Маленькая Птичка большого полета (СИ) - Тулина Светлана - Страница 14

Короткие рифмованные восхваления красоты и мудрости собеседника давались Кюджюкбиркус не так чтобы очень, но она давно заметила, что тут главное — подача, протяжная напевность с горловым придыханием, правильная улыбка, правильный взгляд, как еще папа-Рит учил смотреть на самых важных зрителей с самыми толстыми кошелями на поясе. Калфу тут ничего нового не добавили, правильно улыбаться и смотреть Кюджюкбиркус и до них умела. И все! И никто не обратит внимания, что ритм сбит, слогов больше или меньше положенного, сравнение не затертое до дыр, а рифма хромает.

Гимнастика и танцы — да тут и говорить смешно, в этих занятиях у Кюджюкбиркус нет достойных соперниц не только среди гедиклис, она и половину старшего гарема заткнет за расшитый бисером пояс роскошных сальвари. А все почему? А потому что тренируется постоянно, пока они у фонтана прохлаждаются или сладкую пахлаву уминают за обе щеки. С сетаром тоже трудностей быть не должно, три струны, ничего сложного. Главное — опять же выглядеть уверенно и улыбаться правильно.

Но самым удачным было бы, если бы проверочным оказался урок по изготовлению и применению красок для лица и тела. Вот тут-то бы Кюджюкбиркус показала, на что способна! Вот тут-то бы она развернулась!

Они ведь страшные неумехи по этой части тут все, даже калфу! Нет, конечно, гедиклис учат изготавливать краску для ресниц, перетирая жженую скорлупу грецкого ореха и сурьму, замешивать в нужной пропорции басму с хной для чернения волос или взбивать масло с рисовой пудрой и мягкой охрой, а также выбеливать лицо соком лимона — но и только! Все остальные краски, помады и притирания в Дар-ас-Саадет поступают извне, от специальных купцов, что везут их из Персии, Индостана или даже Египта. Даже простых кошенильных жучков никто из наложниц не давил сам, яркую краску для губ приносили евнухи уже готовой, в виде густого сиропа, оставалось только взбить с маслом и воском — и все. Да и это считалось достойным разве что гедиклис, любая из самых ничтожных наложниц же почитала чуть ли не зазорным знать, из чего и как изготовлены ее краски и притирания — достаточно и того, что она знает, как ими правильно воспользоваться к вящей усладе взора султана.

Поначалу Кюджюкбиркус никак не могла поверить в подобное — как может взрослая женщина доверить свою красоту (а значит, и саму свою жизнь и благополучие!) чужим рукам? Тем более — незнакомым рукам неизвестного мастера, полно, да мастера ли вообще?! Ведь если жуков давили неправильно или очистили плохо — после такой помады на губах появятся долго не заживающие язвочки! А могут (о, ужас!) и шрамы остаться!

Впрочем, присмотревшись внимательно, Кюджюкбиркус на губах ни у кого из старших наложниц ни язв, ни шрамов не обнаружила. А помадой они пользовались постоянно, так что если бы с ее составом что-то было не в порядке — никак не смогли бы избежать разъеденных губ. С некоторым сомнением, но все же приходилось признать — неизвестные мастера таки были именно мастерами и ремесло свое знали. Но их мастерство не делало обитательниц Дар-ас-Саадет меньшими неумехами и лентяйками.

Они ведь сами ничего в эти краски почти что не добавляли, полагая, что и так хорошо! А когда Кюджюкбиркус попыталась подсказать — еще и высмеяли ее: мол, гедиклис, а лезет поперед калфу! Что ж, Кюджюкбиркус не стала настаивать, но обидчиц запомнила. И решила дождаться более удобного времени и заранее подготовиться, чтобы посрамить сущеглупых обязательно пред лицом старших калфу и, может быть, даже самой уста-ханум. И чтобы все столь достойные женщины собственными глазами убедились, насколько же сильно отличается от простой кошенили помада с добавлением перетертой в невесомую пудру матери жемчуга, что покрывает внутреннюю сторону раковин! И, понятное дело, что отличается к лучшему, приобретая глубокий перламутровый блеск, от которого губы становятся похожими на сказочную драгоценность, мифический алый жемчуг, что дарует бессмертие.

Ах, как было бы славно, если бы действительно испытательным оказался именно урок косметики!

Маленькая Птичка Кюджюбиркус, бывшая Шветстри Бхатипатчатьхья

__________________________________________

— Ой, мамочки! — прошептала Ясемин, прижимая ладошки к побледневшим щекам, когда ведущая урок калфу вдруг замолчала на полуслове, а в учебную комнату гедиклис из полутемного коридора шагнула Кёсем. Прошептала одна Ясемин, но вздрогнули при этом почти что все, даже сама Кюджюкбиркус, хотя и была уверена, что уж ей-то точно опасаться нечего.

Сегодня вся учеба шла наперекосяк. Как ни старались калфу сделать вид, что все идет как обычно, но саблю под чоли не спрячешь, как и не скроешь секрета в гареме — все гедиклис еще до полуденного намаза знали о том, что сегодня решается их судьба. Кого-то сочтут достойными и переведут на ступеньку выше, приоткрыв проход в будущий старший гарем, остальных же оставят продолжать обучение и надеяться на лучшее. А какое лучшее может быть, если не выбрали, если сочли недостойной? Женский век короток, красота — цветок хрупкий: два-три раза вот так не выберут — и все, так и будешь до самой могилы штопать чужие сальвари и подавать сандалии тем, кому выпал более счастливый жребий.

Стоит ли удивляться, что все гедиклис сегодня ведут себя так, словно вместо мягких подушек им под седалища подсунули щетки для вычесывания верблюжьей шерсти? Право, не стоит этому удивляться. Тем более что Кюджюкбиркус постаралась, преувеличенно сочувствуя самым нервным и в красках расписывая, сколь незавидна и ужасна будет участь отвергнутых. Даже Фатима, гордая и надменная Фатима, утверждавшая громогласно, что уж она-то за себя спокойна — и та не выдержала! Дважды роняла веер, а потом не смогла правильно повторить «волну прельщения», после чего убежала в спальную комнату и рыдала там не менее часа, как маленькая. А теперь сидит с опухшим лицом, кусает губы в бессильной ярости. Понимает, что такую зареванную точно не выберут. А никто не виноват, сама же и виновата!

Ах, как же удачно все складывается для Кюджюкбиркус! И самая грозная соперница — вовсе не соперница нынче, и Кёсем пришла не на какой иной урок, на урок украшения надлежащим образом лица пришла она, не иначе как рукой богини ведомая. Что ж, Кюджюкбиркус остается лишь доказать, что богиня не ошиблась в своем выборе. Хотя она конечно же не ошиблась, сама мысль о таком просто кощунственна!

И пока остальные ахали и охали, провожая затравленными взглядами Кёсем, которая словно бы в задумчивости ходила между сидящими девочками, поглядывая то на одну, то на другую, Кюджюкбиркус скромно потупила взор и с еще большим усердием продолжила растирать на глиняной плашке сурьму с пчелиным воском — не забыв, конечно, отвести плечи назад и слегка прогнуться, чтобы женские достоинства ее стали выглядеть более внушительно и округло, чем пока еще были на самом деле.

Кёсем между тем перестала про

гуливаться по комнате, остановилась рядом с наставницей-калфу и сказала той несколько слов — Кюджюкбиркус, как ни старалась, но так и не смогла расслышать ни единого. Калфу согласно склонила голову, после чего тремя звонкими хлопками в ладоши привлекла к себе внимание гедиклис.

— Ты, ты и ты! Вы обе! И ты тоже! — Ее палец, словно перст пророка, выделял то одну, то другую, и те бледнели, не зная, радоваться ли им этому выбору или впадать в отчаяние. Ведь непонятно пока было, избранных ли счастливиц выделяет он, этот указующий перст, или же отвергнутых неудачниц, а зловредная калфу ни взглядом, ни намеком не дала понять истину. Как ни была уверена Кюджюкбиркус, что уж она-то не может оказаться среди неудачниц, но и у нее перехватило дыхание, когда покрытый алым лаком ноготь нацелился ей точно в середину лба, словно брачную метку-типак поставил.

Наконец Кёсем удовлетворенно кивнула, и калфу снова хлопнула в ладоши:

— Вы остаетесь. Остальные могут быть свободны до вечера.

Свершилось!

У Кюджюкбиркус так сильно колотилось сердце, что она даже не видела толком, как уходили не прошедшие первого этапа отбора — понурые и притихшие, и совсем не обрадованные даже тем, что их вечер вдруг оказался совершенно свободным и можно делать что хочешь, а не хочешь — так просто лежать на мягкой травке в саду, наслаждаясь бездельем. Отметила только, что Айлин совсем не умеет держать себя в руках, а красные пятна гнева делают зареванное лицо Фатимы еще более уродливым.