поиски. Следующее, на что я обратил внимание, был какой-то знакомый аромат. Его я узнал почти сразу же — запах высохшей масляной краски. Когда я поднялся в комнату до конца, мне пришлось слегка нагнуться — встать в полный рост мешал низкий потолок. Вдоль двух стен рядами стояли холсты. Мне достаточно было просмотреть два-три, чтобы понять — все это портреты.

«Невероятно», — сказал я, разглядывая полотна одно за другим. На многих навязчиво фигурировала ширма с падающими листьями, на некоторых я увидел обезьянью лапу, на двух или трех — зеленые листья, использовавшиеся миссис Шарбук в ее представлении, но при этом все это были женские портреты. Единственной женщиной на них была, конечно, моя заказчица. Я знал, как выглядят подписи разных художников и узнавал их, не успев прочесть имена — Пирс, Данто, Фелато, Моргаш. Эти великолепные работы были написаны в самых разных стилях последних двадцати лет. Женщины, смотревшие с портретов, были все красивы и совершенно непохожи друг на друга. Рыжеволосые и блондинки, черные как смоль, каштановые, высокие, низкие, худые, полные. У одних на лице было выражение похоти, у других — раскаяния, у третьих — сарказма, у четвертых — радости, у пятых — муки. Одеты они были кто в кимоно, кто в купальный халат, кто в вечернее платье, а кто в трепещущее на ветру летнее, но ни одна, позвольте добавить, не была изображена обнаженной, как предполагал изобразить свою миссис Шарбук я. Словно невинный молодой любовник, я испытал укол ревности, узнав, что не был первым.

Я продолжал перебирать портреты, — нашел Спеншера, Тиллсона, превосходного Лоуэлла, а потом мне попался портрет, при виде которого колени мои подогнулись: коленопреклоненная грешница с нимбом в окружении древнеримских скульптур, освещенная серебряным лучом, пробившимся сквозь тучи. Полотно это было написано в прерафаэлитском стиле, который мог принадлежать только одному художнику. Мне и на подпись не нужно было смотреть, чтобы узнать манеру Шенца. Такое откровение могло свалить меня с ног, но полотно, стоявшее за картиной моего друга, оказалось еще более сокрушительным ударом. Оно принадлежало кисти не кого иного, как М. Саботта.

• Предыдущая
• 47/60
• Следующая