Когда я вгляделся в твои черты (СИ) - "Victoria M Vinya" - Страница 69

― Спасибо, Фабрицио. Жаль арендодатель не столь внимателен к своему товару, как ты к своей работе. Вот, держи… за трудолюбие. ― Он протянул ему несколько купюр.

― Да бросьте, сеньор! Это не обязательно.

― Я настаиваю.

Молодой человек смущённо принял деньги, подобрал с травы рюкзак и отправился в путь.

Дементьев покурил и вошёл в дом. Он чувствовал себя влюблённым дураком и бестолковым стариком, не способным удержать сбегающее от него счастье. Микаса стояла в спальне перед панорамным окном с видом на океан и расставляла в вазе цветы. Сегодня он снова не получит её. Вадим проиграл жену ревности и упрямству, скормил её страсть своей самонадеянности. Ему осталось лишь гореть и собирать объедки из её пустых фраз и пресных поцелуев.

Обернувшись, Микаса заметила, как муж пристально изучает её с ног до головы, но это не всколыхнуло в ней ничего, даже жалости к нему.

― Сестра Фабрицио позвала нас завтра на пикник. ― Микаса показала Вадиму сообщение в телефоне. ― Какие они хорошие! Мы здесь всего три дня, а они с нами нянчатся, как с родными.

― Не с нами ― с тобой, ― уточнил Дементьев. ― Паулина в восторге от того, как ты часами бренчишь про живопись и скульптуру, а меня считает занудным снобом, пусть и не показывает этого.

― Что ж, её сложно в этом винить. ― Микаса пожала плечами и поджала губы в натянутой улыбке. ― Она хочет познакомить нас со своим женихом, кстати. Он недавно вернулся откуда-то из горячей точки… военный, короче. Паулина очень скучала по нему и без умолку рассказывала, какой он классный.

― Так и быть, я постараюсь выглядеть козлом чуть меньше, чем обычно.

― Вот и славно.

Ночью между ними было тихо и тоскливо. Лишь дождь заупокойно барабанил по стёклам, поминутно уступая ленивому грому. Утром Вадим уехал на завтрак к своему знакомому, снимающему домик неподалёку. Жену будить не стал: знал, что поваляться в постели до обеда ей будет куда милее, чем зевать, слушая скучные воспоминания старых приятелей.

Микаса открыла глаза, как только за Вадимом захлопнулась входная дверь. Поглядела на узорчатые тени штор, изрисовавшие одеяло, и глубоко вдохнула сырую свежесть утра. Откинув одеяло, она замерла и вдохнула снова. Ещё. Стиснув одной рукой простынь, задрала футболку, обнажив грудь, и принялась вожделенно сжимать её. «Запах дерева после дождя», — пронеслось в её голове. Сладкий запах экстаза юности. Обволакивающий, чистый и невинный, словно ласки первого любовника.

Тоненько простонав, Микаса двинулась пальцами по простыне влево, отмеряя крохотные шажочки на пути к своему блаженству.

Пустота.

Горячая липкая слеза обогнула скулу и скатилась за ухо. Микаса прижала к груди кулачок, затем нехотя поднялась с постели и прошла в ванную. Машинально умылась, почистила зубы и машинально запила водой из-под крана таблетку противозачаточного: она принимала препарат с прилежностью отличницы, хотя давно перестала понимать зачем. Переоделась в платье и спустилась вниз. Тихо. Никого и ничего. Только мерное тиканье антикварных часов. «Есть не хочется», — подумалось ей с безразличием.

Пустота.

За окном, в саду, плескались утренние лучи, шныряли бабочки и стрекозы — идиллическая картинка с масляного холста: она вселяла полуденный ужас и чувство бесконечного одиночества: «Странный иллюзорный мир, в котором всё ненастоящее, а я просто брожу в посмертье».

Вышла на улицу, морщась от белого ранящего света, и приставила ко лбу ладошку козырьком.

— Доброе утро, сеньора Микаса!

«Что? Этот голос… Мне, должно быть, мерещится…»

Из-за ограды показалась темноволосая макушка, а следом обнажённый смуглый торс Фабрицио. Он просиял широкой улыбкой и помахал ей рукой, сжимающей молоток.

— У вас тут заборчик совсем разболелся чего-то, решил подлечить его, раз уж я закончил возиться с садом.

Натянув разбитую улыбку, Микаса помахала юноше в ответ.

— Доброе утро, Фабрицио! Ты уже вовсю трудишься, смотрю, — добродушно крикнула она.

— Даже если я сплю два часа в сутки, всё равно встаю с рассветом без будильника: привычка. — Он измождённо выдохнул и утёр взмокший лоб.

Микаса зашагала в сторону ограды. Отравленная смертью и миражами она будто плыла в окутанном дымкой сне. Взобралась на приземистую полусгнившую скамью и уставилась на Фабрицио, как на призрака.

— Паулина сказала, что вы сегодня с супругом придёте к ней на пикник. Жаль, что не смогу присоединиться из-за работы. Хух, ну, и жарища! Денёк сегодня будет знойный. В прошлом году в это время…

— Надо же, я и не замечала… — околдованно пробормотала Микаса, проигнорировав его болтовню, и перегнулась через забор.

Не в силах оторвать взгляд от загорелого выразительного лица юноши, она растерянно свела к переносице брови. Вновь глубоко вдохнула пьянящий аромат мокрых трав и деревянных досок; воздух, казалось, обжёг ей лёгкие. Ведомая неизвестными чарами, Микаса опутала руками плечи и шею Фабрицио, трепетно прильнула к его груди и рвано задышала.

― Зеленоглазый!.. — пламенно и горько произнесла она, ёрзнув щекой по тёплой коже.

Головокружение. Она летела в пропасть под щебет неугомонных птиц и стрекот насекомых. «Ты больше никогда со мной не случишься…»

― Сеньора Микаса, что с вами? ― смущённо спросил Фабрицио и деликатно потряс её за плечи.

― А? ― Микаса встрепенулась и стыдливо отстранилась. ― Боже, извини меня! Совсем уже…

― Что-то случилось? Вам грустно?

― Я задумалась на минуту и, кажется, потеряла голову. Прости. Это очень неловко…

― Что ж, объятия красавицы ― хорошее начало дня, ― попытался он перевести всё в шутку. ― Вы только не печальтесь, пожалуйста. Надеюсь, сестра вас сегодня вмиг развеселит!

― Она это умеет. ― Микаса всё ещё справлялась со смущением и попыталась улыбнуться. ― Пойду лучше начну собираться.

К часу дня она вместе с мужем прибыла на пикник, устроенный на заднем дворе дома. Как ни старалась отвлечься, Микаса была рассеянной и вялой. Она заметила, что парень Паулины был таким же: шутил для галочки, часто уходил в себя и принуждённо улыбался. Невеста от всей души веселила его, выводила на забавные воспоминания, но он лишь делал вид, что находится рядом. Микасе стало жаль и его, и Паулину, не понимающую, в чём дело.

Взяв от скуки с белого железного столика первый попавшийся под руку потрёпанный журнал, она с удовольствием обнаружила, что это была копия одного из старых журналов с живописью, который она когда-то листала в доме госпожи Шпигель после уборки. Хватая из корзины ягоды клубники, Микаса с благоговением перелистывала мятые странички, пожелтевшие и склеившиеся от дождей. Остановившись на прерафаэлитах¹{?}[Прерафаэлитизм ― направление в английской поэзии и живописи во второй половине XIX века, образовавшееся в начале 1850-х годов с целью борьбы против условностей викторианской эпохи, академических традиций и слепого подражания классическим образцам.], она медленно провела подушечками пальцев по изображению «Офелии»²{?}[Другое название «Смерть Офелии» — шедевр английского художника Джона Эверетта Милле, завершённый им в 1852 году. В основе картины лежит сюжет из пьесы Шекспира «Гамлет».]. Микаса видела десятки раз это прекрасное женское лицо, эти раскрытые белые руки и россыпь дивных цветов на речной глади, но прежде не испытывала к ним особенного трепета, как и к большинству полотен других гениальных мастеров, пусть могла хоть посреди ночи рассказать об истории их создания и вложенном символизме. Микаса погладила линию разметавшихся под водой волос, полусогнутые изящные пальцы, складки старинного платья с цветочной вышивкой и увидела, как на глянцевую страничку упала капля влаги. Прикоснувшись к собственной мокрой щеке, она по-детски закусила губу и ощутила, как жар больно сдавил горло. «Не всё ли равно, что символизируют эти цветы? Какая разница, что означает её поза?.. Её больше нет. Совсем. Вода такая холодная, а она ещё совсем юная, не познавшая жизни и взаимной любви. Лишь безумие. Это жалкое намокшее тяжёлое платье, эти жалкие нежные руки, эта жалкая теснота… Красота и смерть. Больше ничего».