Спасти «Скифа» (СИ) - Кокотюха Андрей Анатольевич - Страница 41

– Разве вы не собираетесь переправить меня через фронт? Разве не это – ваше задание?

– Я хочу быть с вами предельно откровенной, господин Крюгер, – говоря, Ольга расстегнула и сняла с запястий пленника наручники. – Ешьте, слушайте. Ни той, ни другой возможности у нас у всех больше может не быть.

Майор без особого аппетита, исключительно для восстановления сил, принялся жевать пресную картошку, предварительно счищая с нее кожуру тонкими пальцами.

– Мы собираемся покинуть город максимум до рассвета завтрашнего дня, – продолжала Ольга. – Как у нас это получится, какой мы выберем способ – покажет время. Сейчас это обсуждается, решение будет обязательно принято. Вы – ценный пленник, и если сохранится хотя бы маленький шанс сохранить вам жизнь, даже если ради этого кому-то придется пожертвовать своей, шанс этот будет использован.

– Я не сомневаюсь. У вас в стране, кажется, так принято.

Ольга проигнорировала его замечание.

– Но если шансов не останется ни для кого, мы не станем прикрываться вами, господин Крюгер. Хотя бы потому, что вы не будете в возникшей ситуации представлять для немецкого командования вообще какую-либо ценность. Вас не будут спасать, с вашей жизнью не посчитаются, вас уничтожат вместе с нами. Скажу больше: вами могут пожертвовать, если появится реальная возможность захватить кого-нибудь из нас живьем.

Крюгер перестал жевать.

– К чему вы все это говорите, фрейлейн Ольга?

– К тому, чтобы вы оставили иллюзии на спасение. Не искали такой глупой возможности. Вы должны подчиниться и выполнять наши приказы: мои или моих товарищей. Мы намерены спасти свои жизни. Значит, находясь рядом с нами, вы тем самым получаете шанс сохранить свою.

– Если меня не расстреляют на вашей стороне.

– Вас не расстреляют, Крюгер, – теперь Ольга решила отбросить набившее оскомину «господин». – Вы сами отметили – мы ведь какое-то время работали вместе. И я собрала о вас достаточно сведений, как профессионал, на что вы, кстати, также обратили внимание.

– Продолжайте. Мне опять стало интересно…

– Спасибо за доверие. Так вот, вы поддерживаете своего фюрера, вы верно служите рейху с самого начала его провозглашения, вы офицер, носите форму и, как положено, ненавидите не только нас, но и всех врагов великой Германии. Однако вы, Фриц Крюгер, никого не убивали. Вы не принимали участие ни в одной карательной или репрессивной акции. Вы даже, – тут она не сдержала улыбки, – ни разу ни с кем не подрались, хотя вам, слава богу, за сорок. У вас добрая супруга и милые дети. Я не вербую вас, тем более – не предлагаю вступить в коммунистическую партию. Идет война, как вы тут заметили, и вы – противник. Пленный противник. Только пока – не враг в том понимании, согласно которому вас, врага, нужно немедленно уничтожить.

– Значит, фрейлейн Ольга, вы пришли сейчас гарантировать мне жизнь?

– Я ничего не гарантирую прежде, чем мы окажемся за линией фронта. Пока же мы там не оказались, я просто прошу вас – не делайте глупостей, выполняйте приказы, подчиняйтесь, и пусть ваше самолюбие от этого не слишком страдает. Вот – единственная форма сотрудничества, о которой я вас пока прошу.

– Если я соглашусь, вы сможете убедить себя не надевать на меня наручники снова?

– Нет. Это не только выше моих сил. Мои товарищи не допустят, чтобы пленному немецкому офицеру освободили руки.

– Другого ответа я не ожидал. Я же пленник, такова моя участь.

– Но свечу я вам оставлю.

– Спасибо. Я привык к темноте. На самом деле, не каждый раз выпадает такая редкая возможность: лежать и думать, ни на что не отвлекаясь.

– Ладно, пускай. Как с остальным? Чего от вас ожидать?

– Мне кажется, фрейлейн Ольга, вам сначала все-таки нужно приступить к завершению вашей операции. О себе могу только сказать: я не самоубийца. Но и не овца, которую можно гнать туда, куда угодно пастуху.

Пленник отодвинул пустую миску, протянул руки для наручников.

«Он тоже играет», – решила Ольга, задвигая крышку подвала и вновь погружая Крюгера во мрак.

Еще один выбрал принцип, когда каждый – за себя. Мы должны его беречь, иначе он попробует бежать, так нужно понимать майора. Или же Ольга неверно его оценила, и Крюгер просто торгуется, пытаясь даже в таком положении хоть как-то вывернуться и при этом сохранить лицо. Ладно, в одном пленник прав: пока они не начали выбираться, обсуждать нечего и говорить тоже не о чем. И он, как все, готовит себя к тому, что придется действовать по ситуации.

Сотник уже почистил оружие и снова спал, пользуясь случаем. Хоть тут повезло, решила Ольга, не нужно снова демонстративно молчать, косясь друг на друга. Но Анна с Чубаровым, однако же, должны уже вернуться.

Ну, вот где их носит, черт возьми…

16

Стреляли, судя по всему, с противоположной стороны улицы.

Целились, может быть, старательно. Только или стрелку не повезло, или он не достаточно опытный, или – просто спешил поскорее свести только одному ему известные счеты. Пуля попала в стену, чуть правее того места, где только что проходили Чубаров с Анной. Микроскопические осколки кирпича, отбитые свинцом, задели щеку и ухо Максима.

Девушка вскрикнула и, не отпуская локтя своего спутника, для чего-то пригнулась, словно так можно было уберечься от следующей пули, а после начала оседать на тротуар. Первой мыслью Чубарова было – ранена, хотя откуда, второй раз ведь не стреляли? Но тут же он понял: Анна собирается лечь на тротуар – так всегда происходит, когда начинается пальба. Не давая ей этого сделать, Максим рывком заставил девушку разогнуть колени, выпрямиться, снова рванул, теперь уже, прикрывая ее собой. А правая рука уже рвала из кармана «вальтер».

Однако Аня, очень быстро опомнившись, повела себя иначе – теперь она, цепко схватив своего спутника за правую, вооруженную руку, повлекла Чубарова к ближайшему парадному, дверь которого висела на одной петле. Максим подчинился, они вбежали в подъезд, и теперь он сам, подхватил девушку свободной рукой, поволок ее вниз, под лестницу, туда, где сильнее сгущалась темнота. Упершись в стену, Чубаров прижал к ней Анну, так сильно, что она снова не сдержала вскрик, но моментально взяла себя в руки, крепко обхватила Максима за плечи, прижалась к нему всем телом.

Чубаров почувствовал, как она дрожит, как сильно колотится ее сердце, а еще – ощутил другую, давно забытую дрожь, которую вызывает у здорового мужчины прикосновение молодого крепкого женского тела. Первой мыслью было отстранить от себя Анну: ведь так недолго и позабыть о том, где находишься, почему здесь и вообще – обо всем на свете. Впервые за несколько минувших суток Максим подумал не только о войне, и в нем проснулся, пусть даже на краткий миг, не только инстинкт самосохранения. Но он не отстранил от себя Аню, наоборот – еще крепче прижал к себе. Теперь ее тяжелое, частое и горячее дыхание обдавало его лицо.

Так они стояли в полумраке, замерев и вслушиваясь в звуки, доносящиеся с улицы. Чубаров не знал, о чем думала сейчас Анна. Но теперь, когда сам он чувствовал, что они с девушкой в пусть относительной, однако все же – безопасности, мысли снова упорядочились. И Максим смог достаточно быстро оценить их положение.

На первый взгляд, оно казалось незавидным. Да и на второй – тоже. Стрелять пускай вечером, но все-таки – в светлое время суток на безлюдной улице могли только в немца. То есть в человека, на котором немецкая форма. Видимо, его выслеживали, может быть, даже от тех развалин, где всего каких-то двадцать минут назад он встретился со старым знакомцем из прежней уголовной жизни. А если – Копыто? Чубаров тут же прогнал эту мысль. Конечно, сволочь тот порядочная, вот только жаден тоже порядочно. Сделка, заключенная старыми приятелями, обещала выгоду, прежде всего, самому Копытову. Еще можно допустить, что за Соловьем послали «хвост» в надежде узнать, где тот затаился и, коли повезет, отобрать драгоценности, не выполняя своей части уговора и совершенно ничем не рискуя. Но при таком раскладе стрелять в Чубарова тем более не выгодно. Если уж стрелять, то после того, как выследят и выпотрошат…