Красная королева (СИ) - Ром Полина - Страница 93

— Отпустите меня, генерал… Пожалуйста…

После моих слов прошло еще несколько мгновений. Он как будто размышлял, стоит ли выполнить мою просьбу. Потом скрипнул паркет, кольцо рук разжалось, и генерал сделал шаг назад. Освобождение не принесло мне особого удовольствия. Напротив, я почувствовала себя окончательно брошенной и никому не нужной.

Какой-то странный инстинкт заставил меня протянуть в темноте руку и вслепую сделать два небольших шага туда, где во мраке слышалось его дыхание. Пальцы коснулись золотого шитья мундира и жесткой ткани формы. Я сделала еще шаг и, уткнувшись в это жестко-шершавое, царапающее лицо шитье, почувствовала, как снова оказалась в плотном кольце его рук. Это принесло какое-то странное облегчение, и я, прижавшись щекой к мундиру, смогла, наконец, заплакать…

После двух дней заупокойных служб в храме, после отпевания Рогана де Сюзора, после того, как тело последнего из рода де Сюзоров было закрыто в фамильной гробнице, во дворце был объявлен глубокий траур.

Новый мой ордонанс, изданный в память о де Сюзоре, регламентировал все траурные дни, как и посты, молитвы и посещение храма. Двору было объявлено, что королева скорбит и молится. Тревожить ее в ближайшие две недели запрещено. В общем-то, никто особо не удивился: мою привязанность к покойному герцогу знали все, а в силу его возраста даже самые злоязыкие не могли найти в этой привязанности чего-либо постыдного.

Принцесса Элиссон вместе со своей ближайшей подругой Эмили, баронессой Хартли, отправилась навестить мать баронессы. Бывшая жена де Богерта тихо и мирно жила в провинции, наслаждаясь свободой и первым собственным домом, где никто не навязывал ей свою волю.

Женщина оказалась достаточно разумна, чтобы не выходить замуж второй раз, хотя я точно знала, что предложения были. Раз в три-четыре месяца я получала достаточно полный отчет о ее жизни от графа де Тауффе. Бывшая семья де Богерта оказалась гораздо благоразумнее, чем их взбунтовавшийся покойный отец.

Мальчики после нескольких недель притирки хорошо вписались в коллектив военной школы дофина. На их новых, пожалованных короной землях сидели толковые управляющие, которые в отсутствии молодых господ просто копили деньги им на будущее. Братья Эмили уже были достаточно взрослыми, чтобы понять, насколько милостива я была к семье бунтовщика. Поэтому учителя школы, ежемесячно присылавшие мне доклады об их жизни и поведении, утверждали, что даже в частных беседах мальчики упоминают королевскую семью с чувством глубокого почтения.

Так что против поездки Элиссон по стране я не возражала. Пусть ее подруга увидится с матерью, пусть девочки пообщаются с мелкопоместным дворянством по пути в баронство. Пусть увидят капельку реальной жизни. Разумеется, к ним была приставлена серьезная охрана, и старшей в поездке была назначена Софи. Однако из опасения, свойственного всем матерям, я попросила Жанну Менуаш поехать вместе с ними: случись что, у них будет с собой нормальный лекарь.

Алехандро с десяти лет каждые две недели проводил в своей собственной школе на общих основаниях. Ел из одного котла с учащимися, посещал занятия и даже получал оценки и баллы. Единственным исключением и привилегией была собственная его комнатка, впрочем, крошечная и обставленная такой же койкой, как и у других учеников. Никого не удивило, что дофин не стал изменять привычный образ жизни и через несколько дней после похорон отбыл в школу.

Разлука с сыном всегда царапала мне нервы, но я понимала, что нельзя держать его возле своей юбки. Кроме того, раньше, когда сын уезжал, во дворце со мной всегда оставалась Элиссон. Они с братом неплохо ладили и были привязаны друг к другу, так что вдвоем с ней мне было легче переносить разлуку. В этот раз принцесса уехала, а дофин выразил желание остаться в школе подольше. Я не препятствовала.

Сразу после отъезда детей при дворе было объявлено, что королева в горе и трауре решила уединиться в монастыре и помолиться в одиночестве. Место пребывания королевы хранили в тайне, дабы придворные не докучали своими глупостями. Следует уважать чужую скорбь.

Единственный человек, который знал, как со мной связаться, был Гастон. Он и остался при апартаментах держать оборону. Уезжала я в «монастырь» еще затемно, практически ночью. В карету со мной села только Тусси. Это никого не удивило. Все знали, что я привязана к собственной горничной и высоко ценю ее услуги. Две фрейлины и секретарь поделили другую карету: в монастырь неприлично приезжать целым табором.

В Малый Шаниз мы прибыли еще до полудня. Я много лет не была здесь. И сейчас с каким-то даже ностальгическим умилением смотрела на ухоженный парк, чисто выметенные дорожки, полностью отремонтированные старые голубятни. Мои старые покои уже были вымыты и проветрены. По словам Вильгельма, их заперли и опечатали сразу же, как я покинула старый охотничий домик, и в мое отсутствие там никто не жил.

Фельдмаршал встретил меня прямо у кареты и держал себя абсолютно официально. Два офицера эскорта придавали даже некоторую парадность этой встрече.

Насидевшись в карете, я не захотела скучать в комнатах и сразу пошла обходить здание, чтобы понять, что здесь работает. Заглянула в бывший ткацкий цех, где теперь располагалась вся военная канцелярия. Оценила аскетичную и строгую меблировку, подчеркнуто сдержанный стиль общения между людьми и четкий порядок везде. Фельдмаршал и его офицеры сопровождали меня. Де Кунц комментировал:

— Сюда поступают все письма с голубиной почты, ваше королевское величество. Вот здесь секретари разбирают документы по степени важности и распределяют, кому именно их подать. Иногда мне, иногда генерал-интенданту, а иногда сразу казначею, — мы перешли в соседнюю комнату, которая выглядела точно так же, и де Кунц пояснил: — Отсюда идут распоряжения штаба, которые переписываются на тонкой бумаге и отправляются по назначению.

— А где живут голубятники?

— Для них, ваше величество, сделана пристройка возле казарм.

Все содержалось в таком порядке и было так четко налажено, что я почувствовала некую неуверенность: стоило ли мне врываться в этот налаженный и регламентированный правилами мирок? Однако фельдмаршал предложил показать мне восстановленные беседки, и мы спустились в парк.

С собой я взяла только двух фрейлин, которых лично проинструктировала перед отъездом Графиня Эбигейл Холланд. Эта дама, ухитряясь оставаться незаметной, по-прежнему руководила моим личным окружением и держала фрейлин в большой строгости. Именно ее мудрые решения позволяли мне избегать конфликтов с окружающими, и именно она настояла на сопровождении:

— Вы, ваше королевское величество, вольны поступать, как вам угодно. Но если вы желаете прислушаться к моему мнению…

— Желаю. Вы ни разу не давали мне дурных советов, миледи Эбигейл.

— Вы можете оставить во дворце личного секретаря, большую часть фрейлин и даже большую часть горничных. Но ваш отъезд совсем без сопровождения однозначно вызовет скандал. Простите мне эту дерзость, ваше величество, но сплетники изваляют ваше имя в грязи.

Даже долгие годы траура по мужу и безупречного поведения не сделали меня недосягаемой для сплетен. К сожалению, я понимала, что миледи Холланд права. Пришлось смириться. Моя верная Софи и мадам Менуаш отправились сопровождать девочек в поездке. Потому мне пришлось положиться на выбор моей статс-дамы:

— Миледи Ферроз и миледи Нергон появились в вашей свите недавно. Они заменили фрейлин, вышедших замуж. В отличие от молодых безмозглых болтушек, которые только и мечтают присмотреть при дворе подходящего кавалера, обе эти дамы — вдовы, и у них есть прекрасные, с моей точки зрения, качества: они не болтливы и в силу сложных финансовых обстоятельств будут зубами держаться за свои места. Одну из них я лично знаю еще с детства, а на вторую граф де Тауффе собрал все необходимые данные, подтверждающие не только ее ум и благонравие, но и способность хранить чужие тайны.