"Та самая Аннушка". Часть первая: "Аннушка и ее Черт" (СИ) - Иевлев Павел Сергеевич - Страница 23

— Как вы считаете, халь, здесь безопасно выпустить детей в туалет? Мы давно едем, им уже очень надо.

Я прислушался к себе и понял, что мне тоже надо.

— Мне сложно судить, в первый раз здесь, но, думаю, если не отходить далеко от машин, то ничего страшного не случится.

Посмотрел на Аннушку, ожидая подтверждения или предупреждения, но она продолжает делать вид, что спит.

— Прости, — коснулся я её колена.

— Что тебе? — спросила она, не открывая глаз.

— Можно попросить твой пистолет на несколько минут?

— Нет.

Я подождал объяснений, не дождался, запрыгал на одной ноге к выходу. Надеюсь, из джунглей никто не кинется, чтобы откусить мне вторую ногу. Моя чуйка, по крайней мере, молчит.

Сбросил вниз костыли, сполз за ними сам, доковылял до заднего свеса, оросил колесо, упираясь плечом в кузов, чтобы не упасть. Осталось самое сложное — залезть обратно без помощи Аннушки. Похоже, она за что-то на меня дуется, хотя я даже представить себе не могу, за что именно. Но я всегда хреново понимал женщин, даже, как выяснилось однажды, собственную жену. По лестнице замотанные в тряпки тётки спускают таких же замотанных в тряпки детей, пришлось ждать, пока они сводят их всех по очереди пописать за угол кузова, потом поднимут обратно. Помочь я им ничем не могу, но они вроде и так справляются. Детишки постарше слезают сами и отбегают подальше, стесняясь публики.

Со стороны начала колонны слышен рык бензопил: видимо, дерево упало большое.

— Скажите, халь, долго ещё ехать? — спросила меня женщина помоложе предыдущей.

Она выгуляла мальчика и девочку, лет пяти, двойняшек; подсадила их в будку и встала рядом со мной.

— Три перехода до привала, — сказал я. — Так говорит моя спутница, а она опытная путешественница.

— А дальше? Вы с нами?

— Я не знаю, куда вы едете. Мы подсели по дороге.

— Мы тоже не знаем, — вздохнула женщина, откидывая с головы платок.

Чёрные волосы, тёмные глаза, нос с горбинкой, смуглая кожа. Симпатичная, лет тридцати. У нас такие черты лица называют «восточными», хотя, как по мне, они южные.

— Нам обещали чуть ли не землю обетованную, но чем дальше, тем меньше в это верю. Нам, эверим, не привыкать к скитаниям, но за детей страшно.

— А что случилось в вашем мире?

— Безумие, халь. Мы жили малой общиной праведных среди чужой веры, никому не угрожали, никого не трогали, возделывали земли, которые никому кроме нас не нужны, потому что там мало воды и скудные почвы. Но мы умеем трудиться, мы выращивали хатил, выращивали крув, агванию, пипель… Много всего выращивали. Продавали продукты, платили налоги, растили детей. Нам ничего не было нужно, кроме того, чтобы нам не запрещали молиться Всеотцу и чтить Мессию. Всё было нормально, мы не ссорились с соседями, помогали им, но потом что-то случилось. Весь мир как будто сошёл с ума — люди стали говорить, что кругом враг, что надо убивать чужаков. Откуда-то вдруг появилось оружие. А потом старейшины объявили Исход. Сказали, что мы уйдём в другой мир, что он будет только наш, и никто никогда не скажет эверим, что они тут чужие. Не скажет, что мы не должны молиться по-своему. Мы собрали наши святыни, собрали всё, что накопили наши предки, собрали детей… И не успели. Мой муж и мой брат взяли ружья и встали у ворот общины, а мы побежали в проход, который открыл Карит. Может быть, нам лучше было умереть с ними.

— Умереть никогда не лучше, поверь, — сказал я.

— Я знаю, халь. Просто очень боюсь, того, что с нами будет. У нас всё отобрали, мы беззащитны, доверились слову людей, которые не кажутся мне честными. Мне страшно, халь.

Я не нашёлся, что ответить этой женщине и она, вздохнув, попросила:

— Отвернитесь, пожалуйста, мне тоже надо…

Я отвернулся, дама присела за колесом, пожурчала, потом залезла обратно в будку. Вскоре подошли усталые, усыпанные опилками и перемазанные древесным соком мужчины. Их всего пятеро, и они все в возрасте, Карит самый молодой, пожалуй.

— Они даже пальцем о палец не ударили! — возмущался самый старый. — Стояли и смотрели, как мы работаем!

— Они сказали, это входит в плату за проезд, захен.

— Мы уже отдали им всё, цагир, какая ещё плата? Мы отдали им то, что нельзя отдавать, и будем прокляты на семь колен вперёд!

— У нас не было выбора, захен. Иначе не будет никаких семи колен. Мы последние эверим на свете. Не будет нас, не будет ничего.

Карит помог мне вскарабкаться наверх, машины тронулись. Туман Дороги, потом плохонькое шоссе в пейзажах средней полосы, затем опять туман, роскошная автострада на шестнадцать полос. Снова ныряем в туман, выныриваем…

— Ну вот, мы приехали, — открывает, наконец, глаза Аннушка. — Вылезай, пора со всем разобраться, наконец.

Аннушка смотрит, как я, неловко корячась, сползаю по лестнице из будки, но даже не пытается мне помочь. Костыли я подбираю с земли сам. Ну точно, случилось что-то, резко ухудшившее наши ставшие было почти дружескими отношения. Знать бы ещё, что именно.

— Нам туда, — она показала на стеклянные раздвижные двери причудливого здания в полусотне метров от места, где встал караван.

Машины расположились на огромной, площадью со стадион, открытой парковке. Чуть дальше большая заправочная станция под изящным навесом, несколько вполне узнаваемых, несмотря на непривычный дизайн, гаражных боксов. Хотел было присмотреться к ним тщательнее, но Аннушка нетерпеливо притопнула ботинком, и я захромал ко входу.

Место разительно отличается от примелькавшихся постап-пейзажей — тут поздний вечер, но горят фонари и окна, подсвечены колонки заправки, ходят туда-сюда люди, на парковке, кроме мироновского каравана, ещё десятка три разнообразных машин. А в открытом боксе висит на подъёмнике полуразобранный микроавтобус, вокруг которого неспешно, но чётко движутся какие-то не то механоиды, не то промышленные манипуляторы. Чистый гладкий асфальт, яркая свежая разметка, аккуратно покрашенные отбойники. В общем, живенько так. На фоне остальных срезов выглядит позитивно.

— Что это за место? — спросил я, не ожидая, что разобиженная Аннушка ответит, но она сказала коротко:

— Терминал.

Понятнее не стало. Ладно, подожду решительного объяснения. Может быть, заодно узнаю, в чём провинился.

Девушка идёт быстрым шагом, я на своих импровизированных костылях за ней не успеваю. Когда вхожу в просторный холл здания, более всего похожий на лобби хорошей дорогой гостиницы, она уже с кем-то горячо обнимается.

Меня было кольнуло бессмысленной нелогичной ревностью, но, когда объятия закончились, я увидел, что это, во-первых, девушка. Во-вторых, — робот.

Рободевушка. Фемкиборг. Антропоморфная конструкция подчёркнуто гендерного дизайна. Спутать её с человеком невозможно, это очевидный конструкт, но при этом красива она именно человеческой красотой. Выглядит поразительно и необычно, глаз не оторвать.

— Новый корпус, Алинка? — хлопает её по твёрдому глянцевому плечу Аннушка. — А ну-ка, покрутись, дай полюбоваться.

Девушка-робот послушно отступила на шаг, изящно изобразила нечто вроде танцевального па, повернулась вокруг своей оси и слегка присела, наклонив голову и разведя руки.

— Шикарно! — захлопала в ладоши Аннушка. — Даже лучше прошлого! Сама рисовала?