Роза в цвету - Олкотт Луиза Мэй - Страница 59

– Спасибо, я теперь чувствую себя очень недоброй и неблагодарной. Мне жаль, что я не могу ответить тебе так, как тебе хочется. Мак, милый, я ведь по-своему очень к тебе привязана! – И Роза посмотрела на него с такой нежной жалостью и искренней приязнью, что юноша, предсказуемым образом, уловил в ее взгляде луч надежды, внезапно просветлел и произнес, как всегда, чудаковато:

– А не возьмешь меня на испытательный срок, пока дожидаешься своего истинного героя? На это ведь могут уйти годы, а ты тем временем будешь на мне практиковаться – тебе это пригодится, когда он наконец появится.

– Ах, Мак! И что мне с тобой делать? – воскликнула Роза, глубоко тронутая этим столь характерным для Мака подходом к ухаживанию; она не знала, смеяться ей или плакать, потому что в его устремленном на нее взгляде светилась душа, даже несмотря на то, что он только что сделал ей совершенно нелепое предложение.

– Ну, просто продолжай любить меня по-своему, а мне позволь любить тебя так, как могу. Надеюсь, мне этого хватит. – И он взял обе ее руки в свои с таким просительным выражением на лице, что она острее прежнего ощутила собственную неблагодарность.

– Нет, так будет нечестно, ведь ты станешь любить меня всей душой, а потом вдруг явится герой – и что тогда?

– По крайней мере в одном я возьму пример с дяди Алека: в верности. Моя первая любовь станет и последней.

Эти слова поразили Розу в самое сердце, некоторое время она стояла молча, глядя на сильные руки, сжимавшие ее ладони одновременно и крепко, и нежно, и в голове у нее мелькнула мысль: «Неужели и он тоже обречен на пожизненное одиночество? Я ведь не люблю другого, как любила мама, – почему бы не забыть о себе и не подарить ему счастье?»

Она и сама понимала, что это будет не так уж сложно, хотя и продолжала твердить про себя, что сострадание не равнозначно любви. Ей хотелось отдать все, что есть, сохранить приязнь Мака, насколько это возможно, не поступаясь совестью, ибо стоило подумать об отказе от этой приязни – и она начинала казаться милее и драгоценнее прежнего.

– Я надеюсь, что ты окажешься похож на дядю в других, более счастливых вещах, ибо у тебя у самого есть высокие идеалы, ты обязательно отыщешь себе спутницу и обретешь счастье, – сказала Роза, решив прислушиваться к голосу совести и не сбиваться с избранного пути, повинуясь мимолетному порыву.

– Я ее уже отыскал, но возможности счастья пока не вижу – а ты? – спросил Мак тоскливо.

– Мак, милый, я не могу даровать тебе любовь, о которой ты просишь, но я испытываю к тебе безграничное уважение и доверие – надеюсь, тебя это утешит, – начала Роза, поднимая на кузена взгляд, полный сострадания к боли, которую должен был причинить ее ответ.

Впрочем, ничего добавить ей не довелось, потому что после ее последних слов в Маке произошла волшебная перемена. Он опустил руки и распрямил спину, будто бы ощутив нежданный прилив энергии и надежды, лицо его просияло отвагой – на миг он сделался даже благороднее и привлекательнее покойного Принца.

– Да, утешит! – ответил он с благодарностью, которая тронула Розу. – Ты сказала, что сможешь полюбить того, кого уважаешь, а уважением твоим я уже пользуюсь – так сумею завоевать и прочее! Пока я никто, но для человека, который любит всеми силами сердца и души, нет ничего невозможного. Роза, если хоть кому-то из смертных дано стать твоим героем, я им стану, пусть даже трудиться и ждать нужно будет долгие годы. Я добьюсь твоей любви – и процесс будет мне в радость. Не пугайся. Я не лишился ума, скорее – обрел его. Я ни о чем не прошу, не стану делиться с тобой моими надеждами, но останавливать меня не имеет смысла. Я обязан попробовать – и я преуспею!

А после этих слов – они были произнесены звонко, лицо при этом сияло, глаза блестели, и казалось, что он летит на крыльях собственной страсти, – юноша стремительно вышел с видом человека, спешащего претворить слова в дело, причем немедленно.

Розу все это так изумило, что она присела на стул, чувствуя легкую дрожь в теле, не от страха или ярости, а скорее от смеси удовольствия и боли, а также от ощущения некой новой силы, неявной, но могучей и сладкой, которая вошла в ее жизнь. Как будто место прежнего Мака занял другой человек – пылкий, честолюбивый, готовый к любым трудам, и все потому, что настал для него тот волшебный миг, когда любовь делает все возможным. Если надежде по силам столь чудесным образом изменить человека на миг, может, счастье способно сотворить то же на всю жизнь? Было бы очень интересно попробовать, подумала Роза, вспомнив ту внезапную вспышку, которая сделала давно знакомое лицо одновременно и прекрасным, и странным.

Она невольно принялась гадать о том, давно ли вызревали в его сердце эти сокрытые чувства; ее озадачивало то, как именно они проявились: раньше у нее никогда еще не было такого поклонника. Тем не менее она была тронута и польщена и невольно ощущала, что любовью столь искренней и бескорыстной ей оказали особую честь, ибо Мака эта любовь в одночасье превратила в мужчину, причем мужчину мужественного, способного выдержать разочарование, надеяться вопреки всему, принять решение заслужить ее любовь, пусть на это и уйдут долгие годы.

Подобное ухаживание таило в себе приятную новизну, и Роза пыталась угадать, как именно Мак собирается действовать, ее занимало, как именно он будет себя вести при следующей встрече, и она немного сердилась на себя за то, что не может решить, как поступить ей самой. Чем больше она размышляла, тем сильнее запутывалась: она ведь давно решила, что Мак гений, а то, что он в нее влюблен, да еще столь сильно, спутало все планы. Кроме того, Роза не могла предугадать, что за всем этим последует, не знала, к чему готовиться, и вот, устав от безрезультатных внутренних метаний, отнесла Дульчу в постель, жалея, что не может погрузить свои любовные невзгоды в безмятежный сон, в который погрузилась ее маленькая воспитанница.

Мак, который во всем проявлял простоту и откровенность, удивил Розу еще и тем, как неукоснительно исполнял свое обещание: ни о чем ее не просил, не говорил про свои надежды и вообще вел себя с былой приветливостью, так, будто ничего и не произошло. Впрочем, не совсем: иногда, в самый неожиданный момент, Роза опять подмечала у него на лице то необъяснимое выражение, взгляд его будто бы заливал ее потоком солнечного света, и она невольно опускала глаза, краснела, ощущала, как ускоряется биение сердца. Мак не произносил ни слова, но Роза чувствовала, что рядом с ним ее будто бы обволакивает новая неведомая атмосфера, и хотя Мак и не прибегал ни к одной из тех мелких уловок, с помощью которых большинство влюбленных поддерживают пламя, Роза не в состоянии была забыть, что за безмятежным фасадом бушует пожар, который вырвется наружу после первого же ее прикосновения или слова.

Знания эти таили для Розы опасность, и она скоро начала ощущать, что на свете существуют совершенно нежданные искушения, ибо не могла не сознавать собственной власти и чувствовала, насколько тяжело сопротивляться соблазнам, обступавшим ее ежедневно. Никогда она раньше не ведала подобных желаний, ибо единственным, кто тронул ее сердце до того, оставался Чарли, а он не столько давал, сколько просил, изводил ее непомерными требованиями и изнурял, предлагая больше, чем она могла принять.

Мак ничего такого не делал; он просто любил ее, в молчании, терпении и надежде, и для такого человека, как Роза, подобная преданность обладала особым красноречием. Ей не приходилось ни отвергать, ни отказывать, потому что не было ни просьб, ни принуждения; ей не приходилось проявлять холодность, ибо Мак ни на что не претендовал; не требовалось его жалеть, ибо он никогда не жаловался. Все, что ей оставалось, – попробовать сравняться с ним в преданности и честности и с тем же доверием дожидаться развязки, какой она ни окажется.

В первое время Роза радовалась тому, что в жизни ее появился новый интерес, однако никак кузена не поощряла и думала лишь о том, что если не давать этой любви пищи, она скоро умрет от голода. Но любовь, похоже, питалась воздухом, и вот Роза наконец ощутила, как некая могучая сила медленно, но верно начинает оказывать на нее разнородное влияние. Если бы Мак в свое время не сказал ей, что «добьется ее любви», она бы, скорее всего, покорилась, сама того не сознавая; теперь же она принимала это свое стремление ему потворствовать за простую жалость и сопротивлялась изо всех сил, пока не поняв, в чем причина охватившего ее душевного беспокойства.