Измени нас - Михаль Татьяна - Страница 9

– Покажи мне свой гардероб. Найдём тебе классный образ из твоих шмоток. Хорошо?

Тяжело вздыхаю и киваю.

– Ладно, идём. Посмотришь на мою одежду. Только думаю, ты всё забракуешь.

– Детка, не может быть всё так плохо, – смеётся он.

– Всё хреново, – изрекает Майкл, осматривая мой гардероб.

Мне становится обидно.

– Это хорошие вещи. Дорогие, качественные. Все материалы натуральные. Шёлк, хлопок, лён, шерсть, кашемир и…

– И тэ дэ, и тэ пэ, – обрывает он меня. – Это одежда для тётеньки, которая попрощалась с молодостью и решила посвятить себя духовной жизни. Да и то, сейчас женщины за пятьдесят выглядят так, что юнцы на них стойку делают. А ты не похожа на монашку. Или у тебя ранний климакс?

– Что? – вспыхиваю стыдом, обидой и вообще мне ужасно некомфортно, что парень, практически незнакомец шарится среди моей одежды и комментирует её, будто это полный шлак. – Не смей оскорблять меня. У меня нет никакого климакса.

– Надя, я не оскорбляю тебя, но ты для Горячева не станешь crush, если продолжишь одеваться как неудачница.

Он снимает с «плечиков» одно из моих платьев, демонстративно берёт его двумя пальцами и трясёт им передо мной, мол, что это такое?

А платье из натурального льна, оно длиной до пят – очень удобное летом, и мне всё равно, что цвет у него серо-бежевый.

Обнимаю себя за плечи и поджимаю губы.

– Я не неудачница, – шепчу на его слова. – И платье это хорошее…

– Угу. Хорошее для чего? Отбить всё желание у мужчины? Ну да, для этих целей оно великолепно, – говорит он на полном серьёзе.

Я взмахиваю руками и рявкаю:

– И что? Что ты тогда предлагаешь? Пойти мне завтра в универ в одном нижнем белье?

Глаза у Майкла сверкают смехом. Он ослепительно улыбается, бросает моё льняное платье себе за спину, будто это использованная тряпка и говорит:

– Поверь, вся мужская половина универа оценит твой выход в нижнем белье. Кстати, детка, давай его тоже оценим, а то может…

– Не может! – заявляю категорично и чуть спокойнее прошу: – И не называй меня, деткой, пожалуйста. Мне не нравится.

Собираю разбросанные Майклом мои вещи и аккуратно раскладываю их по полкам, развешиваю на «плечиках».

– Как скажешь, огонёк, – ослепительно улыбается Неро и садится в кресло.

Недоумённо смотрю на него и спрашиваю:

– Огонёк? Почему огонёк?

Он заводит руки за голову (похоже, это у него любимая поза) и объясняет:

– Ты ведь Огнева. От слова «огонь». До настоящего огня тебе ещё расти и расти, но огонёк в тебе явно есть. Потому «огонёк». Тоже не нравится?

Робко улыбаюсь и нехотя признаюсь парню:

– Нравится. Это лучше «детки».

Он кивает, потом вздыхает и говорит:

– Надень-ка вот эту джинсовую юбку.

Её я ещё не успела убрать. Смотрю, на этой юбке ещё висит бирка. Я её ни разу не надевала. Она слишком короткая по моему мнению. Но решаю промолчать на этот счёт. Не очень-то приятно слышать из уст парня, что я выгляжу как монашка неудачница.

Он встаёт с кресла и снова превращает мой порядок в шкафу в настоящий хаос.

Достаёт майку на бретелях телесного цвета и белую хлопковую рубашку оверсайз.

– Так, надевай это всё.

Беру майку и говорю ему:

– Это вообще-то бельё и…

– Надевай, – обрывает он меня и выходит из моей спальни.

Я длинно вздыхаю и делаю, как он говорит, переодеваюсь.

Юбка едва прикрывает мой зад. Рубашку застёгиваю на все пуговицы до самого горла. Но она слишком длинная и полупрозрачная, топ видно. Что попало получилось.

Выхожу из спальни с мрачным видом и произношу:

– Это треш, Майкл.

Он осматривает меня и качается головой. Усмехается со словами:

– Все пуговицы застегнула. Ты бы ещё мешок на голову нацепила. И почему ты прячешься от всего мира? Не доверяешь ему?

– А ты? Почему не хочешь учиться? Прячешься от мира? Или бунтуешь? – произношу ехидно.

Тут же из его глаз исчезает улыбка и искры смеха. Глаза Неро становятся «тёмными», мрачными, взгляд его теперь тяжёлый, злой и мне становится не по себе.

Я таращусь прямо в его чёрные глаза, которые блестят чем-то страшным, чем-то недобрым. Его руки слишком резко хватают мою рубашку и он чуть ли не рывками расстёгивает все пуговицы, концы рубашки завязывает узлом. Берёт за воротник и сдвигает его вправо. Одно плечо оголяется.

– Вот так теперь хорошо, – говорит он холодным тоном. – Посмотри на себя в зеркало, оцени.

Мне сейчас не хочется смотреться в зеркало, мне хочется убежать. Я делаю движение в строну, но Майкл вдруг ставит две мощные руки по бокам от меня, не давая возможности пошевелиться.

Его тело накрывает моё. Моя кожа покрывается мурашками.

– Огонёк, не надо так с парнями. Не будь ехидной. Это… бесит. Будь ласковой и милой девушкой. Хорошо?

– Я… я не хотела тебя обидеть или оскорбить… – мямлю от накатившего вдруг страха. – Ты извини, если я не то сказала…

Он склоняется ко мне и медленно улыбается, только его улыбка больше похожа на оскал хищника.

Его глаза лениво скользят по моему лицу. Я тяжело сглатываю, и его взгляд буквально впивается в мою шею.

Спустя вечность он смотрит не на мою шею, а в мои глаза и говорит:

– Есть причины, по которым я должен был быть плохим парнем. Хотя, почему, должен? Я и есть плохой. Моя душа чернее сажи, огонёк.

– Любая душа может очиститься, обелиться… исцелиться, – произношу едва слышно, глядя на него широко раскрытыми глазами.

– Огонёк, разве возможно исцелить чёрную душу?

– Любовь… она может всё, Майкл.

Он горько усмехается.

– Любовь? Она только ломает и калечит.

– Настоящая любовь не такая, Майкл. А душа чернеет, потому что ей не хватает света любви. Из-за отсутствия любви люди и начинают разрушать себя… и всё вокруг.

Он долго молчит и смотрит на меня. Смотрит и смотрит, будто в моих глазах, на моём лице он отыщет только ему нужные ответы. Наконец, произносит:

– Ты так говоришь, будто любила.

– Любила. И люблю, – отвечаю ему честно. – Я очень сильно любила маму, Майкл. И продолжаю её любить. Всегда буду её любить…

Глаза начинает щипать и по моей щеке скатывается слеза.

В горле вдруг образуется ком. А в груди начинает ворочаться колючая, горькая, но уже ставшая родною боль утраты.

Без лучика света, без моей мамы мне кажется, что я осталась одна в бесконечной беспроглядной тьме…

Майкл отходит от меня, и я тут же вбегаю в спальню, закрываю двери и дышу часто, рвано… Хочется закричать.

НАДЯ

Моё соглашение с Майклом мне снова кажется идиотской затеей.

И сейчас я чувствую себя дурой – позволила парню шариться в своих вещах и завела разговор о маме. Это так на меня не похоже. А ещё дала волю эмоциям.

Горестно качаю головой. Да что со мной такое?

Подхожу к зеркалу, поднимаю взгляд на своё отражение и… замираю.

Образ, созданный Неро простой, но… цепляющий, стильный.

– Ого, – произношу шёпотом, удивлённая тем, что у парня отменный вкус и имеется чувство стиля. Судя по его комментариям о моём гардеробе, у меня они напрочь отсутствуют.

Да, я выгляжу очаровательно, но идти в таком виде в универ? Да ни за что на свете! Это серьёзное заведение, а не клуб и не парк для прогулок. Пусть Романовская со своей сворой является на учёбу как на вечеринку. А у меня репутация. Я соблюдаю правила.

Иду в гостиную. Неро сидит на диване, сосредоточен на своём телефоне и строчит кому-то смс, да так быстро и яростно, что кажется, телефон сейчас возьмёт, да задымиться. Лицо у парня мрачное.

Прокашливаюсь, привлекая его внимание, и говорю:

– Согласна, ты круто придумал мне образ.

Провожу руками по телу, и он вдруг хмурится сильнее, но кивает со словами:

– Вот так и явишься завтра в уни…

– Нет! – тут же обрываю его и спокойнее добавляю: – Я учусь там, вообще-то. и у меня завтра семинар, потом доклад. Я буду выступать перед большой публикой на тему…