Самая страшная книга 2024 - Коллектив авторов - Страница 66

На втором обратном автобусе Гендос опять ехал с шахтерами – возвращались из забоя. Все как один – черные, с потухшими глазами в пол. В целом видок у них был какой-то «обсосный». Ехали молча, не переговаривались, даже пиво не пили. Гендос, сам с рабочего района, не раз видел такие рейсы у себя в Волжском, но там оно было как-то… поживее, что ли? А здесь создавалось ощущение, что на поминки едут, разве что покойника не хватало – на месте гроба, в самом центре, ехал Гендос.

«Мож, производство у них там вредное, вот они и такие опущенные… Свинец же вроде ядовитый. То-то и молодняк такой болезный. А Валерка, поди, того же роду-племени. Значит, батя – местный. Кто-то из этих?»

От безделья Гендос принялся всматриваться в лица шахтеров, пытаясь углядеть Валеркины черты, но никого похожего не приметил.

«Валить надо, к Ростову поближе. Пока сам такой же не сделался…» – подумал он.

Утром Гендос проснулся в отличном настроении. Алла Константиновна не доставала звонками, Валерка был в садике, Надька – на работе. До вечера он был предоставлен самому себе. Не спеша встал, покурил в форточку.

«Родится – брошу!» – успокоил он совесть.

Развел кофе в чашке, нарезал батона и докторской, уселся перед телевизором. По всем каналам шла какая-то муть; из любопытства включил региональный, наткнулся на рекламу:

– Приходите в магазин «Панда», – убеждала его раскосая тетка из телевизора.

– Приходил, даже грузчиком не взяли! – грустно хохотнул Гендос.

Он просидел почти до вечера, щелкая пультом. Не сказать чтоб изысканное развлечение, но после зоны даже свобода провести день перед телевизором ощущалась как роскошь. Когда начался выпуск новостей, Гендос заскучал, решил выйти – пробздеться, заодно и Надьку встретить.

Минут за десять добрался до магазина, встал неподалеку, закурил. Вот она вышла, усталая, с сумками. Гендос дернулся было перехватить ношу, как наперерез ему бросилась мелкая крысоватая бабенка, прилипла к Надьке, и он стушевался – не любил в женские разговоры лезть. А разговор, меж тем, происходил явно на повышенных тонах – бабенка шипела и чего-то требовала, Надька вяло отнекивалась. Вдруг бабенка размахнулась и со всей дури отвесила Надьке пощечину. Тут Гендос, конечно, подскочил, оттащил крысоватую в сторону:

– Ты чё, овца?!

– Ничё! Не твое дело. А ты, Надежда, делай, что должна, поняла? А то сама знаешь…

Вырвалась из хватки опешившего Гендоса и засеменила прочь. Надька терла покрасневшую щеку.

– Надюх, это чё было? Кто она вообще?

– Никто. Неважно. – Надька увернулась от объятий и сумок не отдала. – Я устала. Пойдем, надо Валерку забрать.

В детском саду воспитательница, увидев Надьку, едва ей в лицо не плюнула. Валерка, оказывается, целый день простоял в углу. Гендос хотел было включить «бычку», но Надька тихо сказала: «Не надо», и он подчинился – все ж не его пацан. Остальная малышня смотрела им вслед с холодной недетской злобой, и Гендос непроизвольно поежился.

На обратной дороге молчали. Гендос пытался балагурить, даже предлагал купить чего-нибудь вкусного, но эти двое как воды в рот набрали. В целом атмосфера была гнетущая. Казалось, фонари сегодня светят как-то тускло, и чудилось Гендосу, что один из них вроде как угрожающе к ним наклонился, когда проходили мимо.

Дома запиликала проклятая «звонилка»:

– Арзамасов? Ну что, как дела?

– Ну…

– Пока не родила? – хохотнули в трубке.

– А откуда вы знаете? – удивился Гендос. – Алла Константиновна, если по поводу работы, то я уже…

– Насрать мне на твое трудоустройство. Слушай сюда: Надюху завтра в охапку и в женскую консультацию. Ее там по-быстрому выскоблят, и вся недолга. Пока срок ранний – безопасно. Можно даже сказать, полезно. Нехер нищету плодить. Устроишься нормально, тогда и…

– Знаете, Алла Константиновна, мне кажется, это не ваше собачье дело! – рявкнул Гендос и, ошалев от собственной наглости, отключил телефон.

Из кухни высунулась голова Надьки:

– Кто звонил?

– Так, по работе. Неважно.

Смыв косметику, она казалась такой уязвимой, такой хрупкой, что сердце Гендоса буквально затопила несвойственная ему нежность.

«Полезет кто – прибью!» – решил он для себя.

Рабочая неделя прошла, как долгий муторный сон. Приходилось вставать засветло, а потом трястись на двух автобусах до Ростова и обратно. Надьке Гендос строго наказал, мол, если кто что тявкнет – чтоб ему жаловалась, а он разберется. Разумеется, она ничего не рассказывала, зато ее он, вернувшись раньше, едва утащил из отделения гинекологии. Долго распекал, наорал даже:

– Ты думаешь, я семью не прокормлю? Или у меня гены какие-то не такие? Ну, скажи, давай! Боишься от уголовника рожать, да?

– Не в этом дело, Геночка, не в этом…

– А в чем, блин? Ты можешь нормально сказать?

Надька отмалчивалась. А как-то ночью проснулся Гендос от странного ощущения: будто чего-то не хватает. Пощупал – и правда, Надька пропала. Вскочил, увидел полоску света из-под двери ванной. Дверь рванул так, что шпингалет не спас – повис на полутора болтах. А эта сидит над унитазом, ноги раздвинула и проволокой какой-то примеряется. Тут Гендос, ясное дело, не сдержался – залепил такую оплеуху, что аж голова мотнулась. И след от ладони во всю щеку.

– Только попробуй мне! Только попробуй, поняла?!

Надька плакала и кивала.

На следующий день Гендос не дождался автобуса. Ни через час, ни через два. Пришлось звонить Зауру извиняться, мол, сегодня приехать не получится. Уже дома, включив региональное ТВ, узнал, куда подевались автобусы:

– …В результате выброса газа числятся погибшими пять горняков, еще четверо госпитализированы, цифры уточняются. Больше пятидесяти человек оказались заблокированы в шахте, запасы кислорода стремительно тают. Ввиду спасательных работ движение транспорта по трассе М-4 затруднено, рекомендуем искать пути объезда. Нижнешахтинский свинцовый комбинат приостанавливает работу на неопределенный срок, – вещала ведущая. – В ближайшие часы МЧС Ростова придет на помощь пострадавшим, но, по предварительным оценкам, операция по спасению может продлиться…

«Уф! – пронеслось в голове. – Вот это меня бы под монастырь-то! Хорошо, что не согласился!»

Гендос еще поглядел телевизор, но без удовольствия. В конечностях скопился нервный мандраж – усидеть на месте не получалось; тело, привыкшее к тяжелой работе, жаждало действия. Занялся уборкой: оно пускай и не мужское дело, но коль руки заняты – голове легче. Помыл посуду, залил унитаз хлоркой, застелил постель, принялся собирать с пола книги – мелкий разбросал.

«Не читает ведь, гаденыш, только картинки смотрит!»

Из любопытства пролистал самую замызганную – «Сказки о нечистой силе». Среди чертей, ведьм и кикимор встретилась знакомая тощая фигура. Бледная тварь стояла у избы – спиной, так сказать, к зрителю – и заглядывала в окошко. Стилизованная под древнеславянский подпись поясняла:

«Жердяй, от жерди – предлинный и претоненький, шатается ночью по улицам, греет руки над печною трубой, заглядывает в окна и пугает людей. Жалкий шатун, осужденный слоняться по свету без толку и должности. Где жердяй обитает – там царят разруха, запустение и голод; посевы не всходят, дичь не идет к охотнику, рыба не клюет. Говорят, лик жердяя настолько страшен, что, раз увидев его, – нипочем не сморгнешь, сколько ни пытайся».

Все это Гендос прочел мельком, по диагонали; куда больше его внимание привлекло размашистое, по-детски старательно выведенное фломастером: «ПАПА». Почему-то Гендосу тут же стало очень неуютно, гадко – будто он заглянул в чью-то могилу или куда похуже.

После уборки дома не сиделось. Выйдя на улицу без особой цели, он и сам не заметил, как ноги вынесли к Надькиному магазину. Зайдя, Гендос едва не оглох от грохочущего:

– …Какой грех ты на себя берешь! Столько душ в обмен на одну! Тебе бабам-то не стыдно в глаза смотреть? У кого там брат, у кого муж! Ты сидишь здесь, самая особенная, да? – Орали опять на Надьку: какой-то плюгавый поп с крестищем на пузе распекал его жену на чем свет стоит. – Ибо сказано: коли понесешь от чуждого семени, так не пощади чрева! То не людская – Его воля!