Юность Лагардера - Феваль Поль Анри - Страница 11

• Предыдущая
• 11/71
• Следующая

Жадный и коварный, Антуан за последнее время сумел добиться многого.

Как известно, после смерти старого герцога Гвасталльского к власти при помощи имперских рейтаров и улан пришел его Мантуанский зять. Однако на самом деле от имени Карла-Фердинанда в Гвасталле правил недавний парижский студент — и правил сурово!

Никогда еще из местных обывателей не выжимали столько золота. Никогда прежде бремя налогов не было таким тяжким.

В прохладе церквей и палаццо втайне плелись сети заговора: горожане не желали мириться с всевластием новоявленного деспота. Помочь им обещали и Мантуанские дворяне.

Разумеется, Пейроль, действуя именем своего государя, старался не из преданности ему и даже не из властолюбия. Он заботился только о собственной выгоде, полными горстями черпая из герцогской казны. Юный мошенник оказался куда предприимчивее покойного батюшки: знакомые читателю рыцарские доспехи, по-прежнему стоявшие во дворце в покоях Сезара де Пейроля, уже были набиты золотыми монетами до середины набедренников.

Что же до самого герцога Мантуанского, то он, проводив в монастырь супругу, предавался теперь в Гвасталльском дворце всевозможным наслаждениям. Пиры следовали за пирами, партию в бассет сменяла партия в ландкнехт[15]. Строгие прежде залы и кабинеты — свидетели благочестивой жизни старого герцога — наполнились звуками скрипок, топотом танцующих и женским смехом: блеск золота манил в Гвасталлу все новых красавиц…

Пейроль был вторым лицом в герцогстве, так что его расположения добивались многие. Пьяницей и обжорой он не стал, однако к женским прелестям был неравнодушен и красоткам в их просьбах отказывал редко, требуя, впрочем, плату вперед и натурой.

Раздумывая над донесением прибывшего из Франции курьера, мошенник осознал, что его судьба вот-вот круто изменится и сладкая Гвасталльская жизнь отойдет в область воспоминаний. Однако терять знатного покровителя он вовсе не собирался и хотел, невзирая на вердикт парижского парламента, предложить средство поправить дело, дабы доказать его светлости свою незаменимость.

Все как следует взвесив, Антуан направился с докладом к Карлу-Фердинанду.

…Герцог был не один. Когда Пейроль по праву ближайшего советника запросто распахнул двери его кабинета, там помимо хозяина находились еще двое молодых людей и четыре хохочущих девицы. Компания пировала.

Гонзага гневно обернулся к вошедшему.

— Как ты посмел сюда явиться? — вскричал он. — Разве ты не видишь, что я занят?

— Государь, — ответил ловкач, поклонившись, — мне надобно немедля поговорить с вашей светлостью наедине. Дело весьма важное.

— Черт побери! — вышел из себя герцог. — Каков наглец! Палка по тебе плачет! Ведь сказано тебе, что мне недосуг… И потом, — добавил он, помолчав, — тут все свои, и у нас друг от друга секретов нет.

Судя по тому, в каком беспорядке находились туалеты дам, недостойный супруг Винченты не лгал: даже Пейроль мог посматривать исподтишка на прелести легкомысленных герцогских подруг. Сегодня, однако, у него были совершенно иные интересы.

— Ваша светлость, — ничуть не смущаясь, продолжал он, — прогневается на меня, если я не открою вам теперь всей правды. Государь, ваша тяжба проиграна!

Пейроль, не заметив, что под рукой у герцога лежала тяжелая трость, подошел на свою беду слишком уж близко…

Герцог, побледнев от бешенства, закусил губу, проворно схватил трость и под визг девиц прогулялся ею по хребту Антуана.

— Мерзавец! Негодяй! — подкреплял он крепкой бранью каждый удар.

Только сломав трость, герцог успокоился и рассмеялся пьяным смехом.

— Ну, отвел душу! Кажется, — пояснил он гостям, — будто я отдубасил этих крючкотворов из парижского парламента! — Пейролю же пообещал: — За испорченное платье я сполна уплачу тебе; закажи новое и пошли мне счет!

Антуан был из тех, которые радуются, когда их бьют: ведь такие люди не преминут взыскать с хозяина за нанесенный им ущерб…

Улыбаясь, герцог вернулся на место, налил себе шампанского и объявил:

— Друзья мои, мы разорены! Судьи французского короля признали завещание покойного герцога Гвасталльского законным.

Сотрапезники встретили это сообщение соболезнующими возгласами, но герцог только отмахнулся:

— Пока император не сказал своего слова, спор не решен. Так что давайте петь, пить и любить!

И он повелительным жестом отпустил Пейроля. А через несколько часов Антуана разбудил лакей, посланный Карлом-Фердинандом. Поспешно одевшись, юный плут прошел в герцогскую спальню — ту самую, где не так давно испустил свой последний вздох блаженной памяти прежний правитель Гвасталлы.

Гонзага еще не ложился.

Хмель с него сошел, и он снова стал вежлив. Расхаживая с озабоченным видом взад-вперед по комнате, Карл-Фердинанд советовался с сообщником:

— Не знаю, что мне и делать, друг мой. Решение парижского парламента обжалованию не подлежит. Французского короля император боится чрезвычайно. Пока дело было не закончено, он еще мог давать мне войска. Но теперь приговор вынесен, и он наверняка отзовет из Гвасталлы своих рейтаров и улан, чтобы не создавать casus belli[16]. Антуан хмуро подтвердил:

— Все верно: на судейские мантии членов парламента бросает отблеск корона Людовика XIV, рядом с их весами лежит его меч… Если императорские войска не уйдут отсюда, то скоро можно ждать драгун и гусар христианнейшего короля.

Герцог подошел к своему поверенному почти вплотную:

— Между мной и Гвасталльским наследством стоят всего трое: Рене, Дория и их сын Анри… Что ты мне посоветуешь?

Антуан зловеще ухмыльнулся:

— Государь, вся эта гасконская троица не страшна нам. Разве пузырек с «эликсиром Медичи» уже опустел?

Гонзага покачал головой:

— Я отказался от этой мысли. Лагардеры окружены честными и верными слугами. Бьюсь об заклад, никто из них не захочет и притронуться к склянке с ядом. Вдобавок за поместьем внимательно наблюдает губернатор граф д'Аркашон. Малейшая неосторожность погубит меня: от правосудия французского короля я не укроюсь даже в Италии.

Наступило долгое молчание. Наконец Антуан кротко произнес:

— Я бы посоветовал вашей светлости отдохнуть в кругу родных…

Гонзага действовал осмотрительно. Он велел объявить через глашатаев и даже расклеить повсюду на улицах решение суда по делу о Гвасталльском наследстве. Без тени смущения он торжественно и прилюдно передал всю власть над городом подесте «впредь до прибытия возлюбленного брата нашего Рене де Лагардера и дражайшей сестры нашей Дории», как он сам во всеуслышание заявил.

После отречения он приказал императорским войскам оставить город и самолично принимал их прощальный парад. На другой день он тоже покинул Гвасталлу. С величавым спокойствием герцог ехал верхом во главе своего двора, равнодушный к радостным кликам народа, который избавился наконец от злого властителя.

При этом тянущиеся в хвосте поезда вьючные мулы и ослы не были нагружены мешками с золотом — Гонзага уезжал с пустыми руками. Однако читатель помнит, что после кончины герцога Гвасталльского Пейроль переправил в Мантую сундуки, полные золотых монет и драгоценных камней. Мало того, карманы герцогских придворных были до отказа набиты флоринами, дукатами и талерами, похищенными у Лагардеров…

А вскоре были преданы огласке дальнейшие замыслы Карла-Фердинанда IV.

Он собирался отправиться во Францию, остановиться в Версале, попросить аудиенции у французского короля и попытаться решить спор о Гвасталльском наследстве полюбовным соглашением.

План его светлости состоял в следующем. Исходя из того, что только итальянец может быть полноправным государем на Апеннинах, герцог намерен был предложить — с дозволения его христианнейшего величества — предоставить семье Лагардеров солидную денежную компенсацию, а впридачу этот древнейший и почтеннейший род мог бы получить во Франции герцогский титул.

• Предыдущая
• 11/71
• Следующая