Стиратель (СИ) - "Генрих" - Страница 43

— Что случилось? У тебя опять приступ?

Вроде не должно у нее теперь быть приступов. Что-то не так с моим лечением? Этого только не хватало…

— Это не обо мне. Это о вас, Мих…

Подходит ко мне совсем близко, чувствую тепло ее тела под тонким платьем. Что, опять? Я же, кажется, отучил ее поминутно предлагать мне сексуальные услуги.

— Ты славная девушка, Лилли, но я же тебе говорил…

Не слушает меня, берет мои руки в свои… и мир вокруг меня взрывается сияюще-белым пламенем. Перед глазами — сумасшедший калейдоскоп, в ушах — визг тысячи оскорбленных женщин, на запястьях — прожигающий до костей лед. Пытаюсь проморгаться, сфокусировать взгляд… наручники. Лилли надела на меня наручники… и они отрезали меня от Тени.

— А я и Сету говорил то же самое: низшим доверять нельзя, — голос графа ржавым ножом прорезает заполнившую мои уши ржавую металлическую вату. — Он, идиот, не понимал этого… как и ты. Ты предал меня, вступил в сговор с моими врагами.

— Что за чушь! Какой сговор? Хёрст за любого ухватится, а мне какой интерес? — как-то не ожидал такого резкого поворота. Так-то у меня есть отговорка.

Поступок мой был спонтанным и неизбежным, но временем продумать позицию располагал. Здешняя элита, Высшие, инстинктивно обязаны соблюдать строжайшую этическую норму — женщины неприкосновенны. При этом их положение может быть сколь угодно жалким, но убивать их ни в коем случае нельзя. Юную герцогиню желали если не убить физически, то социально точно. Её лишали возможности выйти замуж. Всё дело в деторождении, в непонятном барьере в два ребёнка. Коэффициент рождаемости только теоретически может немного превысить два. При таких условиях даже Симона — уникальная ценность. Численность мужчин может уменьшится в несколько раз, не страшно в целом для общества. Ввести многожёнство — и вопрос воспроизводства решён.

Странно всё это. Полагал, что такие нормы возникают естественным путём, на основе биологических инстинктов выживания. В Танаиде что, даже такого нет? Граф при разговоре до всех этих грустных и гнусных событий идею убийства девушки вовсе не отверг с порога. Выходит, он не шутил?

Мысль — самая быстрая вещь на свете. Долго сказка сказывается, а в голове всё проносится со скоростью японского байка. Кажется, я промахнулся, идея представить мои действия всего лишь как предохранительный клапан — кстати, это недалеко от истины, — не сработает. Но попробовать надо. Другое придумывать поздно.

— Граф, я всего лишь желал, чтобы твой внук не пересёк черту. Зачем ему репутация насильника и убийцы Высшей?

— А я думаю, что ты лжёшь, — в голосе графа звучит неприкрытое удовольствие. Он откровенно наслаждается ситуацией.

Опять он меня удивляет. Обвинение во лжи?

— Зачем тебе думать, когда ты можешь просто узнать? Найми любого ментального мага, ему ничего стоит меня проверить. Можешь даже сделать это за мой счёт. Мне в ваши интриги влезать нет никаких причин.

При словах «за мой счёт» граф как-то совсем нехорошо ухмыльнулся.

— Зачем мне ментальный маг, когда и так вижу твоё враньё? Говоришь, влезать в мои дела не хочешь, но ведь влез! На моих глазах. Ты — врун! Я облагодетельствовал тебя, принял в своем доме как друга, а ты пошел против меня. Так что придётся теперь тебе продолжать работу в совершенно других условиях. И кстати, не смей больше обращаться ко мне на «ты», низший.

Графская темница выполнена с фантазией, ничего не скажешь. У барона-то было без затей — сырой холодный подвал, туда сбрасывали ненужное барахло и там же держали узников, когда доводилось. Тут же к делу подошли куда основательнее. Никакого даже самого крошечного окошка, лишь магический источник света, который то прожигает веки, то едва мерцает, то вдруг покрывает стены безумными извивающимися тенями, как на дискотеке в клубе в пролетарском квартале. Есть здесь и отопление, правда, довольно своеобразное: днем к стене, за которой находится печь, невозможно прикоснуться, так она раскаляется, а ночью в камере царит мертвенный холод. Не знаю уж, использована тут магия или сложные инженерные решения, вроде бы запрещенные после восстания Сета.

Но больше всего донимает методично капающая вода. Когда на второй день с меня все-таки сняли блокатор, чтобы я совсем не загнулся, всю камеру обыскал сантиметр за сантиметром, но откуда капает чертова вода, так и не нашел. А звук — вот он, круглые сутки, и кажется, капли падают прямо мне на череп и уже почти продолбили в нем дырочку. Надо ли говорить, что спать в таких условиях невозможно. Разве что иногда удается провалиться во что-то вроде обморока.

С едой тут тоже все затейливо. Ее приносят трижды в день, и по размеру порции приличные. Проблема в том, что это откровенные объедки — на полуобглоданных костях следы зубов, и какие-то посторонние вкрапления… Когда заявил тюремщику, что не стану есть эту дрянь, он смачно харкнул в тарелку, развеяв мои сомнения. Мои демарши ни на кого тут впечатления не производят. Остается гадать, вспомнит ли граф, что целитель может работать, только будучи живым, или раньше загнусь, и тогда интрига уже в том, от чего — от голода, от нервного истощения, из-за нехватки сна или от ночного переохлаждения. Хоть тотализатор открывай.

Пусть блокатор с меня и сняли, без солнечного света нет сил даже на самый короткий нырок в Тень. Но нападение на тюремщиков ничего не дало бы, кроме морального удовлетворения от того, что на Танаиде станет парочкой гадов меньше — второй отряд стражи надежно защищен каменной стеной, до него мне не дотянуться. Очевидно, я не первый маг, которого здесь держат.

На четвертые сутки мне уже становится все равно, что будет дальше — и тогда-то за мной приходят. О нападении уже не думаю — остаток сил уходит на то, чтобы переставлять ноги. Странно, для меня изменилось все, а замок остался прежним… только вот суетящиеся в коридорах слуги больше не кланяются униженно. В одной из анфилад встречаем Лилли, случайно, наверно; спадает с лица, разворачивается и убегает. Надо же, стыдно ей смотреть мне в глаза. Какая несвоевременная чувствительность.

А вот графу не стыдно ни капельки, он явно наслаждается собой, сидя за тем самым столом, где мы столько раз ужинали. Теперь никто не предлагает мне стул. То ли граф понял, откуда я беру силы, то ли случайно совпало, но за окном темно. Без хотя бы капли энергии в Тень мне не войти.

— Надеюсь, ты хорошо отдохнул и готов приступить к работе? — ехидно спрашивает граф.

Вместо ответа плюю в его сторону. Почти символически, во рту сухо. Жаль, не дотягиваюсь. Один из слуг — где-то уже видел это лицо — коротко, без замаха бьет меня по почкам. Сгибаюсь пополам от боли, однако на ногах устоять удается.

— Долго колебался, не познакомить ли тебя с чудесами моей темницы сразу, — доверительно сообщает граф. — Но решил сперва выяснить, на что ты способен. Что же, теперь тебе надо просто делать то же самое, но намного, намного больше. Желающие исцеления пожилые Высшие не переводятся. Зато награда будет щедрой. Например, возможность поспать не в камере, а в обычной комнате. Или еда, куда почти никто не плевал. Готов приступить к работе?

Молчу. Нет никакого желания разговаривать с этой сволочью.

Так и думал, что сговор с Хёрстами был только поводом. Мне не оправдаться, потому что графу плевать, виновен я или нет. И серебром мне платили, не торгуясь, потому что никто и не собирался его мне оставлять. Аристократический вариант кабатчика Гара.

А я-то всё думал, как мне откреститься от дурацких обвинений. Новую отговорочку сочинил, прелесть, какую убедительную. Но нет, бесполезно. Давно и не мной сказано: я виноват уж тем, что хочется сиятельному графу кушать. Никакие отговорки не помогут. И всё-таки он меня сильно удивляет.

— Жаль, что у тебя нет семьи, — раздумчиво говорит граф. — Мужчине твоих лет положено иметь жену и детей, что же ты так сплоховал? Меня всегда поражало, на что только люди не идут ради близких. А вот у Сета семья была, и он даже не представлял себе, насколько уязвимым это его сделало. Такой гордый, такой несгибаемый, вот прямо как ты… а потом он в ногах у меня валялся. Сперва — чтобы я пощадил его жену и детей, а через несколько часов — чтобы наконец позволил им умереть. Весьма досадно, что ты не обзавелся близкими, Мих. Но не расстраивайся, и с самим человеком можно проделать много удивительных вещей. Три дня в темнице были лишь небольшой разминкой. Но у меня хорошее настроение, и я готов пропустить часть с развлечениями, если ты отправишься к пациентам прямо сейчас.