Наследники - Федоров Евгений Александрович - Страница 83

• Предыдущая
• 83/125
• Следующая

— Ты уж прости, хлебец у нас напополам с толченой корой, — пожаловалась она. — Пухнут от него мои ребятишки.

— Да, хлеб, вижу, тяжкий. Худо живешь! — нахмурился Селезень.

— Ой, как худо, милый! Так худо, что и умереть легче. Как только и держимся мы, один бог знает. Хоть бы до лучшего дотянуть. Может, теперь сиротинам да вдовам полегчает…

— А отчего же? — поднял голову приказчик.

Вдова огляделась и таинственно прошептала:

— Сказывают, будто сам батюшка-государь идет на Камень расправу с заводчиками чинить.

Селезень еле сдержался. Он молча, с потемневшими глазами, как голодный волк, уминал хлеб, запивая квасом. Тревожные мысли обуревали его.

«Как быть? Поди, и на самом деле по дорогам бродяг пугачевские ватаги. Попади им на глаза — конец!» — со страхом подумал он.

Демидовский управитель решил до ночи отсидеться в избе.

— Ты, баба, не бойся! — обратился он к хозяйке подобревшим голосом. — Я человек безобидный. Хоть и не богат, но при случае отслужу тебе за твое добро! Пусти меня на печку малость отлежаться!

— Мне не жалко, забирайся! — согласилась вдова.

Он поклонился ей:

— За хлеб-соль благодарствую! Бабонька, будь столь милостива, никому не говори, что у тебя постоялец. Боюсь разбойников!

— Да ты не бойся. Христос с тобой! Они, поди, и сами-то рады добыче. Взяли свое, и давай бог ноги!

Селезень залез на печь и улегся под рваный тулуп. Однако от волнения он не мог уснуть. Ворочался, думал. А думки были, как добраться до Нижнего Тагила.

— Хозяюшка! — ласково позвал он.

— Аюшки? — отозвалась вдова.

Приказчик пронзительно посмотрел на женщину и зашептал ей:

— Помоги, родная. Надо мне коньков в дорогу. Шибко хорошо уплачу за них. Где бы такого мужика сговорить?

Женщина задумалась, отошла к столу, села на скамью.

— Уж не знаю, как и быть! — после раздумья обронила она. — Мужики наши не дадут коней, да и разбрелись кто куда: одни под Катеринбурх, а кто под Челябу…

— А нет ли на селе мужичка покрепче, не шатучего? — спросил Селезень.

— А то как же, на каждом болоте есть свой зверь! Живет тут один, редкий жаднюга. Все в богатей выбивается, Сидорка Копеечкин! За большие деньги он не только коня, но и родную бабу продаст. Жадюга, ох, и жадюга!..

Беглец повеселел.

— А как бы того Сидорку Копеечкина привести ко мне! Да неприметно для других! — искательно попросил Селезень и прикинулся овечкой: — Бабонька добрая моя, выручай. Век не забуду! Как только дела проверну в городе и повертаюсь, так добром тебе отслужу!

— Все вы добры, пока в беде! — недоверчиво сказала женщина и снова задумалась. — Уж не знаю, как и быть. Кто ты такой, не ведаю. А вдруг ворог наш?

— Что ты, матушка! Как тебе не совестно такое на меня клепать! — Он сполз с печки и вытащил из-за ворота рубашки крест. — Гляди, сердечная, христианин я и богом клянусь, что не супостат я крестьянский…

Он подошел к вдове и тихо сказал:

— Так и быть, по чистоте тебе одной признаюсь, кто я такой. Только никому ни словечка! Послан я государем Петром Федоровичем на один заводишко пушки добыть…

— Ох! — радостно схватилась рукой за сердце простодушная женщина. — Я так и чуяла, не прост ты человек! Для такого и порадеть не грех. А скажи-ка по совести, присоветуй. Наши бабы намыслили пойти на демидовские амбары за зерном. Тут на меленке мешки залежались, боятся вывозку делать. Да и приказчики разбежались. Ежели мы из тех амбаров для сирот позаимствуем, осерчает ли царь-батюшка?

— Что ты, баба! — принужденно весело отозвался Селезень. — Да берите, сколько душеньке угодно, на то и хлеб, чтобы его есть…

— Ну и обрадовал ты меня! — заулыбалась вдова. — Думала, уж совсем умирать мы будем с голодухи. Погляди, какие у меня живчики! Холодные, голодные, и хошь бы один на погост поспешил! Нет, не мрут. Вот она, моя доля какая, прибрал бы господь, легче было бы сердцу!

Вдова засуетилась, накинула ветхую одежонку и вышла из избы. На пороге она обернулась и тихо обронила гостю:

— Ты не бойся, не выдам!

На самом деле, она привела кряжистого мужика с густой длинной бородищей. Лукавые глаза пройдохи блеснули, завидев Селезня. Он кивнул вдове:

— Ты на чуток выйди, нам потолковать по-хозяйски надо.

Хозяйка покорно вышла. Мужик заискивающе улыбнулся Селезню:

— Ты меня не упомнил, Иван Андреевич, а я тебя хорошо знаю! Не раз в Кыштыме бывал. Хозяин ты смелый, хотя и утеснительный!

— Молчи, черт! — озлобился вдруг Селезень. — Предать меня хочешь?

— Что ты, батюшка! — ухмыльнулся в бороду мужик. — Ворон ворону глаз не клюет! Сидор Копеечкин не такой человек, чтобы зазря сгубить человека. Верю я, батюшка, что богатеев не так легко стряхнуть… Чем могу послужить тебе, Иван Андреевич?

— Кони есть?

— Не то чтобы добрые, но прыткие! — ответил мужик.

— Продай их мне! — предложил приказчик.

— Что ж, можно и продать, только цена ныне высокая на коней! — почуяв добычу, ответил Копеечкин.

— Сколько хочешь?

— За пару тысячу рублев! — без зазрения совести отрезал мужик.

У Селезня глаза на лоб полезли: никак не ожидал он такой открытой наглости, редкого вымогательства.

— Ты с ума сошел! — сердито сорвалось у него с языка.

Копеечкин не обиделся и деловито объяснил:

— Суди сам, не в конях сейчас дело. Все в жизни человеческой! Что кому дороже? Одному деньги, а другому жизнь!

Он угодил в больное место. Селезень покорно опустил голову и глухо выдавил:

— Согласен. Но только коней приму, а уплачу за них в Нижнем Тагиле!

— Обманешь! — жадно блеснул глазами мужик.

— Слово мое верное! — твердо посулил Селезень. — Никогда не врал и врать не собираюсь. Твое дело: хочешь верь, хочешь нет! И без тебя обойдусь!

— Пехом попрешь?

— Уж как доведется, свет не без добрых людей. Может, и довезут! — загадочно ответил приказчик.

Копеечкин в досаде почесал затылок:

— Эх, как и быть, не знаю…

— Ты хозяин коням, ты и решай! — сдержанно-равнодушно ответил беглец и отвернулся к окну. У ворот, под ветром, в стареньком шушуне стояла вдова, глаза ее слезились. Жалко выглядела ее истомленная, сутулая фигура.

«Горе да бедность не красят человека! — подумал Селезень и вдруг обозлился на крестьянку. — Сама — одна убогость, а на господское добро зарится! Ух, черт!»

Он сжал кулаки, шумно вздохнул:

— Никак темнеет. Ну что ж, Сидорка, выходит, не сладили!

— Будь по-твоему! — решил неожиданно мужик. — Только перед образом поклянись!

— Изволь! — охотно согласился Селезень, стал перед линючей иконой и трижды перекрестился, поклялся: — Лопни мои глаза, если не по справедливости разберусь!

— Путь дальний! — вымолвил мужик.

— Но и деньги не малые!

— Это верно, — согласился Копеечкин. — Едем! Сейчас совсем стемнеет, и коней подгоню! — Он вышел из избы.

С посиневшим от холода лицом вернулась вдова. Она зябко дула в ладошки:

— Ох, и студено ныне!

— Ветер сиверко идет, вот и студено. Хмурится наш Камень! — степенно ответил Селезень. — Ну, выбываю. Благодарю, милая. Век не забуду. Вскоре разочтемся.

— Спасибо, родимый. Мы теперь и так не сгибнем. Бабьей артелью на демидовскую меленку пойдем!

— Айдате! Бери зерно, все ваше! — весело сказал Селезень, и у женщины радостно заблестели глаза…

Спустилась ночь, скрипя полозьями, подкатили сани. Селезень поспешно вышел из хатенки.

— Я и тулуп захватил, — обрадовал его мужик. — Ехать нам и ехать!

Над полем и лесом простиралась тьма. Хмуро шумел лес. Демидовский прислужник тщательно завернулся в тулуп и завалился в солому.

— Пошли, веселые! — свистнул кнутом ямщик, и кони побежали.

Селезень то дремал, то просыпался. На дороге было тихо, и он тревожно думал: «Только бы до Екатеринбурга проскочить, там спокойнее будет! Там крепость и солдаты есть!»

Глухими дорогами, лесами Копеечкин увозил Селезня от беды. Из-за крутого шихана выкатился круглый месяц и все кругом позеленил своим мутным светом…

• Предыдущая
• 83/125
• Следующая