Спасти «Скифа» (СИ) - Кокотюха Андрей Анатольевич - Страница 42

Максим ослабил объятия, потом совсем разжал их, отстранил Аню. Почувствовав, что та хочет что-то сказать, предусмотрительно прижал к губам палец. Глаза уже успели немного привыкнуть к темноте, Чубаров увидел, как девушка послушно закивала, жестом велел ей укрыться под лестницей так глубоко, насколько это возможно, а сам, неслышно ступая и выставив перед собой руку с пистолетом, сделал несколько шагов ближе к выходу.

Замер. Прислушался. Мысли продолжали лихорадочно работать.

При других обстоятельствах, рассудил Чубаров, они могли бы не прятаться от патруля, который непременно должен появиться на выстрел. Конечно, он не указал бы немцам, откуда стреляли, однако происшествие выглядело логичным: немецкий солдат прогуливается с девушкой по тихой улице, это не запрещено, а тут вдруг на него совершено покушение, кстати – неудачное. Вот только немец из Максима Чубарова – халтурный, тем более – при близком рассмотрении. И мало того, что какой-то неизвестный мститель сам себя подвел под цугундер, он к тому же подложил большую свинью им с Аней.

Ненависть к оккупантам вполне объяснима, неизвестный не обязан отличать переодетого немца от настоящего. Однако же благодаря ему на патруль вполне могут нарваться и Чубаров с девушкой. А им следует избегать такой встречи, значит, придется убегать и прятаться, вести себя еще более подозрительно, если же в ближайшее время немцы оцепят квартал, они окажутся в ловушке. Допустим, удастся спрятаться, Анна наверняка знает укромные местечки. Но сколько придется сидеть в норе, пережидая, пока все уляжется? До темноты? В начале июля темнеет очень поздно, Сотник с остальными станут томиться ожиданием, и еще неизвестно, безопасно ли будет ночью возвращаться в этот район.

Сделав еще полшага вперед, Чубаров ловил каждый звук снаружи.

И услышал немецкую речь.

Она приближалась, звучала громче, и хотя Максим не разбирал слов, он отметил: голоса не тревожные. Потом голоса, как и звуки шагов по разбитой мостовой, стали громче, четче, он большим пальцем сбросил предохранитель, приготовился к возможному рывку – вбегая в подъезд, успел обозначить боковым зрением сквозной выход, если что – рванет туда, уводя погоню за собой, в сторону от Анны. Но шаги, всего лишь на какой-то миг замедлившись у входа в их укрытие, затопали дальше и вскоре совсем удалились. Опять воцарилась тишина.

Выждав еще какое-то время, Чубаров осторожно переместился к дверному проему, сосчитал про себя до двадцати и выглянул наружу. Улица снова стала пустынной, вроде и не случилось ничего. С того места, где сейчас находился Максим, достаточно хорошо просматривалась противоположная сторона – та, откуда стреляли и где, очень даже может быть, сейчас прячется незадачливый снайпер.

А ведь он, и вправду, там, осенило вдруг Чубарова.

Понимая, что на выстрел может появиться патруль, стрелок так же, как и они с Анной, вряд ли захотел рисковать, убегая подальше и тем самым обязательно привлекая внимание к себе. Вероятнее всего, он затаился в каком-то темном углу и сейчас собирается выбраться из убежища. Вполне может быть, что стрелок увидел, как немец и его спутница тоже спрятались. Значит, готов повторить попытку, или же ему просто нужно будет уходить.

Если это так…

Еще не находя логичного объяснения своему внезапному порыву, Чубаров обернулся, крикнул через плечо громким шепотом: «Сиди тут!», а затем, оттолкнувшись от дверного косяка и придавая себе тем самым ускорение, пригнулся и одним стремительным броском пересек пустынную улицу, влетев в арку зияющей напротив подворотни, прислонился к стене, отдышался.

Сейчас он поставил себя на место того самого стрелка – он, кем бы ни казался, уходит от преследования дворами так же, как некогда сам Соловей сбрасывал с себя мильтонов. Пройдя арку насквозь и оказавшись в узком прямоугольнике проходняка, Чубаров быстро прикинул, куда бежал бы сам, безошибочно определил проходной подъезд с напрочь оторванной дверью и, не опуская оружия, следующим рывком переместился туда.

Войдя внутрь и миновав черную лестницу, он оказался на параллельной улице, увидел прямо перед собой полуразрушенное здание, а за каменной грудой, в которую бомба превратила стену – ход в подвал и ступеньки. Его уже охватил охотничий азарт, и Чубаров, почти не думая о возможной угрозе, поставил ногу на верхнюю ступеньку.

Чем ниже он спускался, тем плотнее становился запах сырости. Подвал оказался не очень глубоким – вниз вело всего десять ступенек, часть из них – полуразрушенные. Пока признаков того, что в подвале кто-то спрятался, не было, и Чубаров, прижавшись спиной к влажной стене, медленно двинулся дальше вглубь.

Он слишком поздно понял, что его самого подловили – сверху послышался шорох, что-то заслонило свет, и грохнуло еще раз. Только Чубаров бросился на сырой, выложенный неровным кирпичом пол сразу же, как зафиксировал снаружи движение. Он замер, не шевелясь и поджидая, – вряд ли стрелок, додумавшийся спрятаться рядом с подвалом, пропустив немца вниз и ударив сзади, окажется таким же хитрым вторично. Когда враг наконец рухнул, он должен поверить в победу и подойти полюбоваться на поверженного противника, чтобы насладиться результатом собственной охоты.

Так и получилось: зачастили шаги, стрелок споро сбежал вниз, но второго шанса Чубаров ему уже не дал – подпустив максимально близко, рывком перевернул себя на спину, стремительным приемом, работая только ногами, повалил стрелявшего на пол и в следующее мгновение уже лежал сверху, подминая хитреца под себя. Света снаружи оказалось достаточно, чтобы рассмотреть стрелка…

– Тьфу… твою мать!

Максим от неожиданности и какого-то непонятного огорчения ослабил хватку, не отпуская пока только худую тонкую мальчишескую руку, сжимавшую приклад винтовочного обреза. Напавшему на него парнишке даже при неярком свете было на вид лет пятнадцать. Почувствовав, что Чубаров уже не так напирает, тот завертелся ужом, отчаянно пытаясь вырваться.

– Лежать тихо, – велел Максим и, не сдержавшись, добавил: – Ишь, сучонок…

Похоже, русская речь человека в немецкой форме парнишку не сильно удивила. Он попытался достать зубами его запястье, а когда не удалось – злобно зашипел:

– Убивал, гад! Убивай, давай, стреляй лучше…

– Стрелять? Я тебя, малолетка, сейчас просто выпорю! Прямо тут! Ремнем! Штаны твои стяну и по жопе отхожу, понял? Так вот лучше будет…

Без особого труда отобрав у парнишки обрез, Чубаров отпустил пленника, но переместился так, чтобы преградить выход из подвала. Тот сразу же перекатился на пузо, ловко вскочил на четвереньки и отполз к стене. Максим уселся на нижней ступеньке, сунул «вальтер» в карман, перехватив при этом встревоженный взгляд паренька, взял его обрез, поднес ближе к глазам.

– Где взял?

– Пошел ты…

– Я пойду, браток. Я далеко пойду. А вот ты с этим – не дальше соседней улицы. И то если повезет. Где взял, спрашиваю?

– Сволочь…

– Кто?

– Ты! Стреляй, не буду ничего говорить…

– Ладно, – хмыкнул Чубаров. – Я тебя сначала выдеру. Потом, так и быть, отведу к мамке или кто там у тебя… Ну, или к пацанам твоим, компания есть поди… Вот. И расскажу, как ты храбро держался с немчурой поганой. В общем, герой ты, браток! И хватит.

Говоря так, Чубаров одновременно возился с обрезом, и когда закончил свою короткую тираду, управился с казенной частью – теперь то, что когда-то было винтовкой системы Мосина, его умелые и привычные к подобным занятиям руки превратили в бесполезную и безопасную детскую игрушку. Закончив, Максим кинул ее к ногам парнишки. Тот машинально подхватил обрез, наставил на противника, но сразу же опустил, разжал пальцы.

– Давай теперь серьезно… Мне базарить с тобой тут некогда, шкет. Зачем палил? Не ясно разве, что услышат?

– Пускай себе слышат. В городе каждый день где-то стреляют.

А вот этого обстоятельства, которое вполне объясняло относительное спокойствие после выстрела, Чубаров, и правда, не учел.

– Ну, разве так… Понял уже, что не в того шмалил?