Тайга (СИ) - Громов Виктор - Страница 9

— Миш, выходи уже, хватит!

Голос Наташи вывел меня из стопора. И я неожиданно понял, что промерз до костей. Вода действительно была холодной. У самого дна вихрями закручивались ледяные потоки.

— Да, сейчас…

И пошел к берегу на непослушных ногах.

Зубы отбивали дробь. Кожа покрылась зябкими мурашками. Я бы не удивился, что губы мои сейчас, как в детстве, стали синие. Две заботливые «мамочки» усадили меня на стул, принялись хлопотать вокруг.

— Что за дурь? Что за блажь такая все делать назло? — приговаривала Наташа.

Она обтерла меня со спины полотенцем, набросила на плечи куртку. Зина сунула в руки чашку горячего какао.

Напиток был душистым. Пах шоколадом и молоком. Молоком? Стало интересно, как им удалось протащить в тайгу молоко. Неужели перли на себе такую тяжесть. Я спросил:

— А молоко здесь откуда?

Зиночка вздохнула, ушла под навес, вернулась с консервной банкой в руках. На банке была желтая с синим этикетка. Со своего места, надписи на ней я не видел. Девушка подошла ко мне, проворчала:

— Здорово тебе по башке настучали, если ты элементарные вещи забыл.

Я взял банку, прочитал на этикетке: «Молоко коровье цельное сухое». Мысленно отругал себя, что не допетрил сам. Потом подумал, что и хрен с ним. Кто знает, как обычно бывает при амнезии? Что остается в голове, а что нет? Не помню и все! Проронил:

— Понятно.

Вернул банку обратно.

Наташа, оставившая сей конфуз без комментариев, сказала:

— Переодеть тебя надо. Давай, я трусы сухие принесу.

Я вдруг представил, как натягиваю сухие труселя прямо здесь, под присмотром двух девушек. Эта идея мне не понравилась. Не то что бы я страдал излишней стеснительностью. Но как-то не комильфо…

Я поднялся, остановил Наташу:

— Не надо, я сам.

Она пожала плечами:

— Сам, так сам.

Отняла у меня чашку и отхлебнула.

— Только не застревай там. Еда остынет. А греть десять раз я не собираюсь. Тут тебе не ресторан!

Не ресторан, не ресторан, не ресторан…

Почему эти два слова застряли в моей памяти? Я шел и бесконечно повторял их про себя. Было в них что-то важное, что-то значимое. Они хранили разгадку какой-то тайны. Жаль, я не мог вспомнить, какой.

Смена белья лежала в рюкзаке. Сколько нужно человеку, чтобы снять мокрые труселя и натянуть сухие? Секунд двадцать? Вон, в армии раньше учили одеваться за сорок секунд. Или за пятьдесят? Я попытался вспомнить этот факт из рассказав отца. Задумался и нарвался на очередной возмущенный вопль.

— Миха, ты где опять застрял?

Кричала Ната.

Я повертел в руках сырые семейники. Куда их девать? Накинул их сверху на рюкзак, решил, что сушиться повешу потом. Напялил носки, штаны, футболку и вышел в люди уже в человеческом виде.

При взгляде на озеро меня невольно передернуло. Никогда, ни за что не полезу я здесь больше в воду. Хватит.

— Миш! — Наташа уже откровенно злилась.

— Иду!

И припустил к навесу трусцой.

На завтрак был омлет. Я хотел было спросить про яйца, но не стал. Наташа все же поймала мой удивленный взгляд, предъявила бумажную коробку, усмехнулась:

— Не мучайся. Яйца мы сюда тоже не тащили. Обычный яичный порошок.

Мне долили в чашку какао, вручили вилку, серую горбушку.

— Хлеб кончился, — тихо сказала Зиночка. — Хорошо, что есть два мешка сухарей. Но надолго их не хватит.

— Там еще мука, — Наташа придвинула вещмешок, — лепешек напечем.

— А потом? — Голос Зиночки дрогнул. — Когда все закончится?

Мне захотелось ее утешить:

— Рыба в озере не закончится, — сказал я с умным видом. — И Эдик травы знает, корешки разные. С голоду не умрем.

На слове рыба встрепенулась Наташа.

— Кстати, — сказала она, — по поводу рыбы. Здесь речка есть неподалеку, ты обещал нам омуля наловить. Или теперь… — Она беспомощно махнула рукой.

Я даже приосанился. Что-что, а рыбалку в нашем семействе уважали. Сказал, как можно внушительнее:

— Ну, омуля я, конечно, не ловил никогда…

И осекся. Что за бес меня сегодня тянет за язык? Наташа вздохнула совсем уж безнадежно, почти простонала:

— Ну вот, опять. Омуля он не ловил! А кто тогда ловил?

Я поспешил ее успокоить:

— Ната, не злись.

Она внезапно взбеленилась, пошла красными пятнами, наставила на меня палец:

— Не называй меня Натой. Никогда! Слышишь? Меня так только Юрка звал с детства. А ты…

Она махнула рукой, продолжать не стала.

— А я как?

Наташа бросила на Зиночку беспомощный взгляд, сказала:

— Не важно.

Сказала таким тоном, что я не рискнул уточнять. Зина глянула на меня с укоризной. Пришлось пожать плечами, мол, что я могу? Я же не виноват! Наташа выбежала и скрылась в нашей палатке.

Аппетит отшибло начисто. Я наскоро заглотил омлет, допил какао, прихватил горбушку с собой и спустился к озеру. Надо было вымыть посуду и подумать, что делать дальше. В голове был вакуум — ни одной умной мысли. Только в книжках попаданцы сразу знают, что и как делать. Только там они не ошибаются. В жизни все оказалось не так.

Ну и хрен с ним. Не может же так случиться, что мы все останемся здесь навсегда? Нас найдут. Должны найти. Я оставил чистую посуду у воды, сел на траву, откинулся на спину, уставился в небо. Не хотелось ничего, только лежать и пялиться в никуда.

Наверное, я задремал. Поэтому не сразу сообразил, когда услышал крик.

— Ау-у-у! — раздалось с другого берега.

Я резко поднялся, оперся рукой, чтобы не завалиться, чтобы унять неожиданное головокружение. Вгляделся вдаль — у воды по другую сторону озера стоял Тоха.

— Зин, — прокричал я, — быстрее сюда!

Она выскочила, испуганно спросила:

— Что? Что случилось?

Я молча ткнул пальцем. За это время рядом с Тохой появились Юрка и рыжий Эдик. Коля держался чуть поодаль, вперед не высовывался. Все.

— А Гена? — Зиночка шептала, словно молилась. — Гены не видно?

Тоха скрестил перед собой руки, покачал головой. Жест его в расшифровке не нуждался. Но он все-таки прокричал:

— Пусто!

Зиночка прижала к губам ладонь, по щекам ее потекли слезы.

— Гена не мог меня бросить!

Потом она тоже убежала, спряталась в палатке. Я четко представил, как она сейчас рыдает там за опущенным пологом. И мне стало ее жаль. Я пока плохо понимал, что тут случилось. Не знал ее брата. Но почему-то не верил, что он мог обокрасть ребят и уйти. Что мог бросить сестру на произвол судьбы. Скорее всего с ним приключилась беда. Возможно он даже погиб. Только не сбежал, не предал.

Ждать ребят пришлось минут сорок. Зиночка за это время взяла себя в руки, умылась холодной водой, почти не хлюпала носом и даже пыталась улыбалась. Ее самообладание меня поражало и восхищало одновременно. Не знаю, как бы я сам реагировал, окажись на ее месте. Смог бы держать себя в руках?

Наташа из палатки не казала и носа. То ли дулась, то ли попросту уснула. Проверять я не пошел. Вместо этого набрал воды, развел костер, повесил котелок над огнем, открыл две банки тушенки.

Огонь вышел жаркий, и вода закипела быстро. Зина принесла кастрюльку, вычерпала половником примерно треть, оставшееся посолила, засыпала макароны, всучила мне деревянную поварешку и велела мешать. Благо процесс не требовал особых усилий и умственного напряжения.

Я шерудил поварешкой в котелке, и думал о том, что наконец-то скоро пойму происходящее в этом лагере. Придет добрый Тоха, выполнит свое обещание, все объяснит. Я перестану чувствовать полным идиотом. От этой мысли я заржал, пробурчал себе под нос:

— Стану идиотом половинным. Буду в курсе событий, но без намека на воспоминания. Тоже не сахар, если здраво рассудить.

Но такой вариант был куда лучше, чем ничего.

Вернулась Зиночка, отняла у меня ложку, щедро сыпанула в макароны какой-то зелени. Варево на миг притихло, потом забулькало с новой силой. Над костром понесся изумительный пряный ореховый аромат. Я повел носом — запах был новый незнакомый.