Юность Лагардера - Феваль Поль Анри - Страница 12

• Предыдущая
• 12/71
• Следующая

Гонзага говорил:

— Пускай мой братец Рене станет герцогом, тогда Дория будет называться герцогиней де Лагардер, а их сын Анри унаследует со временем титул своего деда — герцога Гвасталльского.

Все нашли это благородным, так что в обоих герцогствах многие постарались забыть прежнюю неприязнь к Карлу-Фердинанду.

Даже Винчента поверила своему коварному супругу и из монастыря Сан-Дамиано прислала ему письмо, в котором одобряла предложенный им план.

Карл-Фердинанд был доволен и, потирая руки, говорил Пейролю:

— Итак, молва на нашей стороне; теперь самое время нанести визит в Гасконь!

Из экономии герцог не взял с собой большой свиты. Дорога обещала быть безопасной — к чему же ему были напрасные издержки?

Ранним утром, когда первые лучи солнца только-только позолотили горные вершины, Карл-Фердинанд выступил в путь. Его сопровождали Пейроль и четверо крепких молодцов — те самые, которых завербовал Антуан в день похорон старого Сезара. На них всегда можно было положиться.

Отряд ехал на север.

На короткое время он задержался в Ассизи — прославленном в христианском мире месте паломничества. Своих людей Гонзага оставил в деревне, сам же направился в монастырь, где жила его жена… Каково же было изумление Винченты при виде супруга, на коленях молившего ее о прощении своих тяжких грехов!

Взволнованная Винчента тут же от всего сердца простила его, велела подняться и ласково спросила:

— Вы не заедете ли к Дории и к Рене, не поцелуете ли крошку Анри?

Карл-Фердинанд отвечал:

— С радостью, но только на обратном пути из Версаля, после того как Его величество примет мое предложение. А впрочем… — Он сделал вид, что задумался. — Впрочем, не поехать ли мне прежде в Аржелес? Быть может, лучше заручиться вначале согласием наших дорогих сородичей?

Винчента поддержала его.

Вернувшись с Монте-Субазио, герцог сиял.

— Какая удача! — говорил он Пейролю. — Она сама попросила меня заехать к Лагардерам… Все складывается замечательно!

Однажды в полдень у ворот поместья Лагардеров появились два богато одетых всадника на породистых лошадях. На стук вышла Сюзон Бернар. Не спешиваясь, один из них бросил:

— Карл-Фердинанд, герцог Мантуанский.

Хорошенькая горничная присела в низком, едва ли не до земли реверансе. Антуан де Пейроль широко осклабился.

Спустя несколько минут в скромной гостиной Лагардеров их Мантуанский кузен уже нежно прижимал к сердцу Рене и Дорию.

— Ах, как я рад видеть вас, родные мои! Право, только в семейном кругу по-настоящему отдыхаешь душой!

Кормилица-беарнезка принесла малыша Анри — и радость гостя удвоилась: разыгрывая растроганного дядюшку, он взял мальчугана на руки, расцеловал его и воскликнул:

— Вот моя надежда! Милая Винчента, к нашему общему сожалению, не подарила мне наследника, однако меня утешает та мысль, что, когда я упокоюсь в Мантуанском соборе, герцогский престол займет достойный государь!

— Что вы такое говорите, братец? — недоуменно распахнула голубые глаза Дория.

Карл-Фердинанд пожал плечами:

— Кому же еще мне завещать мое герцогство? Филиппу Гонзага, нашему дальнему родственнику, который живет во Франции? У него и так куча денег и вдобавок богатые друзья, герцоги Орлеанский и Неверский… К чему бы ему лишние хлопоты с Мантуанским наследством? Так что знайте, дорогая моя Дория, что свой титул и герцогство я завещаю малышу Анри!

Рене с женой изумленно глядели друг на друга. Не сон ли это? Неужто их первенца и впрямь ожидает такое счастье?

Общеизвестно: деньги часто дают повод для раздоров и распрей, так что жены начинают люто ненавидеть мужей, матери сыновей, братья сестер… Бывало, из-за наследственных споров даже вспыхивали войны!

Немудрено, что Рене почувствовал себя неловко.

— Но как же… — сказал он. — Ведь после суда… — Хозяин запнулся.

Карл-Фердинанд передал младенца кормилице, поправил кружевное жабо, опустился в кресло и небрежно ответил:

— Вы имеете в виду эту тяжбу? Безделица! Герцог Мантуанский не нуждается в герцогстве Гвасталльском.

И он повторил Лагардерам то, что писал им в своем недавнем письме:

— Я сам ни за что не посмел бы оспаривать последнюю волю покойного моего тестя. Но император желал непременно оставаться сюзереном[17] Гвасталльского герцогства — равно как и Мантуанского. Вы, конечно, помните, какие он со своей стороны принял меры?

— Разумеется, — в один голос подтвердили Рене и Дория.

Гонзага достал табакерку и взял понюшку испанского табаку.

— Императорские войска заняли город без моего ведома, и я очутился в двусмысленном положении. Мне пришлось принять власть над Гвасталлой, а затем меня силой заставили подать иск в парижский парламент… Что ж, я проиграл и, как видите, счастлив! Но довольно о делах — у нас еще будет время вернуться к ним. Дайте мне отогреться душой в вашем уютном доме!

И Карл-Фердинанд послал Дории взгляд, полный вспыхнувшей в нем с новой силой страсти:

— Вы, кузина, по-прежнему прекрасны! Точнее сказать, ваши чары стали еще более неотразимы…

Поистине гениальным актером был герцог Мантуанский! Ему не составило никакого труда обмануть доверчивых родителей Анри. Они ни на секунду не усомнились в его искренности и поверили, что герцог и впрямь не добивается Гвасталльского наследства, а в их глухие края его привели исключительно родственные чувства и забота о будущем Анри.

Итак, Карл-Фердинанд, по его словам, отогревался душой — а Пейроль тем временем предавался скорее плотским наслаждениям.

Сюзон Бернар, хорошенькая брюнетка с атласной кожей, нрав имела веселый, натуру страстную, и ей очень недоставало мужского общества.

Этим-то и воспользовался негодяй Пейроль. Как ни был он тощ и сутул, затворнице Сюзон он показался самим Амуром, сыном Венеры!

Победу он одержал легко: стоило лишь войти и улыбнуться… Вдобавок, не слишком надеясь на свою внешность, юный проходимец обещал красотке жениться.

— Я честный дворянин и добрый католик, — говорил он. — Даю вам слово, прелестная Сюзон: стоит вам захотеть — и вы станете госпожой де Пейроль!

Бедная девушка и без того уступила бы ему, а уж надежда сделаться почтенной замужней дамой и вовсе вскружила ей голову.

Отныне дверь в спальню Сюзон больше не запиралась…

Однажды ночью Сюзон не спалось. При жемчужном свете полной луны она думала о своей жизни — о нынешнем блаженстве и о грядущем счастье. Сюзон свято верила клятвам человека, который сейчас беспокойно метался во сне подле нее.

— Через несколько недель я выйду замуж и последую за Антуаном сначала в Версаль, а потом в Мантую… Ах, как сладко, должно быть, жить в Италии!

Вдруг она удивленно приподнялась на локте. Пейроль вполголоса произносил какие-то отрывочные слова.

— Уж не о нашей ли любви?

Она с радостным любопытством прислушалась… И тут ее лицо исказилось и застыло; ужас сковал ее члены. Антуан де Пейроль грезил вовсе не о ласках! Невнятные слова вырывались из его уст, лишь иногда Сюзон могла кое-что разобрать, — но и этого оказалось довольно.

— Какой ужас! — прошептала она. — Какой ужас! Вот что говорил ее любовник:

— Отравление… наследство… старый герцог умирал долго… избавиться от Лагардеров… огромное богатство… яд… Подстроить несчастный случай в горах…

Долго ли продолжалось это сонное бормотание? Да всего несколько минут.

Но Сюзон они показались вечностью. От страха пот лил с нее ручьями. Она едва дышала.

Неужто тот, кто спит сейчас возле нее, — гнусный отравитель, убийца? Неужто они с герцогом Мантуанским — сообщники? Неужто эти двое задумали какое-то преступление против семьи Лагардеров?

Разум Сюзон отказывался поверить в такое злодейство, однако сердце у нее все же было не на месте.

Проснувшись, Антуан увидел, что рядом никого нет, удивился, потянулся, зевнул и подумал про себя: «Что-то раненько она поднялась. А, должно быть, ее позвала хозяйка. Хороша девица! Жаль бросать ее так скоро! Я даже готов сдержать свое обещание и жениться на ней; она того, право слово, стоит… Но нет, месье де Пейроль, служба герцогу прежде всего!»

• Предыдущая
• 12/71
• Следующая