Роза в цвету - Олкотт Луиза Мэй - Страница 60

Настроение ее стало переменчивым, как апрельская погода, и дядя Алек наверняка подивился бы ее причудам, если бы знал правду. Он, впрочем, видел достаточно, чтобы угадать подоплеку, но особо не тревожился, зная твердо, что эта лихорадка должна изжить себя сама, лекарствами можно лишь навредить. Остальные были слишком заняты своими делами, бабушка Биби страдала от ревматизма, ей было не до чужой любви, ибо холода в тот год настали рано и бедная пожилая дама целыми днями не выходила из своей комнаты, Роза же за ней ухаживала.

Мак собирался уехать в ноябре, и Роза на это надеялась, придя к выводу, что безмолвное обожание дурно на нее влияет, мешая целенаправленно заниматься делами, которые она себе на этот год наметила. Какой смысл читать полезные книги, если мысли постоянно улетают к двум этим дивным эссе, «Любовь» и «Дружба»? Стоит ли копировать слепки с античных статуй, если все мужские головы напоминают Амура, а женские – Психею с каминной полки? Кому нужны занятия музыкой, если все кончается тем, что она раз за разом поет ту дивную весеннюю песенку – правда, без птичьего хора Фиби? Больше других ее теперь устраивало общество Дульчи, потому что та редко открывала рот, оставалось время помечтать. Даже фланелевые шарфы, камфора и разогревающий экстракт бабушки Биби были ей теперь предпочтительнее светского общества, а после очередной попытки уяснить для себя, что ей надлежит делать, а чего не надлежит, успокоить ее смятенную душу могли только длинные прогулки верхом на Розанчике.

И вот Роза наконец собралась с духом и, вооружившись, подобно Фанни Сквирс[47], негодным пером, решительно отправилась в кабинет к доктору Алеку – побеседовать с ним, причем в тот час, когда Мака обычно рядом не было.

– Дядя, мне нужно перо делать пометки, очинишь? – спросила Роза, засовывая голову в дверь, чтобы убедиться, что дядя один.

– Конечно, душа моя, – ответил дядя знакомым голосом – и Роза тут же вошла.

А потом, сделав три шага, остановилась с досадой, ибо из-за высокого письменного стола поднялась голова не лохматая и седая, а гладкая и каштановая – там сидел и что-то писал Мак, а не дядя Алек. Роза в последнее время научилась не опасаться встреч с кузеном тет-а-тет и, поскольку долго собиралась с мужеством, прежде чем прийти сюда, решила теперь не отступать.

– Не вставай, я не стану тебе мешать, если ты занят, ничего срочного, – сказала Роза, гадая, что разумнее – остаться или сбежать.

Мак сам решил вопрос: взял перо у нее из руки и начал его очинять столь же невозмутимо, как и Николас Никльби в той «захватывающей» сцене. Видимо, Мак тоже про нее вспомнил, потому что с улыбкой спросил:

– Острие сделать твердым или мягким?

Роза, видимо, забыла о существовании семейства Сквирс, потому что ответила в том же тоне:

– Твердым, пожалуйста.

– Я рада, что ты так поступаешь, – добавила она, подбодренная его невозмутимостью и решив перейти к сути со всей мыслимой прямотой, какая доступна женщине.

– Мне самому приятно так поступать.

– Я не про очинку перьев, а про написание романтических произведений, – добавила она, дотрагиваясь до лежавшей перед ним страницы и вроде как собираясь ее прочесть.

– Это конспект лекции по кровообращению, – ответил Мак, любезно поворачивая к ней страницу. – А романтических произведений я не пишу, я просто живу в таком произведении. – И он поднял на кузину глаза, полные радости и надежды, – такие взгляды всегда вызывали у нее ощущение, что он осыпает ей голову горячими углями.

– Не смотри на меня так, пожалуйста, меня это нервирует, – сказала Роза с легкой досадой, потому что до того ездила верхом и понимала, что вид у нее далеко не «одухотворенный»: нос и щеки раскраснелись от мороза.

– Попробую. Оно просто само происходит. Может, вот это поможет. – Мак взял темные очки, которые порой надевал на ветру, и с серьезным видом нацепил их на нос.

Роза, не выдержав, рассмеялась, однако его послушание задело ее лишь сильнее – она понимала, что из-под этой уродливой заслонки ему только удобнее за ней наблюдать.

– А вот и нет, они тебе совсем не идут, и я не хочу, чтобы ты видел меня в темном свете, – это не соответствует моему настроению, – сказала она, потому что не могла угадать, что еще выкинет Мак, а сама невольно радовалась его чудачествам.

– Я тебя так и так не вижу, потому что даже сквозь очки я сейчас вижу один лишь розовый. – Мак засунул очки в карман, ни словом не посетовав на очаровательную непоследовательность своего кумира.

– Мак, право же, меня утомил этот вздор, меня он нервирует, а ты попусту тратишь время.

– Я в жизни еще столько не работал. А тебя правда нервирует мысль, что я тебя люблю? – спросил он с тревогой.

– Ты разве не видишь, как меня это сердит? – И она отошла в сторону, чувствуя, что разговор пошел совсем не по плану.

– Я готов терпеть уколы шипов, чтобы в результате заполучить розу, и продолжаю надеяться, что это случится лет этак через десять, – заявил настырный поклонник, которого совсем не смущала перспектива долгого ожидания.

– По-моему, терпеть, что тебя любят против твоей воли, довольно тяжело, – заметила Роза, растерявшись: она не знала, что можно противопоставить столь несокрушимой надежде.

– Но ты ничего не можешь с этим поделать, да и я тоже, вот я и буду вкладывать в любовь всю душу, пока ты не выйдешь замуж, а тогда – ну что ж, боюсь, мне останется лишь ненавидеть одного человека. – И Мак безнадежно испортил перо резким взмахом ножа.

– Мак, не надо, пожалуйста!

– Чего не надо – любить или ненавидеть?

– Ни первого, ни второго; лучше найди себе другую, вокруг полно замечательных девушек, которые с радостью составят твое счастье, – сказала Роза; ей очень хотелось завершить неловкую сцену.

– Это слишком просто. А мне вот нравится трудиться во имя будущего счастья, и чем тяжелее труд, тем сильнее я буду ценить счастье, когда оно настанет.

– То есть, если я вдруг сделаюсь к тебе очень добра, ты меня сразу разлюбишь? – уточнила Роза, думая о том, что, возможно, такой подход и избавит ее от этой его страсти, которая ее одновременно и трогала, и терзала.

– А ты попробуй. – В глазах Мака блеснула предательская искра, явственно показавшая, что на успех ей рассчитывать нечего.

– Нет, я лучше найду себе какое-нибудь полезное занятие, уйду в него с головой и забуду о тебе.

– А ты обо мне и не думай, если тебе это неприятно, – произнес он с нежностью.

– Не могу не думать. – Роза попыталась поймать сорвавшиеся с языка слова, но было уже поздно, а потому она торопливо добавила: – В смысле, я постоянно мечтаю о том, что ты меня забудешь. Неприятно видеть, что я ошибалась, когда пророчила тебе великое будущее.

– Да, ты принимала поэзию за любовь, а теперь требуешь поэзии, тогда как мне нечего тебе предложить, кроме любви. А обе вместе они тебя порадуют?

– Попробуй – узнаешь.

– Постараюсь. Что-то еще? – спросил Мак, забыв о ее насущном поручении в попытке решить более важную задачу.

– Скажи мне одну вещь. Я давно хотела спросить, вот и решусь, раз уж ты сам об этом заговорил. Когда ты прошлым летом читал мне Китса, я уже была тебе небезразлична?

– Тогда – нет.

– Когда же все началось? – спросила Роза, невольно улыбаясь его честности и нежеланию льстить.

– Откуда я знаю? Наверное, там и началось, потому что после того разговора мы стали переписываться и письма показали мне, какая у тебя прекрасная душа. Сперва мне понравилось, как чутко она откликается на все доброе, одновременно и вбирая его в себя, и отдавая обратно столь же естественно, как и цветок отдает свой аромат. Мне очень хотелось, чтобы ты вернулась домой, увидела, как я изменился к лучшему с тех пор, как обрел тебя. А когда ты приехала, я тут же понял, почему ты мне нужна, почему любовь моя безмерна, почему нужно тебе об этом сказать. Вот и все, Роза.

История краткая, но ее оказалось достаточно, ибо Мак поведал ее с такой правдивостью и простотой, что немногочисленные слова обрели особое красноречие и Роза почувствовала сильнейшее искушение продолжить повествование именно так, как этого хотелось Маку. Однако, слушая его, Роза потупилась, сознавая, что сам он смотрит на нее неотрывно, глаза его темны и расширены и в них читаются те же сдерживаемые чувства, которые добавляют трепета его спокойному голосу; Роза как раз собиралась поднять взгляд, и тут он случайно упал на потертую старую скамеечку для ног. Мелочи порой влияют на женщин самым странным образом, и в момент душевной смуты влияние это становится необоримым. Старая скамеечка напомнила Розе о Чарли: он споткнулся о нее в тот вечер, о котором она очень не любила вспоминать. От этой искры чередой вспыхнули воспоминания, и в голове у Розы мелькнула мысль: «Мне казалось, что я его люблю, я дала ему это понять, но обманывала саму себя, и он упрекнул меня одним, но очень многозначительным взглядом. Сейчас чувства у меня совсем иные, но они слишком новы и внезапны, чтобы им доверять. Никаких слов или взглядов до полной уверенности, ибо Мак любит меня куда истовее, чем бедный Чарли, и я должна быть предельно честной».