Адвокат вольного города (СИ) - Парсиев Дмитрий - Страница 29

Кукушкина водила головой то на меня, то на него. Мужичок запыхался, но старался ответить на все вопросы.

— Теперь молчите. Нет, пересядьте туда и повернитесь в сторону.

Я пригласил второго, усадил и принялся задавать ему те же вопросы, пусть и в произвольном порядке.

По мере того, как он тоже отвечал, лицо Кукушкиной вытягивалось. Причина была простой — ответы одного «свидетеля» крупно и недвусмысленно не совпадали с ответами другого.

— Голубчики мои. Вы очень помогли, нам бы теперь с хозяйкой переговорить, наедине, хорошо? Спасибо.

Мужики просветлели лицами и ушли, довольные тем, что вроде как «помогли».

— Они надежные люди и не судимые оба, как ты и просил.

— Да это-то как раз ладно, переодеть можно, причесать, — я сел напротив и пристально посмотрел ей в глаза. Мадам Кукушкина было откровенно красивой. Если её дочь будет такой же красивой через двадцать пять лет… Тьфу, о чем это я, надо о деле думать!

— Врать тоже надо уметь, — вздохнул я. — Вы видите, что они, как говорили в одной… не важно где: крутил барабан и не угадал ни одной буквы? Ну, то есть, они твёрдо стоят на своём, молодцы. Но по деталям видно, что они оба врут, как сивые мерины. Ещё и по-разному врут.

— Мы можем согласовать их легенду… Проработать, они запомнят. А чего это ты, Аркаша, заставляешь меня оправдываться? Ты у нас адвокат, ты и предлагай. Вижу, что посыпались они, вижу. Не нагнетай!

— Хорошо, — терпеливо ответил я. — Хорошо, что мы оба это видим. Мне нужен Платон, как там его по батюшке…

— Его знают в суде, как моего писаря и стряпчего.

— Тем более он подходит, раз знают, к тому же, у него глаза честные. И причина натуральная, а не то, как эти — «нам велено было от лица хозяйки спросить, когда он думает съезжать». Туфта, как у нас в Серпухово говорят, галимая. Платон ездил передаточный акт подписывать.

— Акт не подписан.

— Ой ли? Ни за что не поверю, что в ведомстве прекрасной Полины Этьеновны нет умельца, которые сделают так, что акт станет подписанным, причем так искусно, чтобы даже эксперт не отличил.

— А зачем? До решения суда мы не приступим к разработкам.

— Полгода ждать? Да ну? Полина Этьеновна, у меня для Вас, в связи с этим — подарок. Причём, как хороший подарок, он сделан вот этими самыми руками.

Я подал ей упакованный в конверт документ за собственной подписью и печатью.

— Печать адвоката Филинова?

— Законом не запрещена печать, в империи иногда встречается для тех, у кого одиночный кабинет. Как у меня. Китайцы сделали мне печать в благодарность за то, что отбиваю их от полиции.

— Слыхала об этом. — Она бегло читала документ, несколько раз возвращалась и перечитывала. — Интересно получается… Однако, это всего лишь мнение.

— Официальное юридическое заключение адвоката, который считает, что так как передаточный акт подписан, Вы праве уже приступить к разработкам на бывшей земле Стрижова. Буквально с завтрашнего дня.

— У тебя ещё нет доверенности от сына. Это, конечно, было бы очень выгодно, — растягивая слова, сказала Кукушкина, — но это всего лишь мнение.

— Решение суда, это тоже… всего лишь мнение, правда, человека, которому мантию вручил закон, а если точнее, то власть и Кротовский. Письменное мнение, в обоих случаях. И дело не совсем в этом документе, а дело в Вас. Вот Вы не специалист в законах, так?

— Допустим, — Кукушкина с непроницаемым лицом придвинула заключение к себе.

— Вы обратились к тому, кто в законах разбирается и даже имеет об этом лицензию адвоката. И он дал за своей подписью заключение о том, что право владения к Вам перешло, со ссылкой на статьи и разъяснения судебных инстанций. И что Вы вправе пахать, сеять, если бы на Изнанке пахали и сеяли, вправе строить, ну и искать макры, конечно же, тоже. И этот документ снимает с Вас любую ответственность, кто бы не стал возражать против разработки. Ваш ответ — не знаю, не понимаю, не разбираюсь. Вот заключение, вот мнение адвоката по делу покойного Стрижова, что «могу и имею право». Не согласны, идите доказывайте ему или в суд. Эта бумага перекладывает ответственность на меня. А Вы в любом случае действуете законно и добросовестно. Это очень важно, действовать законно.

— Я подумаю. Что ты хочешь за заключение? — осторожно подбирая слова, спросила Кукушкина.

— Полина Этьеновна, мы с Вами практически семья…

— Кстати об этом, обидишь девку, я тебе тестикулы откручу, понял?

— Конечно. За заключение мне достаточно Вашей дружбы и обещания, что Вы дадите отработать и вторую половину долга, как только появится подходящее сложное дело.

— Если справишься с этим, — мягко ответила хозяйка заведения. — Почему спрашивал про Зураба?

— У него судимость имперская или наша? Давнишняя?

— Моздок и Калужская область. Драка и участие в разбое. Давно уже, больше двадцати лет. Это не твоего ума дела, но я там кое-кто подправила, так что его судимость невозможно найти, для имперских властей он чист. И что ты к нему пристал? Ну, вот зачем тебе Зураб?

— Платон и Зураб. Затем, что они верные Вам люди, адекватные и головой пользуются по назначению. Прошу разрешения их задействовать в нашей истории. Они те двое, которые видели смерть Стрижова. И в это любой поверит, что Вы их и именно их послали с важными документами и без охраны, потому что Зураб сам себе охрана. Именно так. И что старый опытный джигит спас бы своего коллегу, трезво оценив ситуацию.

— Зураб никогда не скажет, что сбежал от драки. Он смелый.

— В той ситуации он бы погиб вместе с документами и подвёл бы Вас. Он бы полез в драку, в которую его не зовут, вопреки верности Вам?

— Ну… Если с такой точки зрения… он бы меня никогда не подвёл.

— Вот и договорились.

— Я не дала согласие, Аркадий. Куда ты лезешь поперёк паровоза?

— Полина Этьеновна, мне уже срочно пора бежать! Завтра в семь вечера у Вас, хорошо? И я рассчитываю на Ваших людей.

— Ладно, иди уже. Кровопийца. — Кукушкина с лицом, довольным как у кота, объевшегося сметаной, принялась перечитывать заключение.

Обыски, обыски, допросы некоторых китайцев. Там было скучно до безобразия, китайцы на все вопросы, включая вопрос о своём имени и фамилии, отвечали с блаженной улыбкой на устах, что «не понимать, плохо говорить по-русски».

Если обыски проводились в китайском квартале, то на допрос «таскали» в полицейское управление в центре. Следователь устало задавал свои тридцать-сорок вопросов, касающихся дела Хомякова, свидетель-китаец меланхолично повторял один и тот же ответ.

Следователь его скрупулёзно записывал и переходил к следующему. В графе подпись ставился иероглиф, и мы с Игорем везли свидетеля обратно. Следователи позволяли члену триа… то есть «народной дружины» присутствовать на процедурах в роли моего помощника, для чего у него даже был портфель из грубой кожи.

Все понимали, что это попахивает идиотизмом и со стороны это выглядело, как игра «кто кого переупрямит». Я бы товарищей китайцев на прочность не стал проверять, они стену построили от степняков, а это не хрен собачий, это чистое упорство, воплощённое в миллионы тонн камня.

Через два дня один из следователей по фамилии Крыжовников, торжественно притащил на допрос какую-то всклокоченную тётку и радостно предъявил нам в качестве переводчика и знатока китайского «из института».

Мы сделали вид что ничего не происходит, потому что понимали, очередной китаец не отвечает не ввиду незнания языка, а потому что не хочет и наличие переводчика ничего не принципиально поменяет, он просто будет отвечать «не знаю, не помню, впервые про такого слышу, затрудняюсь» и прочие ёмкие, наполненные вселенским смыслом «ответы».

Глупо было бы предполагать, что найдётся китаец, который сознается, что его крышевал Хомяков и он лично передавал ему мешок денег. Во-первых, для коррупционных схем были «триады», никто лично в руки ничего никому не давал. Во-вторых, дураков, чтобы добровольно «присесть» рядом с бывшим главой фискальной службы, среди китайцев не было точно.