Ермак - Федоров Евгений Александрович - Страница 78

• Предыдущая
• 78/213
• Следующая

— Хвала аллаху, радостные вести привезли мы тебе!

Ахмет-Гирей поспешил на зов, сел в лодку и переплыл Иртыш. И только он ступил на песчаный берег, как взвился аркан и тугая петля захлестнула его шею. На глазах свиты Ахмет-Гирея привязали к лошади и умчали в степь.

Спустя несколько дней посланцы Кучума нашли среди солончаков изуродованный труп. Только хан узнал в нем своего брата…

Так в Бухаре возникло недовольство Кучумом. Князь Шигей везде поносил его. А а эту пору по реке Туре и в Барабинской степи стало тревожно и угрожающе…

Снова над Русью нависла страшная опасность. Царь жестоко расправлялся с изменниками-боярами, которые из-за личных выгод не раз продавали отчизну. Изо всех сил они противились крепкому объединению всех русских княжеств в одно могучее сильное Русское государство. Иван Васильевич беспощадно громил древние боярские роды, пресекая их самовластие. Родовые вотчины князей Ярославских, Ростовских, Белозерских, Суздальских, Стародубских, Черниговских он раздавал во владение опричникам. Княжат, которые сеяли смуту и мечтали о возвращении на Русь удельных порядков, он насильно выселял из старых вотчинных владений на новые места, где им не кого было опереться. На Западе собиралась военная гроза, и царь неутомимо готовился к новым ливонским походам, привлекая к этому всю страну.

В 1566 году Грозный созвал Земский собор, который должен был решить вопрос о войне. Родовитое боярство роптало: «Когда это видано на Руси, чтобы в одной палате вместе с боярами заседали митрополиты и московские купцы? Горше того, сюда позвали и мелких дворянишек и служивых из русских полков. Что только будет?».

Царь на самом деле допустил к суждениям на Соборе и мелких дворян, и тех служилых людей, которые, побывали в Ливонском походе. Иван Васильевич проявлял чудовищную энергию в спорах с боярами и добился решения Собора: «За ливонские города государю стоять крепко, а мы, холопы его, на государево дело готовы».

В Ливонии началась война. Русские полки осаждали ливонские крепости, самозабвенно боролись за искони русские берега Балтики.

И в зту пору к царю попало подметное письмо. Неизвестного рода человек сообщал Ивану Васильевичу, что в Новгороде Великом готовится измена. Новгородские бояре и митрополит написали тайную грамоту польскому королю, что готовы ему немедленно предаться, а храниться эта грамота в храме святой Софии за образом богоматери.

Грозный послал неподкупного человека в Новгород, и все оказалось так, как было в письме.

Царь, во главе с опричниками, жег и громил Новгород. Бояре-изменники оговаривали на пытке неповинных людей, и те гибли. Мнительный и озлобленный Грозный казнил сотни людей, из которых большинство было ни в чем не повинно. Он не щадил ни женщин, ни детей, ни старцев.

Много дней по Волхову плыли трупы казненных новгородцев, вода окрасилась кровью, а над лобным местом носились тучи прожорливого воронья.

Такая же участь постигла и Псков, площади которого обагрились кровью. А в стране в эту пору свирепствовал голод, моровое поветрие, и не было покоя на сердце русского человека…

В эти дни в Москву и дошли тревожные вести от порубежников. Лето в 1570 году стояло жаркое, засушливое, обмелели спепные реки, появились новые броды.

Дозорные, приглядывавшие за Диким Полем, не раз видели на широких шляхах темные тучи пыли, которые хмарой надвигались с крымской стороны.

— Орда разбойничает, пытает силу! — говорили в порубежных острожках и крепостцах. — Вот-вот тронется на Русь!

Но в этот год так и не состоялся татарский набег, — под знойным палящим солнцем пожухли травы и большим скопищам конницы опасно было уходить от улусов. Крымский хан еще не забыл похода на Астрахань. В Москве, однако, надеялись поладить с крымчаками миром. Царь слал Девлет-Гирею поминки и ласковые письма, но хан отмалчивался, был заносчив и держал наготове огромную рать диких всадников.

Татарские мурзы и хан только и мечтали о войне, когда можно вволю пограбить. Редкий год проходил без того, чтобы не нападали на Русь. Они жгли, убивали, грабили и уводили толпы полонян. Трудно жилось русскому поселянину не только на рубежах, но и под Рязанью и даже под Москвой, куда заходили татарские орды. Татарин был самый лютый враг на Руси. Непослушный ребенок сразу затихал, когда мать пугала его: «Молчи, татарин идет!».

Не давали ордынцы покою ни русскому пахарю, ни ремесленнику, ни бортнику. Трудно было ладить хозяйство, когда каждый год жди грабителя.

Правда по всей Украине, по Оке-реке, до Серпухова и Тулы и далее на Козельск, были построены остожки, поделаны завалы и засеки, а при них поставили караулы.

Далеко вперед в Дикое Поле выдвинулись сторожи. На больших дубах, одиноких деревьях, воинские люди наблюдали за степью. Сами вели дело осторожно, укрывались в балках, на одном месте долго не хоронились: утром в роще, днем у реки, ночлег в третьем месте…

Если татарский поиск не велик числом, — в сабли его! Завидя орду, уходили, костры жгли, чтобы предостеречь Русь. Сигнальные огни цепочкой тянулись до самой Москвы. Черный дым далеко виден. Орда спешит на Русь, а дымы весть дают о беде…

Наступила ранняя весна 1571 года. Быстро и дружно отшумело водополье, буйно зазеленели и пошли в рост степные травы. Пропитанный запахом талой земли, весенним цветением, воздух пьянил. Над Диким Полем с восхода и до заката рассыпалось серебро трелей жаворонков, в ясном небе звонко курлыкали журавлиные стаи, вместе с весной спешившие на север. В эти напоенные солнечным сиянием дни на южных русских рубежах вдруг показались татары. Топот ста тысяч коней потрясал землю, солнце скрылось в сизой мгле пыли и пожарищ. Девлет-Гирей со своими неистовыми ордами устремился на Русь старыми, знакомыми шляхами — через донские степи, сжигая на пути порубежные русские крепостцы, украинские села; он торопился к Угре и дальше на Москву. Вскоре он подошел к Оке. Передовые татарские всадники неожиданно увидели на левом берегу московскую рать. Невдалеке за рощами блестели маковки церквей, на холмах раскинулся город Серпухов. Ордынцы изумились: русские войска были построены в боевой порядок. В центре разместились пешие воины, прикрываясь гуляй-городками — подвижными деревянными крепостцами на колесах. За укрытиями угадывались пушки. Ногайский мурза Теребердий с всадниками кружил по рощам и кустарникам, как лютый волк, отыскивая лазейку. В полях простиралась торжественная тишина, закатное солнце зажигало сверканием окские плеса, гудели шмели, и совсем дивным показалось, — на дальнем скате по пашне спокойно вышагивал русский ратаюшка, и такая в нем чувствовалась уверенность в своей силе и несокрушимости! Рысьи глаза Теребердия злобно сверкнули. Показывая плетью на реку, он сердито сказал всадникам:

— Тут брод! Аллах да ниспошлет огонь на неверных, — хан обрушится палящей грозой на них!

Но Девлет-Гирей, внимательно выслушав мурзу Теребердия, омрачился. Он долго сидел в задумчивости. Давно погас закат, на темном небе засверкали звезды. Пора было отходить ко сну, но решение не приходило…

Мысли его неожиданно прервал ближний мурза, который, подобострастно кланяясь, сообщил Девлет-Гирею:

— Русские перебежчики просятся на твои светлые глаза. Что сказать страже?

— Пусть приведут их!

Допустили троих детей боярских: Кудеяра Тишинкова, Окулу Семенова да калужанина Ждана. Как побитые псы, они вползли на коленях в шатер и распростерлись перед ханом. Девлет-Гирей с брезгливостью посмотрел на пресмыкающихся в прахе. Он ткнул ногой в бороду Кудеяру и повелел:

— Ну ты, сказывай, зачем прибег?

— Всемилостливый хан, выслушай обиды наши. За кровь родичей наших бояр мы пришли просить у тебя управы против царя Ивана. Ой, как кипит у нас сердце! — выкрикнул перебежчик.

Хан угрюмо подумал: «У изменников всегда черное сердце, из него исходит жгучая ненависть. Самолюбие приводит людей к подлости!» — и сказал вслух:

— Где царь Иван, каково войско?

• Предыдущая
• 78/213
• Следующая