Сочинения великих итальянцев XVI века - Джелли Джанбаттиста - Страница 99

И тогда, видя наше благорасположение, Бог скажет о нас, как сказал о нем: «Нашел я мужа по сердцу Моему».^[534]

Джусто. Как же мы осмелимся предстать пред Его ликом, если столько раз оскорбляли Его грехами и непослушанием?

Душа. Так же, как непослушный сын, осознав вину за свои ошибки, обычно осмеливается прийти к отцу. Ведь отец в отсутствие сына ожесточается против него, но как только увидит его раскаявшегося, сразу почувствует, что отцовская любовь рождает в нем нежное сострадание, и как он ни старается казаться рассерженным, лицо его становится ласковее, и в конце концов, отбросив гнев, он принимает сына. Разве ты не читал в Евангелии о блудном сыне? Он ушел из-под отцовской опеки и, растратив свою часть наследства, впал в страшную бедность и нищету; и вот, вспомнив о родительском доме, решил туда возвратиться. А когда пришел к отцу, то из того, что намеревался сказать, сказал только одно: что он грешил против Бога и отца, у которого просит прощения. И промолчал о другом: если отец не признает его как сына, то пусть признает хотя бы как раба.

Джусто. А почему промолчал?

Душа. Да как только он посмотрел в отцовское лицо, то увидел на нем выражение такой большой родительской любви, что понял: отец не потерпит, чтобы сын оказался в числе рабов; просто он должен быть послушен отцу; почувствовав, что тот примет его как сына, он, не задумываясь, бросился к нему в объятия, предоставив тому решать, как с ним поступить.

Джусто. Душа моя, ты так поддерживаешь и подбадриваешь меня своими рассуждениями, что хоть и не могу сказать: хочу умереть, — однако готов утверждать, что прежнего страха у меня нет.

Душа. Чем больше ты будешь вспоминать, как покорялся чувствам, а я вслед за тобой совершала большие ошибки, тем больше будем пугать друг друга. Давай поступим, как тот, кто озабочен серьезной болезнью и сразу обращается к доктору; так и мы с искренней доверчивостью обратимся к Христу, ибо только Он может нас исцелить. А вспомнив, что Он, за нас пострадавший, — наш защитник и судья, перестанем бояться Его осуждения. Однако пусть нас постоянно не покидает страх и забота, чтобы по мере сил больше Его не оскорблять.

Джусто. В это утро, Душа моя, ты дала мне утешение, и если раньше смерть приводила меня в неописуемое смятение, то теперь во мне остался только тот страх, который не в силах прогнать моя несовершенная природа; впредь я подчиню его твоей воле, чтобы он не выходил у тебя из повиновения, и последую всем твоим советам, понимая, что в них мое спасение.

Душа. К этому как раз я больше всего стремлюсь. И хочу, чтобы в таком благорасположении ты встал и пошел по своим делам, ведь давно уже наступил день.

Беседа десятая

Душа. Джусто, а Джусто, проснись, уже пора. И не жалуйся сегодня на старость, отнявшую у тебя сон. Этой ночью ты спал так же крепко, как в детстве.

Джусто. Душа моя, ты права. Сон зарядил меня такой бодростью, что мне кажется, будто я только что лег. А почему я спал лучше, чем обычно? Если знаешь, скажи, в чем причина.

Душа. Если бы я тебе ответила, что причина в расположении небес, которые сейчас, наверное, весьма благоприятствуют соразмерности твоего тела, ты мог бы мне возразить, что это ответ невежды, который, не зная частных причин, обычно приводит общие и готов на любой вопрос ответить: такова воля Бога и неба. Но, перейдя к частной причине, способной нас удовлетворить, скажу: дело в том, что ты вчера вечером умеренно поел. Поскольку количество пищи не превысило силы тепла, которое должно было ее переварить, в тебе не нарушился порядок, и все органы смогли беспрепятственно выполнять свои функции. Итак, если ты иногда плохо спишь, то чаще всего из-за твоей собственной слабости, а не из-за возраста, который, как я уже говорила, не следует порицать больше, чем другие возрасты, которые остались у тебя позади.

Джусто. Так ты хочешь меня убедить, что старость, прибежище несчастий, — прекрасный возраст?

Душа. Я ни в чем не собираюсь тебя убеждать и лишь хочу открыть истину; думаю, сегодня утром мне это удастся. Ведь раз ты хорошо отдохнул, то скорей поймешь разумные доводы, чем тогда, когда у тебя отчего-то испорчены жидкости и возмущены духи.

Джусто. Я тебя, конечно, охотно выслушаю, ведь любое мнение, даже ошибочное, насколько я знаю, может чему-нибудь научить. Но не поступай, пожалуйста, как те, чья цель только убеждать, они используют любые доводы и предположения, даже ложные, лишь бы те выглядели правдоподобно, желая таким образом достичь своей цели.

Душа. Не бойся. Я бы слишком сильно себя оскорбила; а при этом кого бы я оскорбила, если не саму себя? Я так крепко с тобой связана, что нам приходится делить все превратности судьбы.

Джусто. Стало быть, ты поступишь, как должно, в противном случае я отплатил бы тебе тем же и поступил, как поступил некий человек с ризничным сторожем, монахом нашей Аннунциаты.^[535] Этот человек хотел купить восковую фигуру и по обету принести в дар церкви, а монах говорит: «Возьми одну из тех, что висят в церкви, и дай в ризницу деньги, которые потратил бы. — И, протянув ему палку, добавил: — Прикоснись к любой, и будет так, как будто ты поставил на алтарь новую». Посетитель так и сделал, а потом вернул монаху палку со словами: «А теперь вы прикоснитесь ею к кошельку, где у меня деньги, и будет так, будто вы их получили». Так он обманом ответил на обман.

Душа. Джусто, брось шутки, я докажу тебе со всей очевидностью, что старость не заслуживает названия самого плохого возраста. А чтобы ты в этом полностью убедился, скажи, какие у нее недостатки, или за что другие ее порицают, а я тебе докажу, насколько вы все ошибаетесь. Я-то ведь сама даже не понимаю, от чего ее защищать, не зная за ней никаких недостатков. А когда я ее обелю и восхвалю, то у меня, наконец, появится надежда, что ты будешь доволен старостью не меньше, чем когда-то — молодостью.

Джусто. Разве не в том причина недовольства, что мы, старики, не только почти не пользуемся уважением, но нас просто ни во что не ставят; и все, кому не лень, над нами чуть ли не насмехаются? Неужели ты не считаешь, что старость — это беда?

Душа. Беда не в самой старости. Посмотри, над кем насмехаются, и увидишь, что причина не в старости, а в самом человеке, ведь иные люди не стремились жить достойно и поэтому не заслужили должного уважения. Следовательно, если их мало уважают, дело в их нраве, а не в возрасте. И если это у тебя единственная причина порицать старость, она несущественная и скорее говорит о нравах, чем бросает тень на старость.

Джусто. У меня много причин. Но, вижу, так мы с тобой не договоримся, и потому лучше не буду их называть и признаю себя побежденным. Хочу также поверить тебе, если смогу, ведь коли мне это удастся, я получу немалое удовольствие. Нет на свете ничего прекраснее, чем время от времени поддаваться самообману, убеждая себя, что ты мудрый и хороший и тому подобное. Послушай тех, кто в этом мире, не задумываясь, наслаждается жизнью.

Душа. Да, это свойственно дуракам.

Джусто. Но ведь только им и дано наслаждаться жизнью. Не помнишь, что ответил тот наш флорентийский врач, который на некоторое время сошел с ума, на просьбы одной бедной женщины вылечить ее сына так же, как он вылечил себя? Он сказал: «Добрая женщина, я ничего не буду делать, чтобы не повредить ему слишком сильно, ведь у меня не было времени счастливее, чем тогда».

Душа. Брось эти разговоры, они не подобают ни нашей натуре, ни твоему возрасту. А если ты сам не склонен говорить, то, по крайней мере, выслушай меня, ведь я хочу исполнить свое обещание.

Джусто. С удовольствием; рассвет еще не скоро, я все равно бы ничего не делал и скучал.

Душа. Джусто, после долгого раздумья я пришла к выводу, что все упреки, которые бросают пожилые люди старости, — ведь ты знаешь, мы часто общаемся со стариками, поскольку люди предпочитают беседовать со своими ровесниками, — можно свести к четырем причинам, откуда вытекают все остальные и из-за чего старость считается скучной и неприятной.