Журналист: Назад в СССР (СИ) - "дядя Коля" - Страница 36

Сотников рассказал, что прежде уже не раз видел ее, но так и не решился подойти. А в день их знакомства сначала весь день тайком следил за ней на факультете, ради чего даже познакомился со старостой ее группы и как бы невзначай, по какому-то надуманному поводу, выспросил у этой высокой, чопорной и надменной девушки все, что она знала о Надежде, расплатившись с ней за информацию большой шоколадкой «Сказки Пушкина».

А Надежда в ответ сказала, что она на самом деле вовсе не отсюда, а однажды прибыла в этот город совсем из другого времени. И сказала это так просто, так мило, что Сотников мгновенно принял предложенную игру, и остаток ночи они провели в веселых фантазиях о том мире, откуда, безусловно, прибыла Надежда. Причем сочинял в основном Сотников, со всякими смешными и забавными деталями, а Надежда его весело поправляла. Но иногда она вдруг оборачивалась к окну, в которое стучали ветер и совсем уже почти весенний дождь, словно прислушиваясь к чему-то. А порой прикрывала глаза, словно пытаясь через ресницы рассмотреть какие-то заоблачные, неведомые дали, видимые только ей.

И еще был момент, который Сотников потом почему-то вспоминал всю свою последующую жизнь.

В какой-то миг Надя обернулась к нему, улыбнулась слабо и беззащитно, как забытый в гнезде птенец, и задумчиво проговорила тихим, свистящим шепотом:

Я шел во тьме дождливой ночи

И в старом доме, у окна,

Узнал задумчивые очи

Моей тоски. В слезах, одна

Она смотрела в даль сырую…

Я любовался без конца,

Как будто молодость былую

Узнал в чертах ее лица.

— Помню, в тот день, когда она исчезла, я вернулся домой, поздно вечером, после безуспешных попыток отыскать хоть какой-то след ее пребывания там, в больнице, и в городе, где угодно. Как уже более-менее опытный журналист-новостник, я имел немалый опыт в обзванивании всяческих инстанций, от милиции до моргов. Были и личные знакомства в тех сферах, где могли бы помочь в поисках пропавшей девушки. Но все мои попытки оказались безрезультатны.

Я сидел на полу, мысли путались как пьяные. И почему-то вспомнилась та ночь. Я потянулся к книжному стеллажу и достал томик Блока, как раз первый, где помещены его ранние, еще юношеские стихотворения. И оно было там, про тьму дождливой ночи. Но оказалось, что в ту ночь Надя прочитала мне лишь часть его. Было еще и окончание:

Она взглянула. Сердце сжалось,

Огонь погас — и рассвело.

Сырое утро застучалось

В ее забытое стекло.

Тем временем их роман продолжался, и при этом продолжалась и игра, которую они начали той ненастной, дождливой ночью. Надежда иногда вновь напоминала Володе о том, что она здесь находится временно, а ее собственное время рано или поздно призовет ее к себе. Но когда это случится, она не знала, и Сотников вместе с ней строил красочные планы их совместного отъезда в лучезарное и почти сказочное Будущее. А пока жизнь тоже продолжалась, текла по своим законам, времена года сменяли друг друга, и к зимней сессии на третьем курсе Сотников был уже известен на факультете не только в качестве заводилы студенческих компаний и бесшабашных пирушек в ночных общагах, но и как умелый и вполне профессиональный журналист, не первый год работающий в газете и умело сочетающий о занятие с учебой на родном факультете.

Той зимой всё и обрушилось.

Они с Надей гуляли в зимнем парке и забрели в самый дальний его конец, там, где была проложена большая петлеобразная трасса, обустроеннаянеутомимых для городских лыжников. Там часто сдавали нормативы и проводили занятия вузовские и школьные преподаватели физкультуры, и зимой, особенно до обеда, там порой было людно, в отличие от остальной территории парка, лежавшей в глубоких снегах. Только основные аллеи были очищены от сугробов стараниями дворников, да еще старый деревянный мост, перекинутый через глубокий овраг и соединявший основную и лыжную части парка культуры и отдыха.

— Погода в тот день стояла чудесная, светило предзакатное солнце на душе как весною пели соловьи — ну, как тут было не поцеловаться? Что мы и сделали. Но на свою беду остановились слишком близко от перил этого проклятого моста.

Сотников сделал небольшую паузу, будто сейчас полностью погрузился в давние воспоминания, напрочь забыв при этом об окружающей нас действительности. А я смотрел на него, чувствуя, как внутри меня всё медленно холодеет. Ведь я уже знал, что он скажет в следующую минуту. Но это просто невозможно! Ведь я сам когда-то писал об этой истории и опрашивал тогда пострадавших. Но это были совсем другие люди и другие времена!

— В итоге мы, позабыв обо всем, прижались к этим перилам, и они не выдержали, подломились, и мы упали вниз.

Владимир Аркадьевич покачал головой. Вид у него теперь был расстроенный и виноватый, словно он и сейчас, спустя столько лет, все еще корил себя за то, что с ними случилось.

— Внизу конечно был снег, но, как оказалось, не особо глубокий. Наверное, вымели ветра. А самое страшное, что мы упали вместе, не успев даже разомкнуть объятий. И потому Надя упала прямо на спину, а я еще вдобавок придавил ее своим телом. Я упал на нее, понимаешь, Саша? Она фактически меня спасла. Но когда прошел первый шок, я вскочил на ноги, а вот она подняться уже не смогла. Более того…

Воротынов тяжело вздохнул.

— Она вообще не могла пошевелиться, и очень скоро я понял, что случилось что-то очень страшное: она сильно ушиблась позвоночником, но до какой степени сильно, я тогда еще не знал. Но сразу решил: трогать ее нельзя, мало ли чего. Сначала кричал, звал на помощь, но зимой в это время дня в лыжной части парка посетителей уже не бывает. Тогда я кое-как выбрался и со всех ног бросился в центральную часть за подмогой. По счастью мне встретилась группа ребят с лыжами; наверное, это была какая-то запоздавшая группа спортсменов, или они катались где-то в окрестностях парка. Там красиво, не зря эти места когда-то до революции прозвали местной Швейцарией…

Мы кинулись обратно, а один парень побежал к ближайшей будке телефона-автомата вызывать «скорую». Как я потом узнал, он обежал три кабинки, и везде были неисправные аппараты. Ему повезло только в четвертой, уже на выходе из парка.

Среди спортсменов оказался один достаточно опытный, и он поддержал меня в решении не двигать Надю, пока не прибыли санитары. Так ребята и стояли вокруг нее, а я сидел рядом и разговаривал с ней. Она была в полном сознании, но не могла говорить, и только слабо улыбалась, наверное, желая хоть как-то меня утешить и успокоить. А потом подъехала «скорая», и медики на носилках с помощью ребят вынесли Надежду из оврага. И я повез ее на «скорой» в больницу.

Воротынов задумчиво побарабанил пальцами по столешнице, подцепил вилкой половинку котлеты, но есть не стал, просто повозил ее по тарелке и опять отставил вилку.

— С тех пор я в своих воспоминаниях сам для себя мысленно называю этот мост мостом Ватерлоо. Был у меня такой журналистский образ в моей профессиональной копилке, я его иногда использовал в своих репортажах и статьях. Насколько мне известно, такой мост есть в Лондоне. Он перекинут через Темзу, а построен в честь победы над Наполеоном в той последней, знаменитой битве. Вот для англичан он и есть символ их великой победы. А я тогда — наоборот, вроде Наполеона, для которого Ватерлоо стало символом самого страшного поражения, краха фактически всех надежд. Этот треклятый мост в нашем парке стал для меня настоящим мостом Ватерлоо, потому что после него вся моя жизнь полетела вверх тормашками.

— Я понимаю…— тихо сказал я. Просто так сказал, потому что ведь нужно было сказать сейчас хоть что-то?

— Спасибо, — пробормотал шеф. — Помню, когда мы выносили Надежду из оврага, я тогда напоследок оглянулся на этот проклятый мост и отчетливо увидел место, откуда мы упали. Там все перила были выломаны. Видимо, им было уже много лет, и они просто прогнили. Сильно прогнили, да…